Рябчиков Е.И.: Конвейер допроса

К следователю Рябчикова вызвали только 10 сентября. Но сотрудник ГУГБ, который допрашивал Е. И. в качестве обвиняемого, ограничился уточнением данных анкетного характера и вернул его в камеру.

"Исчерпывающими" для следствия стали показания, включенные в протокол допроса 14 сентября.

По материалам, которыми я располагаю, трудно установить, сколько было допросов и где они велись. Кроме Лубянки, упоминаются Бутырка (там Рябчиков оказался не позднее ноября 1937-го), Лефортово , Сухановская тюрьма . (Рябчиков: в Лубянской внутренней - камера на четверых, можно сказать, "просто роскошная, бросилась в глаза белизна подушек. Здесь можно было пользоваться библиотекой и, когда представилась возможность, я набросился на Дюма. Тут даже можно было купить булку, сахар, папиросы, конфеты." А вот в Бутырке - "громадная камера, решетки на окнах. На полу - человек пятьдесят").

Возможно, допрашивали не раз (у Рябчикова: "Что ни допрос."). Но в следственном деле только один протокол, открытый для просмотра, - от 14- го числа. Есть ли другие? Протоколировались ли иные "беседы"? Может, "авторы" совместили все, что смогли "добыть"? Определенность лишь в том, что допрашивали несколько следователей: "Двое, а то и трое. Одни приходили, другие уходили. Переговаривались между собой. Читали газеты, обменивались впечатлениями о прочитанном. А ты стой, жди и не падай. Этот конвейер допроса, казалось, длится бесконечно". Или (у того же Рябчикова, очерк "Возвращение"): "В кабинете - двое следователей. Я их не знаю, раньше были другие. Сменили? Почему? Не выбили из меня "нужных" показаний?".

Протокол составлен так, чтобы не оставалось никаких сомнений в "деяниях" подследственного.

Да, еще в начале 1936 года вовлекли в контрреволюционную группу; да, разглашал государственные тайны; да, "вычеркивал из своих заметок острые углы, оставляя лишь аполитичную информацию"; да, замалчивал поступавшие ко мне критические "сигналы" с мест - от работников аэроклубов, уч- летов-осоавиахимовцев, спортсменов - о безобразиях и антисоветской деятельности в организациях; да, "сознательно не отвечал на письма и этим дискредитировал газету"; да, искажал реальные события; да, противопоставлял "Комсомолку" "Правде"; да, опираясь в т. ч. на меня, руководители Информационного отдела "начали наступление на [его] партийно-комсомольскую часть"; да, способствовал превращению Информационного отдела "в один из основных [очагов] подрывной антисоветской работы"; да, у меня единственное желание - "разоблачить себя и еще находящихся на свободе врагов".

Много позже, будучи заключенным Ухтижемлага, Рябчиков (очередное письмо - Военному Прокурору СССР и Председателю КПК при ЦК ВКП (б) рассказал о некоторых деталях следствия:

"Мне было отказано в вызове свидетелей, в приобщении документов, на которые я ссылался (характеристики партийно- комсомольских и общественных организаций, литературные работы, статьи о моей работе, стенограммы и протоколы моих выступлений с разоблачениями ошибок в работе редакции и др.); мне было отказано записывать ответы в моей редакции без диктовки мне лживых формулировок; мне не дали очную ставку с Высоцким."

[В начале следствия меня объявили шпионом, уверяя, что есть все данные для] "немедленного расстрела", ибо за мной "давно следили". Следователи применяли абсолютно недопустимые методы и вынудили меня подписать лживый протокол, заявляя: "Все равно не выпустим; раз арестовали - будете сидеть, состряпаем любое дело". "Ты не виновен? - говорил П. Куприн . - Может быть. Что же ты хочешь, чтобы я за тебя сидел? За неправильные аресты не хвалят. Этот номер не пройдет!".

Даже самые рядовые факты из репортерских будней Рябчикова следователи излагали как "контрреволюционные", и он соглашался. Например, ездил взять интервью у летчика, воевавшего в Испании, Героя Советского Союза, но комиссар части отказал ("этого делать нельзя"). Следователь толкует возможную публикацию как способ выдать государственные секреты (и Рябчикову удается вставить в протокол лишь скромную поправку - в антисоветских целях можно использовать "с трудом").

Упомянутые Евгением очерки - А. Лазебникова об одной из вакцин и И. Родина о противочумных прививках дознаватели тоже причислили к фактам "преднамеренного разглашения государственной тайны через газету" контрреволюционной группы.

Аналогично квалифицировались очерки, информации, содержание которых навеяно, скажем, беседой с техническим директором завода, где строились спортивные самолеты (по заданию редакции следовало выяснить причины срыва сроков), результатами отдельных полетов и авиасоревнований (в связи с чем приходилось бывать на аэродромах), командировками на Западную и Дальневосточную границы.

