Лиля Юрьевна со Шкловским ходила объясняться к Горькому

История о том, как Горький поверил гнусной сплетне о Маяковском и стал распространять ее и как Лиля Юрьевна со Шкловским ходила к нему объясняться и требовать извинений, в общих чертах уже давно известна. Сперва в несколько приглаженном виде ее рассказал Виктор Борисович в своей книге "О Маяковском". А потом и сама Лиля Юрьевна опубликовала свой, достаточно откровенный и нелицеприятный рассказ об этом их визите к Алексею Максимовичу. Но я все-таки решил записать эту историю так, как однажды услышал ее из уст Л. Ю. Не только потому, что в устном ее рассказе были кое-какие подробности и детали, которые в печатный вариант не вошли, но главным образом потому, что из этого устного рассказа я впервые узнал эту историю, так сказать, целиком, в ее хронологической последовательности. Еще до революции, году этак в четырнадцатом, был у Маяковского бурный роман с прелестной восемнадцатилетней девушкой - Софьей Шамардиной , "Сонкой", как ее называли. "Сонка" забеременела, и то ли был у нее аборт, то ли родился мертвый ребенок, но продолжать свои отношения с по-прежнему влюбленным в нее поэтом она не захотела. И они расстались. Некоторое время она где-то пропадала, ее не могли отыскать. Но потом - нашлась. Разыскал ее Корней Иванович Чуковский , который тоже был в эту "Сонку" влюблен и, как видно, имел на нее кое-какие виды. Она ему всё рассказала. И тут - некоторая неясность: то ли Корней Иванович искренне так истолковал ее исповедь, то ли вполне сознательно оклеветал Маяковского, чтобы дезавуировать соперника. Так или иначе, но он стал говорить направо и налево о том, какой, мол, Маяковский негодяй, - напоил и соблазнил невинную девушку, обрюхатил и даже - будто бы - заразил дурной болезнью. Старая эта история получила вдруг неожиданно бурное развитие уже в послереволюционные годы. Л. Ю. стала замечать, что Луначарский , с которым у них были самые добрые отношения, смотрит на них волком. Поделилась своим недоумением по этому поводу со Шкловским . А тот говорит: - Ты что, разве не знаешь? Это всё идет от Горького. Он всем рассказывает, что Володя заразил Сонку сифилисом, а потом шантажировал ее родителей. Маяковский, услышав это, объявил, что сейчас же, немедленно пойдет бить Горького. Они насилу его удержали. И Л. Ю. отправилась к Горькому одна. То есть - не одна, а с "Витей", которого она решила взять с собой как свидетеля, чтобы Горький не мог отвертеться. Свидетельство Шкловского действительно понадобилось, поскольку поначалу Алексей Максимович попытался увильнуть: объявил, что никому ничего подобного не говорил. Вот тут-то из гостиной, где он сперва был ею оставлен, в горьковский кабинет и был приглашен Шкловский. "Как это никому? - вспыхнул он. - Да ведь я сам, своими ушами от вас это слышал!" Горький стал мяться, что-то такое невнятное бормотать. Сказал, что узнал он это от верного человека. Пообещал даже назвать этого человека, "которому не может не доверять". Но так и не назвал. Во всем этом рассказе Лили Юрьевны мне ярче всего запомнилась одна деталь. Когда она вошла к Горькому в кабинет, он сидел за столом в халате, а перед ним стоял стакан молока, накрытый белой булочкой. - Представляете? Молоко и белая булочка! - с нажимом повторила Л. Ю. - Вы даже вообразить не можете, какая это была тогда немыслимая роскошь! И еще одна фраза особенно запомнилась мне в ее рассказе:

- Да не было у Володи никогда никакого сифилиса! - гневно сказала она. И тут же, без тени смущения, добавила: - Триппер - был! Мол, что было - то было. И она этого не скрывает. И стесняться тут нечего: дело житейское. Тут надо сказать, что в те первые послереволюционные годы и про сифилис говорили, что это - "не позор и несчастье". Так что, если бы у Маяковского и в самом деле был сифилис, она бы этого тоже, я думаю, скрывать не стала. Но - чего не было, того не было. И возводить на своего Володю напраслину она не позволит! Однажды Лиля Юрьевна предложила нам посмотреть вместе с ней старую немую ленту

- "Барышня и хулиган". Фильм этот (когда он снимался, говорили не "фильм", а - "фильма") считался пропавшим, но какие-то энтузиасты отыскали чудом сохранившиеся обрезки той старой ленты, склеили их, как-то там отреставрировали и - вот, предлагают поглядеть. Мы поехали. Дело происходило в Институте истории искусств в Козицком переулке - маленьком, невзрачном на вид здании с изумительными старинными - тоже каким-то чудом сохранившимися - интерьерами. Лиля играла барышню, а Маяковский хулигана. И играл он, конечно, себя. Нет, не так: он не играл себя, он просто - был собой. Но что там происходило между барышней и хулиганом и вообще, в чем состоял сюжет этой старой "фильмы", я не помню. Запомнилась мне только фраза, брошенная Лилей, когда просмотр кончился и в крошечном просмотровом зале, где кроме нас четверых (Л. Ю. с Василием Абгаровичем и я с женой) больше никого не было, зажегся свет. - Я бездарна, - сказала она. - А Володя гений.

Ссылки: