ШКЛОВСКИЙ, ЛИТЕРАТУРА ЮГО-ЗАПАДА И ВАННА АРХИМЕДА1

Через несколько лет они уже стали обэриутами (сам Бахтерев, впрочем, называет это слово "глуповатым") и приняли участие в совместном вечере с Маяковским. Семь обэриутов вышли на сцену Капеллы, Введенский прочёл их декларацию под жидкие хлопки публики. Потом, за кулисами, к ним подошёл Шкловский. Он сказал: - Эх, вы! Когда мы были в вашем возрасте, мы такие шурум-бурум устраивали - всем жарко становилось. Это вам не Институт истории искусств. Словом, надо было иначе! В вашем возрасте мы жили веселее. У нас без шурум-бурум не обходилось. Да и примеры меня не очень удовлетворили, можно было подобрать поинтереснее, поголосистее. Для таких выступлений необходим плакат. Не верите мне - спросите Владимира Владимировича. Здесь шапочка была бы уместнее, чем в Институте. "Почему вы не в шапочке?" - обратился он к Хармсу, как вспоминает Бахтерев. Эпатаж всегда идёт рука об руку с шантажом.

"Шкловский, советовавший обэриутам устроить "шурум-бурум", не знал, что у них уже был опыт подобного скандала, - таковым стал вечер "Три левых часа" 24 января 1928 года, отзывы на который, происходи он в 1913 году, стали бы прекрасной рекламой группе. "Реклама" в прессе появилась, но только такая, какая в 1913 году была совершенно невозможной: в статье Лидии Лесной "Ытуеребо", помимо высмеивания "бессмысленного" творчества обэриутов, уже сквозили явственные намёки на политическую неблагонадёжность группы. При этом намёки строились именно на противопоставлении футуристам : "клетчатые шапки, рыжие парики, игрушечные лошадки. Мрачное покушение на невесёлое трюкачество, никак не обыгранные вещи. Футуристы рисовали на щеках диэзы, чтобы эпатировать буржуа. В 1928 году никого не эпатнёшь рыжим париком, и пугать некого." 1 58ф, - пишет литературовед Ал ександр Кобринский. Шкловский ещё раз появляется в воспоминаниях "последнего обэриута" Игоря Бахтерева уже спустя много лет. Речь там заходит о художнике кино Якове Наумовиче Риваше . Художник этот, незадолго до смерти, случившейся в 1973 году, придумал книгу "Время и вещи" , которая была посвящена дизайну 1920-х годов. В ней приводились около шестисот уникальных фотографий с сопроводительным текстом. Шкловскому задумка чрезвычайно понравилась, и он даже написал к книге предисловие. "Давно нет среди нас ни автора книги, ни автора предисловия. И всё же если написанные строки помогут появиться на прилавках очень нужной, очень интересной книге, и не в куцем виде, без двухсот изъятых фотографий, а в полном объёме, в каком её впервые увидел и прочитал Виктор Борисович Шкловский, я бы считал, что эти воспоминания написать следовало" 1 59ф, - заключает Бахтерев. Дело с "Ванной Архимеда" кончилось ничем, но в те же времена Шкловский, который вообще любил создавать "конструкции", придумал новую литературную школу. 5 января 1933 года в "Литературной газете" была напечатана статья "Юго-Запад" - о новой литературе, пришедшей именно с этого направления. Время это было суетливое, потому что писатели ждали своего первого съезда и мучительно делили гостевые и делегатские приглашения на него. Но это было потом, а в январе 1933-го вокруг статьи (а её написал Шкловский) разгорелся скандал. Идея новой литературы не понравилась. Подогревал страсти и пленум ЦК и ЦКК ВКП(б), который проходил тогда же, в январе, а потом и второй пленум оргкомитета Союза советских писателей. Все боялись новых групп и "конструкций". Собственно, несколько разгромных статей в "Известиях" и другой прессе потом и назывались "Дискуссией о формализме" . 14 февраля Шкловский каялся на пленуме, 29 апреля - письменно в "Литературной газете", но статей было напечатано много, и обсуждения "Юго-Запада" там было уже мало, а формализма, вернее, битвы с ним - много. Судя по всему, именно после этой дискуссии Шкловский принял участие в написании знаменитой книги "Беломорско-Балтийский канал" , о которой ещё пойдёт речь. Шкловскому надо было не только отреагировать на критику, но и (особо не афишируя это обстоятельство) облегчить участь своего брата . А брат - иосифлянин , крепкий в вере, давно работал именно на Беломорканале . Кстати, распространено заблуждение, что Шкловский плыл вместе с другими писателями, авторами книги, на пароходе - то есть участвовал в путешествии, про которое рассказывают многие небылицы. На самом деле он взял туда командировку в журнале "Пограничник" (хотя это практически одно ведомство), чтобы деликатная миссия не была на виду - именно тогда, по преданию, и была произнесена знаменитая фраза о чёрно-бурой лисе в пушном магазине. Именно так он ответил чекисту на вопрос о том, как себя чувствует на Беломорканале.

Дочь Шкловского, Варвара Викторовна , кстати, рассказывала мне, что Владимир Шкловский отнёсся к приезду и хлопотам брата без всякой благодарности: "Я молился Анике-воину, и Господь устроил всё как нужно, и проч., и проч.". Но это произошло позднее, а в январе Шкловский только написал статью о писателях, пришедших в советскую литературу с юго-запада СССР. Собственно, само название взято у Эдуарда Багрицкого , из его одноимённого стихотворного сборника. Юго-запад это эвфемизм Одессы , конечно. Но самое интересное, что гонители Шкловского были во многом правы - но не в том, конечно, что призывали к идеологическому топору. "Одесской школы" в тот момент, когда Шкловский о ней писал, не было, но она странным образом вдруг сложилась у всех на глазах. Имена Юрия Олеши , Эдуарда Багрицкого , Ильи Ильфа и Евгения Петрова , Валентина Катаева , Исаака Бабеля всё равно в массовом сознании существуют как феномен, пусть и разнородный. Критик Макарьев, что писал в "Известиях": "Писатели, которых назвал Шкловский (среди них много талантливых людей), неоднородны по своему творчеству?" - был, в общем, прав. Школа, которую Шкловский хочет слепить по географическому признаку, рассыпается в руках, если только прикоснуться к ней. Между тем, всякий современный читатель (да и читатель того времени) скажет, что феномен "Одесской литературы" есть, назовёт не пару имён, а полдюжины, и будет тоже прав. Шкловский угадал общественный спрос на понятие "юго-западной литературы". Существует хороший разбор этой статьи, который сделал одесско-американский человек Вадим Ярмолинец . Текст этот вполне доступен 1 60ф. Но желание Шкловского "формализовать", то есть "сформулировать" правила литературного процесса этим не ограничилось. Среди прочих откровений писателей в сборнике 1929 года "Как мы пишем" есть и текст Шкловского. Шкловский говорит: "Пишу я уже пятнадцать лет и, конечно, за это время очень изменил способ писать и манеру писать. Пятнадцать лет тому назад мне было очень трудно, я не знал, как начать. Когда писал, казалось, что всё уже сказано. Отдельные куски не сливались. Примеры становились самодовлеющими. В сущности говоря, так и осталось. Писать и сейчас трудно, хотя по-иному. Кусок развёртывается у меня в самостоятельное произведение, а главное, как в кинематографии, всё же стоит между кусками. Изобретение вообще и изобретение литературного стиля в частности часто рождается от закрепления случайной мутации, случайного изменения. Это происходит приблизительно так, как при выводе новой породы скота. Есть общелитературный стиль, который тоже возник на основе индивидуального стиля. Этим стилем писать нельзя, он не способен шевелить вещи, и сам он не существует, не ощущается. В Маяковском есть закрепление ошибок против силлаботонического стиха. В Гоголе закреплён диалект, полуязык. Гоголь писал, вероятно, не на том языке, на котором думал, и украинская стихия возмущала стиль. Так дальние звёзды возмущают эллипсисы планет. Пишу я исходя из факта. Стараюсь не изменять факт. Стараюсь сводить факты, далеко друг от друга стоящие. Кажется, это из Ломоносова о сближении "далековатых идей" или из Анатоля Франса о сталкивании лбами эпитетов. Так вот, я стараюсь столкнуть не эпитеты, а вещи, факты. Сейчас я начинаю писать иначе, особенно когда работаю над научной книгой. Но и тогда я начинаю с материала.