Или производственные совещания в газете, о которых говорит Рябчиков. Их следователь квалифицирует как "конспиративные", "узкие" по составу, где принимались решения выбросить заметки, разоблачающие антисоветскую деятельность, "пустить в газету второстепенный аполитичный материал".

А безобидный, скорее комичный факт - розыгрыш (упоминался ранее), попавший в отчет Рябчикова о научно-тренировочном полете воздушного шара. Во время дождя корзина-гондола якобы стала наполняться водой (быть такого не могло!), и пришлось вычерпывать ее сапогами (!). Значит, порочил советских воздухоплавателей.

"Признательные" показания Рябчикова следователи "обложили" выписками из протоколов допроса зам. главного редактора "КП" А. А. Высоцкого (от 31 июля 1937 года) и зав. информационным отделом Е. В. Бабушкина (от 14 декабря того же года), где фамилия Е. И. соседствовала с другими, тоже "контрреволюционными". Иных доказательств "вины" не требовалось. Из очерка Е. И. Рябчикова "Возвращение": - Зачем пробирались на погранзаставу Полтавка? Зачем ходили в наряд со следопытом Карацупой? Посоветовал Блюхер? Вот и расскажите о ваших преступных связях с Блюхером . Он завербовал вас в качестве своего связного? Что ты должен был передать Блюхеру? - тайно, с глазу на глаз. Что докладывал Блюхеру? Что велели передать ему из Москвы? Разговор шел о Большом театре? И все? О "Динамо" и военных спортсменах? Какая идиллия. - Как вы осуществляли преступную связь с Тухачевским ? Что он с тобой посылал? Ты не при чем?! Чудеса! Нам все известно. А он изображает из себя дурачка. Не играйте в молчанку. Не отказывайтесь - вы давно разоблачены. Только откровенное признание своей вины, только раскрытие всей преступной банды освободит вас от расстрела. - Зачем ходил в дальний поход на подводной лодке? С какой целью летал на дирижабле над Москвой, в Ленинград и на Север? Зачем участвовал в воздушных гонках вокруг СССР? Узнавал аэродромы? расположение воздушных баз? стоянок подводных лодок? - Хватит вранья. Извольте ответить: зачем вы проникали в КБ Туполева , Яковлева , Поликарпова ? Зачем ездили к Циолковскому? Что делали на стартовой площадке в лесу под Нахабино? Следили за стартами первых ракет?.. Из меня всеми силами старались вытянуть "признание", что я, как и вся "Комсомольская правда", сознательно уводил молодежь от освоении учебных и спортивных самолетов к "небесным забавам" самолетами-гигантами. - Послушайте, как выворачивается! Всюду проникал, чтобы побольше узнать и продать секреты Родины. И с прежним упорством: - С какой целью пробирались в противочумный отряд на Памир? Что вы делали за Памиром? Чье и какое задание выполняли? - Как объясните вы свой маршрут на вершину камчатского вулкана? Дико, глупо, нелепо.

- Что означает ваша игра в псевдонимы? Рябчиков, Драгунов, Евгений Рей, Волжский, Волгин, Бойцов, Керженцев, Линдин, Астраханский, Саратовский.

Я отвечал: у каждого журналиста есть псевдонимы, особенно если он выступает часто. Иногда в номере печатали два, а то и три моих материала. Вот и приходилось сочинять псевдонимы. Астраханский, Саратовский - там жила наша семья, Драгунов - по фамилии моей мамы. (Рей - сокращение: Рябчиков Евгений Иванович, Линдин - составной: от "Линькова" и "Динамо". - М. В.).

Вновь повели на допрос. На этот раз я увидел уже знакомых мне следователей. Они приняли меня от конвоя, приказали сидеть, а сами занялись просмотром бумаг. - Косарев - враг, Салтанов - враг, Горшенин - враг, Бубекин - враг. Ничего себе - гнездышко, - произнес один из следователей. - Вот и еще один. Змей-Горыныч: чего изволите? Искал благословения у шефа-фашиста? Ничего! Ах, Яков Иванович Алкснис ! Ах, Андрей Николаевич Туполев ! Ах, ах. Довольно!

А мне не давала покоя мысль: почему хотят привязать меня к делу Блюхера, Тухачевского, Примакова, Алксниса, Эйдемана, Туполева, Иоффе, Гладышева и Федорова? Где закон? Неужели видят во мне как минимум тайного связного между маршалами, выкормыша командующего ВВС Красной Армии и командующего воздушной обороной страны".

Но иногда Евгению удавалось "выскользнуть" из ловушек, которые расставляли дознаватели. Вот, послушайте.

