Критика Лысенко учеными разных специальностей

Публикации в " Ботаническом журнале " и " Бюллетене Московского общества испыталей природы " подорвали мнение о неоспоримой правоте лысенкоистов. Огромную роль в борьбе с ретроградами имела смелая и бескомпромиссная позиция главного редактора обоих изданий академика В.Н.Сукачева и окружавших его соратников (следует особо упомянуть заместителя главного редактора (биологического отдела "Бюллетеня МОИП" профессора, крупнейшего отечественного зоолога Вениамина Иосифовича Цалкина и ленинградских соратников Сукачева - сотрудников Ботанического института Даниила Владимировича Лебедева , Павла Александровича Баранова и Евгения Михайловича Лавренко ).

А в результате в обоих журналах были опубликованы десятки статей против засилья лысенковских догм в биологии. Оставаясь, в основном, связанной с проблемами видообразования, эта критика несла в себе заряд против догматизма в целом.

В биологических кругах, особенно в Москве и Ленинграде, антилысенковские выступления стали принимать глобальный характер. В самом конце 50-х годов многие узнали о существовании рукописей книг Эфроимсона и Любищева ( 10_226 ).

Конечно, людей, которые имели возможность прочесть эти книги, было меньше (по рукам ходило несколько машинописных копий, но тогда еще идея Самиздата не овладела умами, и потому число копий со временем не нарастало), но, тем не менее, основные факты, приведенные в этих книгах, были известны и разносились хотя бы в устной форме. Все это вместе взятое способствовало тому, что в ведущих вузах страны студенты также начали интересоваться вопросами генетики.

В Москве выдающуюся роль сыграла открытая в 1955 году при МОИП'е (благодаря содействию Президента Общества академика В.Н.Сукачева) секция генетики МОИП . Раз в две недели в Большой Зоологической аудитории Московского университета (ул. Герцена, 3) собиралось несколько сот людей - от убеленных сединами пожилых генетиков, оставшихся в живых после сталинских репрессий , до совсем юных студентов, благоговейно слушавших тех, чьи имена еще год-два назад были, как казалось, навсегда вытравлены из памяти ученых. Во время этих заседаний царила удивительная атмосфера, витал дух праздника науки, воздействовавший не только на участников семинаров, но и гальванизирующий затхлую атмосферу, исходившую от лысенковского болота. Здесь отсутствовали все атрибуты догматизма и прежде всего - чинопочитание (если не сказать лизоблюдство), приземленность и примитивизм. Здесь главенствовал совершенно иной подход, поражавший в особенности нас - студентов, которые видели, с каким неподдельным чувством взаимоуважения и одновременно строгого критицизма, глубиной постановки научных вопросов и неизменным юмором и шутками разговаривают друг с другом известные ученые.

Слишком разителен был в общении на публике контраст примитивно рассуждавших лысенковцев, но всегда напыщенных, показательно серьезных и многозначительно важных, и тем, что являли собой генетики - простые, по- человечески добрые, эмоциональные и порой даже откровенно веселые.

Огромную роль в оздоровлении обстановки в биологии сыграли тогда физики и химики. Позже я специально остановлюсь на этом, а здесь отмечу помощь генетикам со стороны академика, всемирно известного физика-теоретика, будущего лауреата Нобелевской премии Игоря Евгеньевича Тамма .

В Физическом институте имени Лебедева АН СССР он организовал семинар, на котором рассматривались биологические проблемы. К работе семинара были привлечены наряду с генетиками и крупными биологами специалисты физики, математики, химики. В эти годы был освобожден из заточения Лев Абрамович Тумерман 10=24 , который активно участвовал в таммовском семинаре. На нем можно было видеть таких замечательных ученых, как Лев Александрович Блюменфельд , вскоре организовавший кафедру биофизики на физическом факультете МГУ , заинтересовавшихся вопросами биологии прекрасных физиков Михаила Львовича Цетлина , Микаэла Моисеевича Бонгарда (ранняя смерть оборвала деятельность этих выдающихся ученых) и многих других.

В борьбу против Лысенко страстно включился и известный химик академик Иван Людвигович Кнунянц . Его часто можно было видеть на семинарах и лекциях биологов, его ладная фигура в генеральском костюме, сверкающем золотом погон, живость и демократичность отношений со всеми, кто соприкасался с ним, вызывала симпатии. Обладая несомненным публицистическим даром, он внес в биологическую дискуссию новую струю - обсуждение не отдельных ошибочных мест в лысенковских псевдотеориях, а догматизма, который был характерен для лысенкоизма в целом.

Статья И.Л. Кнунянца и Л. Зубкова "Школы в науке", опубликованная 11 января 1955 года на первой странице "Литературной газеты", читалась и перечитывалась в советских научных кругах, как свидетельство поворота от лысенкоизма. Авторы писали:

"Нельзя признать нормальным положение, создавшееся сейчас в области таких наук, как генетика, агрономия. Ведь при всем уважении к заслугам Т.Д. Лысенко было бы вряд ли правильно считать его школу единственно возможным здесь направлением ... Школа акад. Т.Д. Лысенко ... попросту игнорирует многие, твердо установленные наукой факты и ряд актуальных задач в этой области ... было бы неправильным признать за школой Т.Д. Лысенко ... какую-то монополию на "окончательное" решение всех основных вопросов научной дисциплины "в последней инстанции" ( 10_227 ).

С 1954 года в странах социалистического блока появились первые исследования, вскрывшие ошибочность лысенковских догм. Ученик известного биолога Ганса Штуббе , ставшего Президентом Академии сельхознаук ГДР, Хельмут Беме , потратил более двух лет кропотливого труда на то, чтобы разобраться, действительно ли возможна вегетативная гибридизация в том виде, как ее представляли Лысенко и Глушенко. Беме учился одно время в Ленинградском университете на кафедре Турбина , свободно владел русским языком и был вполне в курсе дел по вегетативной гибридизации, так как Турбин всецело разделял веру Лысенко и Глушенко в возможность влияния на наследственность путем обычных прививок.

Турбин даже опубликовал в 1949 году статью на этот счет ( 10_228 ). Вернувшись домой, Беме провел педантично спланированные и выполненные с безукоризненной немецкой аккуратностью опыты, доказавшие несомненную ошибочность утверждений о возможности вегетативной гибридизации путем прививок ( 10_229 ) .

Особо надо сказать о том громовом впечатлении, которое произвела на всех публикация в 1954 году большого очерка писателя Олега Николаевича Писаржевского "Дружба наук и ее нарушения" ( 10_230 ).

Впервые за все годы лысенковщины в нем было открыто сказано о главных ошибках этого "учения". Писаржевский начал свой рассказ с упоминания о недавно услышанном выступлении Лысенко на сессии ВАСХНИЛ в сентябре 1953 года. Он писал о том уважении, с каким относился каждый простой человек к Лысенко, "победно выводившему науку на бескрайние колхозные поля" и ставшему "командармом полей". "За ним шла горсточка ученых последователей и армия колхозных опытников, свято поверивших в пламенно им проповедуемую достижимость благородной цели безграничного умножения плодов земных", - писал Олег Николаевич ( 10_231 ).

Но вот теперь, внимая Президенту ВАСХНИЛ, писатель испытал двоякое чувство: "Его речь, пленившая меня своей яркой образностью, в то же время оставила ощущение какой-то неудовлетворенности" ( 10_232 ).

Неторопливо, осторожно разворачивал Писаржевский перед читателями факты, из-за которых неудовлетворенность позицией Лысенко нарастала в его душе. Он вроде бы вполне разделял устремления тех, кто, борясь с вейсманистами-морганистами-менделистами, скрещивал оружие с отсталым в науке. Но при чтении очерка невольно чувствовалось, что тревога не покидала автора. Сначала он верил в то, что "мрачные твердыни вейсманизма-морганизма были атакованы целой армией безупречных экспериментальных фактов и необычной смелости обобщений, для многих прозвучавших как откровение!" ( 10_233 ).

Однако стоило поближе познакомиться с действиями атакующих, как уверенность в безупречности фактов уступила место иному чувству. Пример за примером, приводимые Писаржевским, показывали, что никакой безупречности в фактах, добытых Лысенко и горсточкой его "ученых последователей" не было, а, напротив, с их стороны все яснее проявлялось яростное желание задавить оппонентов любыми путями, затравить их с помощью то хитрых, а то и топорных ходов, чтобы добиться одной цели, одного результата - монополизировать свое положение в науке.

Писаржевский рисовал перед читателем страшную по своей сути картину лысенковского обмана. Неверной вышла на поверку идея Лысенко, что микробы кормят растения. Охаянные Лысенко и лысенкоистами полиплоиды оказались на деле ценными растениями, а СССР, в котором были созданы сорта полиплоидных кок-сагыза и других культур, потерял и сорта и приоритет в этом вопросе.

Гормоны роста оказались вовсе не разновидностью "флогистона", "теплорода", "жизненной силы", как их обозвал А.А. Авакян в 1948 году, а действительно существующими и реально функционирующими в растениях регуляторами роста.

Олег Николаевич подробно рассказывал о тех людях, которые потратили годы жизни на изучение генов, хромосом, на познание важных законов биологии, отвергнутых и опороченных лысенкоистами, и получалось, что эти люди, генетики, почвоведы, физиологи растений - вовсе не враги науки и прогресса и тем более не враги народа, ужасающие монстры, а настоящие герои науки и симпатичные в жизни люди, опозоренные несправедливо и выброшенные из науки кучкой сподвижников Лысенко. Они работали точнее и грамотнее, чем сторонники Лысенко, говорили в лицо Лысенко правду, - и вовсе не из желания унизить его лично, а из стремления к той же истине.

Хорошо сказал О.Н. Писаржевский и о другом грехе лысенкоистов:

"Злую шутку над агробиологами сыграла патриархально отсталая техника их эксперимента" ( 10_234 ).

Писатель делал вывод о необходимости развития тех отраслей, которые были чужды Лысенко, но без которых немыслим был прогресс в науке: биохимии и биофизики, физиологии и агрохимии. Он доказательно объяснял, что словесно расцвеченное бахвальство лысенкоистов относительно величайшей практичности их "теорий" на самом деле ничего, кроме слов, в себе не содержит.

По утверждению автора очерка, практика от их домыслов только пострадала, и в связи с этим писал:

"Поиски нового будут плодотворными, если они будут стремиться всесторонне освещать явления жизни ... если их единственным стремлением будет не добывание материала для групповой борьбы, а достижение наибольшей пользы для нашего народа ... Нельзя не признать, что на некоторое время многие из тех, от кого зависела судьба ряда направлений советской биологии, ... утеряли этот важнейший критерий практики. Надо наверстывать упущенное!"( 10_235 ).

Заканчивая этими фразами свой очерк, О.Н. Писаржевский звал читателей к раздумьям, к продолжению дискуссии. Всех, кто болел душой за судьбы отечественной науки, не могли не порадовать в том году строки, появившиеся в передовой статье "Наука и жизнь" в мартовском выпуске журнала "Коммунист". Говоря о необходимости разворачивания научных дискуссий, о "борьбе с аракчеевским режимом, насаждавшимся в некоторых научных учреждениях учеными, которые пытались установить своего рода монополию в науке", редколлегия центрального партийного журнала назвала имя одного такого монополиста - Т.Д. Лысенко и в связи с этим писала:

"Монополизация науки приводит к тому, что творческое обсуждение вопросов подменяется администрированием, отсекаются инакомыслящие, глушится научная жизнь. Это проявилось, например, во Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В.Й Ленина ... На пути развития научной критики администраторы от науки воздвигают всевозможные препятствия. Иные поклонники научных авторитетов встречают в штыки всякую критику со стороны инакомыслящих.

В одном из номеров "Ботанического журнала" была опубликована статья Н.В.Турбина, в которой подверглись критике взгляды Т.Д. Лысенко по вопросу о видообразовании. Эти взгляды тов. Лысенко широко не обсуждались, хотя обсуждение их необходимо. Однако журнал "Успехи современной биологии" и "Журнал общей биологии" опубликовали статьи А.Н.Студитского и Н.И. Нуждина , в которых вместо делового обсуждения вопросов, поднятых тов. Турбиным, ему приклеили ярлыки вейсманиста-морганиста, вульгаризатора марксизма-ленинизма и т. д. и т. п. Тов. Турбин обратился в редакции данных журналов с письмами, в которых ответил на эти выпады, но его письма не увидели света" ( 10_236 ).

Редколлегия "Коммуниста" завершала этот раздел статьи словами:

"Те, кто глушат критику в научной работе, наносят огромный ущерб науке и должны получить своевременный отпор". И многие тогда верили, что, наконец-то, и в партийных верхах раскусили Лысенко, а, значит, скоро придет конец и лысенкоизму в целом.

В печати появилась еще одна статья - на тему об ошибках в постановке лысенкоистами экспериментов. В журнале "Почвоведение" в 1955 году была напечатана статья Евгения Васильевича Бобко , ученика Д.Н.Прянишникова , в которой он, проанализировав причину постоянных успехов "колхозной науки", приходил к заключению, что методы работы лысенкоистов были порочными и позволяли просто не сообщать результаты тех опытов, которые шли вразрез с установками лиц, ставящих такие опыты ( 10_237 ). Как показывал Бобко, механизм такого подхода сводился к вольному обращению с цифрами, ставшему возможным в результате отказа от научно-обоснованных приемов обработки информации:

"В целях упорядочения агрономических исследований, в 1946 году был разработан и напечатан ... стандарт по методике сельскохозяйственных полевых опытов (ГОСТ 3487-46). Однако по требованию руководства ВАСХНИЛ, признавшего этот стандарт нарушающим СВОБОДУ ИССЛЕДОВАНИЙ, тираж его был уничтожен" ( 10_238 ) [выделено мной В.С].

Е.В.Бобко задавал в статье и более общий вопрос

"... методика сельскохозяйственных полевых опытов не находится на должной высоте и доказательства правильности получаемых результатов в подавляющем большинстве случаев отсутствуют. Мы хотели бы иметь доказательства того, что в других областях биологии дело обстоит более благополучно. Возникает вопрос, имеют ли право научные журналы сообщать своим читателям содержание и выводы работ, которые основаны на подобных опытах, не будут ли они вводить в заблуждение своих читателей" ( 10_239 ).

Ссылки: