Супружеская поездка на государственный счет? (Маяковский и Брики)

В тот же день, когда Эльберт показал Лили письмо о Татьяне, Маяковский отлучился на пару дней в Ленинград. Поэтому он пропустил заметку, опубликованную в "Комсомольской правде" ю января и ставшую жестоким напоминанием о несостоявшейся поездке в Париж: "О. Брик и его жена Л. Брик собираются в заграничную командировку. Обоих их командирует одна и та же организация. Спрашивается, почему не командировать кого-нибудь одного из двух Бриков? И если обязательно нужен второй работник, то почему его функцию должна выполнить имено Л. Брик, а не кто-либо из других специалистов в вопросах, которые служат предметом командировки".

Препоны, с которыми столкнулся Маяковский, теперь встали на пути его ближайших друзей. Получив отказ во въездной английской визе, Лили и Осип подали заявление на получение заграничного паспорта для поездки в Германию, куда они много раз без проблем ездили. "Командировавшей" организацией был Реф . Заявление было подано через Наркомпрос после 23 декабря, когда Маяковский, согласно записи в дневнике Лили, "получил наконец наркомпросные бумаги для поездки". Однако теперь и поездка Бриков оказалась официально поставленной под сомнение. Почему? Заметка об Осипе и Лили "Супружеская поездка на государственный счет" являлась частью более крупной публикации "Берегите валюту. Прекратить заграничные командировки чуждых людей", которая в свою очередь шла под общим заголовком "Чистка Наркомпроса". Кампании по чистке советского аппарата, начавшиеся весной 1929 года, теперь дошли до Наркомпроса , и поездка Бриков приводилась в качестве примера того, как (подразумевалось ? плохо) работает комиссия Наркомпроса по заграничным командировкам. Заметка заканчивалась следующим выводом: "Надо побольше посылать за границу вузовской молодежи, молодых специалистов из рабочих, всех тех, кто действительно должен получить за рубежом опыт для улучшения и ускорения социалистического строительства в СССР. Чистка Наркомпроса положит предел безалаберности в работе комиссии по заграничным командировкам".

Атака на Осипа и Лили была следствием внутренней ревизии в Наркомпросе, но ее также следует рассматривать в свете события, произошедшего в конце сентября - начале октября 1929 года, когда Григорий Беседовский , первый советник полпредства СССР, попросил политическое убежище во Франции. Вызвав большой резонанс на Западе, это бегство в одночасье ухудшило положение советских граждан в плане возможностей ездить за границу и послужило основанием для принятия 21 ноября 1929 года, указа, объявлявшего вне закона "должностных лиц - граждан Союза ССР за границей, перебежавших в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства и отказавшихся вернуться в Союз ССР".

12 января "Комсомольская правда" была вынуждена признать, что Осип и Лили оплачивали поездки сами, а не из казенных средств, а через два дня, 14 января, в газете напечатали "Письмо в редакцию", автором которого был спешно вернувшийся из Ленинграда в Москву Маяковский. Он подчеркивал, что "никаких "государственных счетов" и никаких "валют" на поездку тт. Брик не спрашивали и не спрашивают", поскольку "литературные связи с коммунистическими и левыми издательствами позволят тт. Брик прожить два месяца за границей и выполнить предполагаемую работу без всякой траты валюты государством". Далее он перечислял вклады Осипа в "левое революционное искусство", так же как и заслуги Лили: "сорежиссер картины "Стеклянный глаз", плакатчица "Окон Сатиры РОСТА", первая переводчица теоретических работ Гросса, Витфогеля, постоянный участник всех выступлений революционного искусства, связанного с Реф". Только "в порядке полной неосведомленности" можно, заканчивает Маяковский, называть этих товарищей "чуждыми". К письму прилагалось несколько строк, написанных секретарем Федерации советских писателей Владимиром Сутыриным и секретарем РАППа Михаилом Лузгиным , которые полностью поддерживали "тт. из Рефа". Любопытно, что эта тема затрагивается Маяковским в наброске к киносценарию о любви в чужой стране, написанном приблизительно в это время: "Требуют назад - иначе дезертир".

Статья Маяковского результата не принесла, и он записался на прием к Лазарю Кагановичу , чтобы изложить ему дело. Будучи секретарем ЦК и кандидатом в члены политбюро, Каганович принадлежал к высшей партийной элите. Маяковский и раньше обращался к высокопоставленным партийцам, например к Луначарскому и Троцкому. Но тогда речь шла о литературе, теперь же - о деле иного рода, с иным политическим подтекстом. Перед встречей он составил шпаргалку, которая позволяет нам проследить за ходом его мыслей: "Решение "реф"а о поездке Л.Ю. и О.М. Брик заграницу в связи с предполагаемой антологией классиков мировой революц. литерат. (договор с Гизом). Переводы Фрейлеграт, Гервег, Пруц, Потье, Эллиот, Христо Ботев и др. Поддерживали именно Бриков как знающих немецкий, французск., английск., и итальянск. языки могущие прожить 2 мес. без валюты на заработок сотрудничая в нашей прессе. Кроме того у т. Л.Ю. Брик мать работает в Аркосе (могла бы оказать некоторую помощь дорога квартира и т. д.) <... > Повидимому со ст. Т.П.У. принцип, возраж. не встреч. Результат. Статьи Коме. Правде Никто не возражает и никто не разрешает."

Помимо устных аргументов в распоряжении Маяковского было не менее семи писем в поддержку поездки Осипа и Лили, в частности от РАППа, Федерации советских писателей, Главискусства, Наркомпроса и Отдела агитации и пропаганды ЦК. В тот же день, 27 января, Лили записала в дневнике:

"Володя был сегодня у Кагановича по поводу нашей поездки. Завтра вероятно решится". Согласно записям в дневнике Лили, вопрос с паспортами несколько раз был близок к решению (3 февраля: "Володя сказал, что паспорта наши - дело даже не дней, а часов", и 6 февраля: "Мы получили паспорта"), но здесь желаемое выдавалось за действительное. Хотя поездку Осипа и Лили поддерживали несколько подчинявшихся Наркомпросу инстанций - Главискусство и собственная комиссия Наркомпроса по заграничным командировкам, - путь через Наркомпрос был заказан, и они были вынуждены подать заявление еще раз, теперь через ВОКС (Всесоюзное общество культурных связей с заграницей): 8 февраля ВОКС обратилось в Комиссариат по иностранным делам, а тот уже на следующий день обратился в германское посольство с просьбой выдать визу Осипу, который отправлялся в Германию "с научной целью", и его жене, ц февраля Осип и Лили получили паспорта и в тот же день заказали билеты на поезд до Берлина.

История с визами свидетельствует о том, что общественный климат сильно изменился по сравнению с предыдущим годом. Кампания против Замятина и Пильняка (и признание своих грехов последним), чистки кадров в академиях и начинающийся культ личности Сталина (процесс набрал обороты в связи с его пятидесятилетием 21 декабря 1929 года) были явными свидетельствами усиления политического нажима - теперь чистке подверглись и последние осколки авангарда: в тот же день, когда Маяковский был на приеме у Кагановича, Виктор Шкловский , размышлявший в 1928-1929 годах о возрождении ОПОЯЗа , опубликовал статью "Памятник научной ошибке", в которой отказывался от формализма и подчеркивал значение "марксистского метода" в литературоведении. Таким образом, проблемы Лили и Осипа можно рассматривать как следствие общего ожесточения политического климата, в частности чистки кадров в Наркомпросе.

Однако тот факт, что их опозорили публично, порождает целый ряд вопросов, и найти ответы на них нелегко: почему Лили и Осип с их связями в органах безопасности получили визы только после того, как их обругали в "Комсомольской правде"? И неужели Маяковский, которому всего лишь несколько месяцев назад самому отказали в визе, вдруг стал таким влиятельным, что смог помочь Брикам? Однозначно ответить на первый вопрос невозможно, хотя конспирологически настроенный человек мог бы утверждать, что столь запутанные ходы в связи с заграничной поездкой Бриков были придуманы именно для того, чтобы развеять подозрения об их связях с ОГПУ . Однако на второй вопрос есть, возможно, менее умозрительный ответ. 21 января в Большом театре отмечалась шестая годовщина смерти Ленина, с концертом и чтением стихов. Это было торжественное мероприятие: в ложе для почетных гостей сидели Сталин с женой и другие члены политбюро. Среди приглашенных фигурировали весьма посредственный пролетарский поэт Александр Безыменский - и Маяковский , который, несмотря на свою "советскость", никогда ранее на подобные действа не приглашался. Маяковский читал третью часть поэмы "Владимир Ильич Ленин". Выступление передавалось по радио, и все его друзья слушали трансляцию дома. "Выступал он, как всегда, хорошо, - вспоминала Галина Катанян, - аплодисменты были долгие, но сдержанные, как и полагается на траурном вечере, на официальном выступлении".

Лили, которая не присутствовала на концерте, услышала от знакомых, что Маяковский "читал сногсшибательно" и что "в правительственной ложе потрясающее впечатление". " Регина [Глаз - двоюродная сестра Л.Ю. Брик] говорит, что Надежде Сергеевне [Аллилуевой , жене Сталина] и Сталину страшно понравился Володя, - записала она в дневнике.

"Что он замечательно держался и совершенно не смотрел и не раскланивался в их ложу (со слов Н. Серг.)". Информация о положительной реакции Сталина поступила из самого достоверного источника: от Регины Глаз , кузины Лили, которая занималась воспитанием детей Сталина. Она ежедневно общалась с женой Сталина Надеждой Аллилуевой . Мать была строга с детьми, так как опасалась, что жизнь в Кремле их избалует, но Регина, будучи приверженкой идей немецкого педагога Фридриха Фребеля (известен главным образом как основатель детских садов), делала ставку не на кнут, а на пряник, и однажды, когда сын Василий вел себя особенно хорошо, его наградили автомобильной прогулкой в компании Лили на ее "рено"... Сам Маяковский не делал особенного шума по поводу своего успеха - наоборот.

"...Разговоров об успехах Маяковский обычно не вел. О неудачах же совсем не говорил, - писал Асеев, - не любил жаловаться".

Вернувшись домой, он вместо этого начал оживленно рассказывать о каких-то начальниках, которые размахивали удостоверениями, чтобы взять такси без очереди, и которых возмущенный Маяковский высадил из машины. "Этим своим подвигом он гордился куда больше, чем выступлением и успехом на правительственном концерте, - вспоминала Галина Катанян. "Так и не добились от него толку, что же там было в Большом театре".

И все же можно предположить, что Маяковский остался очень доволен - и самим приглашением, и тем, что выступление прошло так удачно; молчаливая сдержанность выражала его общее нежелание делиться впечатлениями. Слух об успехе быстро распространился, и реакция не заставила себя ждать - с ним связались, в частности, люди из "Правды" с просьбой дать стихи для запланированной литературной страницы. Но, узнав, что в более организованном сотрудничестве газета не заинтересована и что печатать его предполагали на тех же условиях, что и остальных поэтов, Маяковский от предложения отказался. У него было высокое мнение о собственных поэтических заслугах, и он не хотел, чтобы к нему относились как к рядовому рифмоплету. Однако отказ от приглашения печататься в партийном органе был вызывающим жестом, подтвердившим его репутацию принципиального и конфликтного человека.