- Расскажите о своих связях с Лапиным. ( Лапин - генеральный секретарь ЦС "Динамо" . - МВ).

- С Лапиным я мало знаком.

- Вы говорите неправду, у вас были близкие отношения с Лапиным.

- С Лапиным я знаком с 1934 года, когда я редактировал спортивную газету в Горьком "Динамовец начеку". Лапин очень интересовался этой газетой.

В 1934 году я работал инспектором Центрального Совета "Динамо" и редактором бюллетеня "За спортивное мастерство", часто заходил к Лапину, показывал ему материал для бюллетеня, разговоров на политические темы у меня с Лапиным не велись.

- После 1934 года вы встречались с Лапиным?

- Да, встречался.

- Когда и при каких обстоятельствах?

- В 1935 году я раза два заходил к Лапину. Разговоры шли вокруг новостей на физкультурном фронте".

Вот почему следователи не всегда находили ответы Рябчикова "искренними", изобличающими участие в "контрреволюционной" группе его самого и других ее членов. То и дело упрекали: "Вы продолжаете скрывать действительные причины, приведшие вас на контрреволюционные позиции", "следствие вам не верит, вы скрываете свою контрреволюционную деятельность", "вы назвали не всех участников контрреволюционной группы", "вы обманываете следствие".

Уже давно и хорошо известно, как добывались "признательные показания". И "дело Рябчикова" - не исключение. Предполагаю, истязать начали еще до 14 сентября. Видимо, попытка отправить письмо Сталину сильно раздосадовала следователей, и они начали "обработку". Однажды, когда, похоже, к Рябчикову впервые применили "жесткие" меры, в комнату, где его допрашивали.

"Вошел Кашкетин . Я его знал еще по Нижнему, когда работал в газете "Динамовец начеку". Кашкетин тоже был динамовцем. При его появлении все встали, отдали честь.

- А, мой друг Женя Рябчиков?! - с наигранным удивлением воскликнул Кашкетин.

Но я не обратил тогда внимания на иронию в его голосе и наивно подумал, что теперь дело обернется в мою пользу.

- Что же ты, Женя, натворил? Ты же был моим другом. - притворно- участливо спрашивал он. Потом обратился к подчиненным:

- Я полагался на него. Но для меня служебный долг превыше всего.

И снова ко мне:

- Признавайся!

- Вы уж поработайте с ним! - Это был приказ".

Если до того Евгений категорически отрицал какое-либо отношение к "разоблаченной" контрреволюционной группе, "орудовавшей" в "Комсомольской правде", то принятые "меры" дали желаемый результат: ведь уже в первом вопросе протокола упоминается некое заявление Рябчикова наркому внутренних дел Н. И. Ежову, где арестованный признает себя участником вышеупомянутой группы и Е. И. "полностью" подтверждает сей факт. (Самого заявления в деле нет).

Читая документы следственного дела, обратил внимание, что Рябчиков нигде не "раскрывает" приемов следствия. Пишет: "совершенно недопустимые", "абсолютно недопустимые". Он, похоже, не хотел "огласки", опасаясь (эта формулировка в заявлении, отправленном из ИТЛ) ужесточения режима, мести лагерного начальства.

И только по прошествии многих лет поведал о "методах насилия":

сажали в карцер, выкручивали руки, повыбивали зубы, шантажировали (после одного из "мероприятий" И. Кашкетин - он был особенно пристрастен - предложил Е. И. "выбор": либо подписывай показания об участии в антисоветской группе, либо - вот он, ордер на арест матери), заставляли "держать стойку" у стены до боли в ногах, до отека ("Только бы не упасть.").

Добиваясь "результата", бросали в камеры с урками. "По вечерам я крутил им "кино", изображая из себя механика и рассказывая про приключения графа Монте-Кристо. Нес несусветное - слушали, принимали за правду". Может, потому и не издевались, что получили отменного рассказчика.

Даже имитировали расстрел . Дважды. Для чего вывозили Рябчикова в Сухановскую тюрьму (в открытых материалах следственного дела об этом - ни слова, а источником информации стали воспоминания Е. И., газетные и другие статьи, очерки). Думали, ружейные залпы "развяжут" язык. А он: "Да здравствует товарищ Сталин!". На что следователи реагировали издевательски: "Вот как, сволочь, изворачивается!".

Со временем Евгений Иванович написал в дневнике: "По ночам мне снится тюрьма. Вижу я длинный тюремный коридор, и вдруг начинают открываться двери, и я думаю с болью в сердце - сейчас выведут заключенных. "Только бы не меня!" - хочется крикнуть. - Только бы не меня!".

А ведь с тех пор прошло без малого тридцать лет.

Ссылки: