Русские разъезжаются из Берлина, 1923 г

В уже упоминавшейся книге Урбана как колода карт тасуются русские литераторы, живущие в Берлине в конце 1923 года. И всем выпадает дальняя дорога. Алексей Толстой тасует свои долги как карты - иногда кажется, что он бежит от долгов в Россию так, как раньше бежали от долгов за границу или на Кавказ. Мрачный Ходасевич и Берберова едут через Италию в Париж. Берберова пишет: "Вдруг стремительно быстро оказалось, что все куда-то едут, разъезжаются в разные стороны, кто куда. В предвидении этого близкого разъезда, 8 сентября мы собрались сниматься в фотографии на Тауенцинштрассе, и Белый пришёл тоже, но раздражённый и особенно напряжённо улыбающийся. Гершензон ещё месяц тому назад сказал Ходасевичу, что когда он ходил в советское консульство за визой в Москву для себя и семьи (он уехал 10 августа), то встретил в консульстве Белого, который тоже хлопотал о возвращении. Нам об этом своём намерении Белый тогда ещё не говорил. Помню грусть Ходасевича по этому поводу - не столько, что Белый что-то важное о себе от него скрыл, сколько по поводу самого факта возвращения его в Россию. Ни минуты Ходасевич не думал отсоветовать Белому ехать в Москву - Ходасевич открыто говорил, что для него совершенно не ясно, что именно Белому лучше сделать: остаться или вернуться. Он принял, как неизбежное, и возвращение Гершензона, и возвращение Шкловского (после его покаянного письма во ВЦИК, 21 сентября), и возвращение в Москву А. Н. Толстого и Б. Пастернака, и долгие колебания Муратова, который, в конце концов, остался. Но тревога за Бориса Николаевича <Андрея Белого> была совсем иного свойства: как, где и для кого сможет он лучше писать?" Но причины были ещё и экономические - они всегда менее романтические и видны хуже. Но эти причины не менее важны, чем экзистенциальная тоска по Родине. История разорения Горького , в общем-то одного из самых благополучных "переселенцев", показательна.

Те, кто мог укорениться в Европе, оставались. Много лет спустя Шкловский будет пересказывать легенду о переписке Луначарского и Шаляпина : Луначарский сообщал Шаляпину, что тот лишён звания народного артиста. "Я не народный артист, а международный", - отвечал несколько оскорблённый, понятное дело, Шаляпин. "Международными бывают вагоны", - ответил телеграммой Луначарский, "и на этом обмен телеграммами прекратился". Но Шаляпин был, как ни крути, действительно талант международного спроса. А вот русскому писателю трудно без тех, кто читает его по-русски. Выпадает дорога и Пастернаку , который "хотел навестить своих эмигрировавших в Германию родителей и встретиться с Мариной Цветаевой , с которой незадолго до этого начал переписываться. Но поэтесса уехала за несколько дней до его приезда, им не суждено было встретиться. Молодой лирик во время своего краткого добровольного изгнания уединился от литературных дел. За время своего семимесячного пребывания он опубликовал лишь несколько стихотворений. Говорят, что он часто ходил по ночным улицам, громко разговаривая с самим собой, обсуждал все за и против своего возвращения в Москву". Шкловский пишет о Пастернаке: "В Берлине Пастернак тревожен. Человек он западной культуры, по крайней мере её понимает, жил и раньше в Германии, с ним сейчас молодая, хорошая жена, - он же очень тревожен. Не из попытки закруглить письмо скажу, мне кажется, что он чувствует среди нас отсутствие тяги. Мы беженцы, - нет, мы не беженцы, мы выбеженцы, а сейчас сидельцы. Пока что. Никуда не едет русский Берлин. У него нет судьбы. Никакой тяги".

Ссылки: