 |
От "железного самодержца" до "бедняги Ники"
После Петра Великого, оставившего потомкам в наследство четко определенные ориентиры для дальнейшего движения государства к европейской цивилизации, все русские монархи, правившие с той поры вплоть до 1825 года, уходили в мир иной, скупо одаривая своих последователей новыми идеями. Никто из них не был способен ни отказаться от петровского курса, предложив какую-то иную альтернативу развития России, ни всерьез приумножить наследство царя - реформатора. Если империя и росла, то в первую очередь количественно, а не качественно. Расширялись границы, но в рамках этих новых границ бытовали в основном все те же старые политические и общественные предрассудки.
Некоторые из "их величеств" порой неплохо начинали, но все без исключения дурно завершали свой императорский срок.
Екатерине II многие годы пришлось наводить порядок после "веселой царицы Елисавет " и сумасбродного Петра III . В чем она и преуспела. Однако, блестяще начав и пробудив ото сна русское общество с помощью Вольтера и Дидро, в последние годы царствования Екатерина мало напоминала себя прежнюю.
Оставленное престарелой матушкой-императрицей хозяйство было уже незавидным. Павел I унаследовал от просвещенной Екатерины беспредельную коррупцию, развращенный двор, циничный фаворитизм и крайний беспорядок практически во всех государственных делах, которые и пытался искоренить в ходе своего кратковременного царствования.
Любимый внук Екатерины - Александр I , как и блистательная бабка, покорил Европу, став ее признанным лидером. Роль России в мировой политике в этот период была без преувеличения первостепенной. То аргументами, а то и силой Александр с переменным успехом пытался уговорить своевольную Европу жить тихо, мирно и желательно по общим правилам. Русского царя можно по праву считать одним из первых архитекторов-проектантов общеевропейского дома . Однако решения внутренних задач давались императору намного труднее, чем международных.
Домашние дела шли дурно. Либеральные реформы так и не сдвинулись с места. Исторический шанс дать новый импульс процессу европеизации России Александр упустил.
В результате правление Александра I началось с цареубийства, а закончилось антиправительственным заговором. В последние годы жизни государю на стол регулярно ложились секретные донесения о недовольстве среди гвардейских офицеров и либерального дворянства, о создании тайных обществ, ставивших своей целью свержение самодержавия и провозглашение конституции.
Либеральные увлечения молодости не позволяли императору пресечь деятельность конспираторов, провозглашавших те же самые идеи, что и он в прошлом. Консерватизм зрелости и накопившаяся с годами усталость не позволяли опереться на энтузиазм нового поколения либералов, чтобы с их помощью хотя бы на закате царствования попытаться все-таки осуществить столь необходимую России конституционную реформу. Пыл и горячность молодых русских конституционалистов царя уже не вдохновляли, а настораживали, вызывая в памяти кошмары Французской революции, завершившейся бонапартизмом. Восстание 14 декабря 1825 года в короткий период междуцарствия, возникший после смерти Александра, явилось, по сути, неудачной попыткой части политической элиты страны дать новый импульс продвижению России к европейским стандартам общественной жизни.
Разгромив мятеж, новый император Николай I в свою очередь озаботился поиском стратегии развития России и довольно скоро определил собственные ориентиры. Это была принципиально новая идея. В основе курса Николая I лежала уже не реформа, а контрреволюция. Контрреволюция революции Петра Великого. Власть предложила народу двигаться не вперед, а назад. Не к конституции, а к безграничному самодержавию. Не на Запад, а в глубь России, взяв за эталон не европейскую цивилизацию, а национальные корни.
После Петра Великого, Екатерины II, Павла и Александра - монархов, так или иначе пытавшихся европеизировать Российскую империю, новый государь взял курс на самоизоляцию России . Русских людей снова поместили в резервацию.
Многолетние попытки Александра Павловича в рамках Священного союза искоренить революцию на европейском континенте большого успеха не принесли, а значит, с точки зрения Николая Павловича, оставалось только одно: не отказываясь в принципе от внешнеполитического курса старшего брата, то есть от ставки на легитимизм в европейских делах, одновременно попытаться максимально отгородиться от "чумы". Если Александра Павловича раздражали пальба и пение "Марсельезы" на соседней улице, то Николая Павловича пугал революционный погром уже в собственном доме. Отсюда куда более обостренная реакция на "крамольную" мысль, а уж тем более поступок.
К тому же обидное слово "резервация", учитывая огромные размеры Российской империи и, как казалось, ее полную самодостаточность, в голову тогда никому не приходило. Наоборот, в резервацию как бы помещали больную Европу, отгораживаясь от зачумленных радикальными идеями соседей санитарным кордоном.
На этом фоне сама собой возникала ласкающая сознание мысль о собственном духовном здоровье. Снова в моду вошли рассуждения об исключительности и богоизбранности России . Более того, к традиционному религиозному (православному) фактору, всегда игравшему немалую роль в отношениях русских с остальным миром, добавился еще один принципиальный и, пожалуй, даже более важный для всей дальнейшей истории российско- западных отношений элемент. Разговоры о "загнивании" Запада начались именно тогда. Идея о том, что западная цивилизация обречена на гибель, подвигла многих русских интеллектуалов и саму власть на поиски своего особого российского пути развития .
В столь крутом повороте неординарная личность нового российского императора Николая Павловича Романова сыграла, естественно, особую роль. Он всегда вызывал полярные оценки, поэтому не удивительно, что от либеральной интеллигенции царь получил язвительное прозвище Николая Палкина, от монархистов - почетное, с их точки зрения, звание идеального самодержца, а от некоторых иностранных историков имя славянского Людовика XIV.
Чтобы осмелиться оспорить в России непререкаемую дотоле правоту курса, проложенного Петром Великим, нужно было, конечно, обладать особой убежденностью в своей правоте и весьма твердым характером. Император Николай I обладал и тем, и другим в полной мере.
Выводы из неудавшегося восстания декабристов новый государь сделал самые серьезные. Опыт старшего брата, все время балансировавшего между либерализмом и аракчеевщиной, с точки зрения Николая Павловича, себя не оправдал. Нужен был не Аракчеев, только вызывающий раздражение в обществе, но не способный уследить за всем и всеми в империи, а нужна надежная система политического сыска. Именно при Николае в России и возникло полицейское государство .
Русская история считает декабристов и Николая I антиподами. Между тем два столь разных плода имеют схожую генетику, да и выросли на одной и той же ветви, что в жизни случается нечасто. Образование Николая Павловича идентично тому, что получили лидеры декабристов. Будущие политические оппоненты были воспитаны одними и теми же иностранными гувернерами. В отличие от двух своих старших братьев, Александра и Константина , которых целенаправленно подготавливали к восшествию на престол (первому Екатерина предназначала русский трон, а второму константинопольский), Николая Павловича, как и большинство "рядовых" российских аристократов, учили по некой усредненной программе, то есть готовили к самой обычной придворной и военной жизни. В результате он, конечно, хуже своих старших братьев разбирался в истории Древнего Рима, философии и праве, зато лучше них, как и любой другой гвардейский офицер, знал придворную кухню, жизнь дворцовых приемных, реальный бюрократический механизм функционирования власти, силу и слабость конкретных людей.
Даже карьера Николая до декабря 1825 года была точно такой же, на какую могли надеяться очень многие русские офицеры-гвардейцы из знатных дворянских родов. Конечно, чины и звания "просто" князьям доставались чуть труднее, чем великому князю, но сама высота карьерного потолка оставалась той же. Николай Павлович до того, как взошел на престол, имел в своем командовании сначала Инженерную часть, а затем в дополнение к ней получил еще два полка гвардейской дивизии. И только. Уровень вполне достижимый для многих гвардейцев.
Николай Павлович не менее внимательно всматривался в окружающий его мир, чем декабристы. Многое вызывало протест и у него, начиная с крепостного права и кончая беспорядками в армии. К своим командирским обязанностям будущий император относился очень серьезно, пытаясь хотя бы во вверенных ему частях навести порядок. Николай I с возмущением вспоминал о той поре: "Было время (поверит ли кто сему), что офицеры езжали на ученье во фраках, накинув шинель и надев форменную шляпу! Подчиненность исчезла... и служба была одно слово, ибо не было ни правил, ни порядка, а все делалось совершенно произвольно и как бы поневоле, дабы только жить со дня на день". О своих первых практических опытах управления Николай Павлович рассказывал часто. Особенно нравилось ему вспоминать о командовании Инженерной частью . Кстати, чтобы вникнуть в суть инженерных вопросов, великий князь немало потрудился, посещая наравне с другими лекции в Главном инженерном училище и изучив множество совершенно новых для себя предметов, включая черчение и архитектуру. Будучи уже императором, он не без гордости нередко повторял: "Мы, инженеры...", как бы противопоставляя людей конкретного дела болтунам-демагогам.
Декабристы (за редким исключением) шли на дело не ради собственной выгоды. Но и великий князь отнюдь не стремился сесть на престол, долго колебался и даже сопротивлялся обстоятельствам. В отличие от своей бабушки Екатерины II и отца Павла I, ни один из Павловичей властолюбием не страдал. Александр Павлович не раз признавался в том, как его тяготит корона, Константин Павлович отказался от трона в пользу младшего брата, а Николай Павлович, чему есть немало достоверных свидетельств, принял императорское звание не как желанный подарок судьбы, а как тяжкую обязанность, от которой нельзя было уклониться.
В этом смысле очень характерен разговор Николая с матерью, состоявшийся в короткий, но очень драматичный период междуцарствия, когда Константин , сидя в Варшаве, а младший брат, находясь в Петербурге, препирались, кто из них должен принять на себя непосильный груз управления империей: "Матушка мне сказала: "
Ну, Николай, преклонитесь перед вашим братом: он заслуживает почтения и высок в своем неизменном решении предоставить вам трон". Признаюсь, мне слова сии было тяжело слушать... я себя спрашивал, кто большую приносит из нас двух жертву - тот ли, который отвергает Наследство Отцовское под предлогом своей неспособности... или тот, который, вовсе не готовившийся на звание, на которое по порядку природы не имел никакого права... и который неожиданно в самое тяжелое время и в ужасных обстоятельствах должен был жертвовать всем, что было ему дорого, дабы покориться воле другого! Участь страшная, и смею думать и ныне... что жертва моя была в моральном, в справедливом смысле гораздо тягче".
Замечу, что разговор происходил уже после того, как стали известны последняя воля Александра I, где он назначал своим преемником Николая, и официальное письмо Константина, где он отказывался от престола в пользу младшего брата. Человек, страстно стремящийся к власти, не дискутирует в подобной ситуации, а просто берет в руки скипетр.
Собственно говоря, на трон Николая Павловича, упорно сопротивлявшегося до последнего момента, возвели как раз декабристы . Последней каплей оказался не разговор с матерью - Николай продолжал и после него отказываться от императорской короны, а секретные документы, содержавшие информацию о разветвленном заговоре, которые попали в руки великому князю. Именно эта новость, ошеломившая царскую семью (умерший государь всю информацию о заговоре держал втайне даже от родственников), заставила наконец Николая Павловича в силу сложившихся чрезвычайных обстоятельств дать свое согласие занять российский престол. Думается, что если бы в эти тревожные дни Николай случайно оказался в Варшаве, а Константин, наоборот, в столице, то императором стал бы все-таки старший брат, а российская история сохранила бы имя не Николая, а Константина Палкина.
Оппоненты Николая I, аргументированно в целом критикуя его политику, почему-то считали своим долгом выставить в карикатурном свете и саму личность царя, изображая его то человеком крайне необразованным, то подловатым, то трусоватым, в чем немало погрешили против истины. По понятиям своего времени он был пусть и не блестяще, но достаточно образован, вполне добропорядочен и, безусловно, храбр.
Что доказал и 14 декабря 1825 года в Петербурге , и позже, в 1830 году, в Москве , охваченной жестокой эпидемией, регулярно посещая холерные палаты и госпитали. Риск был немалый, некоторые из его окружения в результате умерли, а сам царь заразился и тяжело болел.
Страсть делить исторических персонажей на "героев" и "злодеев", исходя из собственных политических пристрастий, грех вполне универсальный, а не только российский, но Николаю I, нужно признать, в этом смысле не повезло редкостно. Он оказался в самом эпицентре политического урагана, поэтому ему из всей многообразной палитры достались только два цвета: чернее черного и белее белого. На самом деле обе противоборствующие стороны были, конечно, полихромны. Обе стороны действовали, движимые любовью к России. Обе исходили из национальных интересов, просто понимали их совершенно по-разному.
Насколько тонким оказался в России слой последовательных сторонников декабризма, показали все дальнейшие события. Избавившись всего лишь от сотни наиболее решительных оппонентов, новый император получил в стране абсолютно пустынный, почти библейский политический ландшафт , который и начал застраивать и заселять по своему вкусу.
Картину первых лет николаевского правления можно изобразить примерно так: "Россия была пуста, и тьма над бездною, и Император носился над водою. И сказал Император: да соберется народ православный в одно место, и да явится русский национализм . И стало так".
Далее, как и полагается по сюжету, император начат творить себе подобных, то есть бюрократический аппарат, обязанный обеспечить России райское существование. О том, что аппарату нужно "плодиться и размножаться", речь вслух не шла, но об этом чиновники догадались и сами.
Забегая вперед, можно заметить, что вполне библейским оказался и финал николаевской эпохи. Запретные плоды с древа познания, несмотря на полицейский надзор, были сорваны. "И открылись глаза", и снова подросла оппозиция, и оппозиционеров изгнали из рая. Русская политическая эмиграция началась как раз в те времена.
Старые изношенные башмаки государства российского выглядели, конечно, непрезентабельно - в этом император соглашался с декабристами - но, как ему казалось, в умелых руках настоящего мастера ("мы, инженеры...") это было делом поправимым, стоило лишь башмаки почистить, укрепить подметку и наложить заплаты. Этим Николай Павлович и занимался, причем очень усердно, часто работая по 18 часов в сутки, все свое царствование. Это было время контрреволюции в области идеологии и переходных мер в практической сфере государственного строительства.
Согласно некоторым свидетельствам, Николай Павлович говорил:
"Я не хочу умереть, не совершив двух дел: издания свода законов и уничтожения крепостного права".
Если воспринимать эти слова как программу-максимум, то можно констатировать, что ее удалось выполнить на 75 %. Именно Николай сумел сделать то, что безуспешно пыталась осуществить в свое время еще Екатерина II, - свести воедино и как-то структурировать немыслимо запутанную, архаичную и противоречивую законодательную базу Российской империи. Разгрести эти авгиевы конюшни поручили специальной комиссии под руководствовом Михаила Сперанского . Эта поистине геркулесова работа была с честью выполнена. В хаотически плескавшиеся бурные воды российского судопроизводства власть бросила спасательный круг. Предпосылки для широкомасштабной судебной реформы в России - ее осуществил уже Александр II - были созданы. Крепостным вопросом император занимался не менее трудолюбиво, чем законодательным. "Сперанским" по крестьянским вопросам был назначен граф Павел Киселев (в разное время генерал-адъютант, член Государственного совета, министр, посол России во Франции). Именно его наработки и легли в ходе уже следующего царствования в основу решения об отмене крепостного права .
Последний шаг в деле освобождения крепостных Николай сделать так и не решился, слишком сильны были еще сомнения в нем самом, не говоря уже о российском обществе. Не без горечи император констатировав: "Крепостное право в нынешнем его у нас положении есть зло для всех ощутительное и очевидное; но прикасаться к оному теперь было бы злом еще более видимым".
Иначе говоря, без Николая Палкина не появилось бы и Александра Освободителя. Самодержавие при Николае не достигло еще стадии застоя. Упорно притормаживая Россию, оно на свой манер все же эволюционировало, медленно изменяясь и приспосабливаясь к ситуации. Братья Александр Павлович и Николай Павлович (как политики и государственные деятели) оба "страдали флюсом", но на разные щеки. Александр был сильнее брата в делах международных. Николай успешно строил дороги, но не смог грамотно распорядиться международным капиталом России, накопленным во времена старшего Павловича. Старательно залатанные Николаем I российские башмаки, возможно, и могли бы еще какое-то время послужить для неторопливой мирной загородной прогулки, но они, конечно, не годились для тяжелого военного похода. Что и доказала проигранная Россией Крымская война . Россия смогла в николаевскую эпоху успешно бороться с отсталой Персией и рассыпавшейся на глазах Османской империей , но когда пришло время противостояния с могучей коалицией западных государств, русский царь обнаружил, что он бос, а "тяжко больные" европейцы, от которых Россия отгородилась забором, оказались на поверку крепче "здоровых" русских.
Николаевская эпоха убедительно доказала: "национальный дух" - вещь, может быть, и хорошая, но только если к нему прилагается здоровая экономика, передовая промышленность и современная армия.
Ссылки: