Воспоминания Н.А. Бунге и Н.П. Забугина (1856-1861 гг.)

Мы шли вместе с 4-го класса, с 1857 г., я же, Забугин, начал гимназический курс годом раньше, т.е. с 1856 г., поступив в 3-й класс 1- ой гимназии, помещавшейся тогда еще в Липках, на Екатерининской улице, где теперь женское духовное училище. Я поступил в гимназию из пансиона учителя французского языка этой гимназии Гедуэна , служившего ранее в рядах французской армии, - как мы, воспитанники его, слышали, - барабанщиком. Несмотря на такую, неподходящую для педагога, подготовку Гедуэн сумел организовать очень недурно и воспитательную, и учебную части в своем пансионе, который вследствие этого приобрел хорошую репутацию в городе. Действительно, преподавательский состав был подобран весьма удачно: в числе учителей был даже такой выдающийся человек как И.Я. Ростовцев , о котором будет еще сказано в своем месте. Содержание в пансионе, которым я пользовался, так как жил там, было очень хорошее. Воспитанников было немного, благодаря чему жизнь в пансионе имела скорее семейный, чем школьный, характер. Этому очень способствовала личность почтенной старушки, жены Гедуэна, о которой мы, бывшие воспитанники пансиона, всегда вспоминаем как о редко доброй и заботливой женщине. Эти качества старушки Гедуэн имели особенно важное значение, ввиду совершенно еще детского возраста воспитанников, - я, например, поступил туда 10-летним ребенком. Таким образом, пансион, мало чем отличавшийся по своей внутренней жизни от семьи, оставил во мне самое приятное воспоминание. Окончив его, нужно было переходить в гимназию, в которую я и поступил в 3-й класс полупансионером, которые допускались в 1-й гимназии только в виде исключения. Гимназия была тогда закрытым заведением и приходящих в ней вовсе не было, но так как помещение ее, хотя и достаточное для небольшого числа воспитанников того времени, не имело жилых комнат, то воспитанники гимназии были размещены в двух частных домах: одном - по Виноградной улице и другом - на углу Лютеранской и Левашевской улиц, которые были наняты для этой цели и в которых были устроены два пансиона, первый и второй. Я не касался этих пансионов, так как жил дома, но меня поражала существовавшая между этими пансионами вражда, выражавшаяся даже на улице в очень резких формах, чего я никак не мог объяснить себе ни тогда, ни теперь. В пансионах был развит корпоративный дух, что было симпатично, но почему эти две корпорации должны были враждовать между собою, так и осталось для меня непонятным.

Переход от семейно-домашней жизни в пансионе Гедуэна к строгим порядкам гимназии того времени, когда в ней был полновластным распорядителем Тимофей Иванович Пристюк , состоявший тогда инспектором, показался мне слишком резким и тяжелым. Особенно сильное впечатление сделало на меня практиковавшееся в больших размерах телесное наказание , которое применялось инспектором часто и довольно жестоко. Произвол в этом отношении был полный, все зависело от личного усмотрения Пристюка. Наказание розгами за проступки, совершенные в течение недели, откладывалось обыкновенно до субботы и потому в этот день подвергались наказанию не один, не два ученика, а гораздо большее число, и раздирающие душу крики наказуемых, оглашавшие своды нижнего этажа здания из гимнастического зала, где производилась экзекуция, всегда в присутствии инспектора Пристюка, действовали сильно на мою детскую, впечатлительную натуру и не изгладились даже теперь, в мои старые годы. далее см. Пристюк Тимофей Иванович , Рощин Петр Емельянович

В 1857 г. я, Забугин, перешел в 4-й класс, куда прямо из дому поступил Бунге . Мне, Бунге, пришлось держать вступительный экзамен по всем предметам в один день, и я последовательно переходил от столика к столику, у которых сидели мои экзаменаторы. Экзамены прошли благополучно, хотя не без некоторой заминки, а именно по математике. В гимназию я был принят полупансионером. Почти немедленно после приемного экзамена начались уроки.

1-ая гимназия была только что переведена из Липок в здание, в котором она находится в настоящее время (по Бибиковскому бульвару). Здание это поразило меня своим изящным видом и размерами, но еще более поразил меня гул в коридоре гимназии - точно попал в улей с пчелами. Скоро раздался звонок, и надзиратели пансиона приемами, не особо культурными, начали вгонять воспитанников в классы; я очутился в обширной комнате, среди моих ближайших товарищей, довольно многочисленных (4-й класс был в год моего поступления в гимназию самый многолюдный из всех 7-ми классов, а именно в нем числилось более 40 человек) и весьма разнообразных по летам и росту. Расселись мы по скамьям как попало, и мне пришлось сидеть рядом с большим и сильным мальчиком, начавшим свое знакомство со мной "боксом", который я снес молча ввиду начавшегося уже урока. После двух уроков наступила так называемая "большая перемена"; ученики из классов повалили в коридор, где им раздавали завтрак, состоявший из куска вкусного черного хлеба с солью. Несмотря на столь скромное угощение пансионеры выпрашивали, а иногда даже отнимали у полупансионеров следуемую последним порцию хлеба. Особенно лакомым куском считалась "горбушка", за обладание которой пансионеры вступали в бой. После большой перемены следовали еще два урока, а затем пансионеры отправлялись обедать, а полупансионеры, хотя и имели право на обед и на пребывание в гимназии до вечера, тем не менее, уходили домой до следующего утра. Так началась моя гимназическая жизнь и, признаться, при условиях довольно тяжелых. Между товарищами у меня не было знакомых, гимназические обычаи и порядки мне не были известны, а гимназическая атмосфера того времени была очень тяжелая: Должности директора и инспектора были вакантны; первую должность исполнял Тимофей Иванович Пристюк , вторую - князь В.Д. Дабижа . Первый, как выше было указано, был человек умный, но суровый, обладал необыкновенной энергией и, к сожалению, был глубоко убежден в благотворном и воспитательном действии телесного наказания; второй - человек хорошо воспитанный и мягкий от природы, по-видимому, не сочувствовал господствовавшему старому режиму, но не мог и не умел ему противодействовать и так же не пользовался расположением воспитанников, так как не отличался сердечностью. Кроме директора, инспектора и надзирателей над пансионерами властвовали еще так называемые "старшие" воспитанники, которые весьма дурно обращались с вверенными их попечению младшими воспитанниками и часто наказывали их. Все эти наказания - стояние в углу, стояние на коленях, лишение пищи, лишение отпуска, карцер, розги и вызываемые ими неудовольствие и противодействие со стороны воспитанников, - производили на меня очень тяжелое впечатление.

С учением у меня вначале так же шло неладно. Я привык дома добросовестно готовить все заданные уроки более или менее равномерно, привык также чистосердечно признаваться преподавателю, что ту или другую часть заданного мне урока я не понял или не успел приготовить, а потому и начал применять ту же систему в гимназии, но, увы, с очень сомнительным успехом. Просидев целое утро в гимназии и вернувшись домой уже усталым, мне невозможно было приготовить все заданные уроки "на пять", как я делал это при домашнем учении, а готовил их, насколько успевал, равномерно, не соображая, спросит ли меня учитель по тому или другому предмету или нет. Мои чистосердечные признания, что того или другого я не понял или не успел приготовить, ставились мне в вину и уменьшали отметки. Скоро, однако, я постиг тайну гимназического учения и стал готовить "на пять" заданное по тому предмету, по которому я рассчитывал быть спрошенным, а "на три" или даже того меньше - заданное по предметам, по которым я не рассчитывал быть спрошенным, и тогда дело с учением, или, вернее, с отметками, пошло на лад: Но подобное учение меня не удовлетворяло, и это тем более, что кроме преподавателя естественных наук В.П. Девиена никто из учителей 4-го класса не привлекал меня своим преподаванием.

Латынь, предмет для нас новый и трудный, преподавал Ю.Э. Янсон , впоследствии известный профессор статистики и политической экономики Петербургского университета, но довольно посредственный латинист и педагог, который не только не вселил нам любви к изучению древних языков, но не успел даже укоренить в нас первые начала латинской грамматики, чем очень было затруднено изучение латинского языка в высших классах. В 5-м, 6-м и 7-м классах Э.Ю. Янсон преподавал нам словесность и так же с весьма сомнительным успехом.

Географию преподавал нам Корнаковский , который свел преподавание географии России на заучивание всех уездных городов: учащийся вызывался к доске и обязан был нарисовать на память губернию, разделить ее на уезды и разметить в ней все уездные города, не говоря уже о губернском и важных торговых городах; заучивали мы также полный императорский титул.

Математику преподавал нам престарелый Ф.Л. Токарский , который более бегал и суе-тился по классу, чем разъяснял урок. Французскому языку обучал нас Гедуэн , лишенный всякого педагогического такта и служивший мишенью всевозможных шалостей, немецкому языку - Макинский , дюжий остзейский немец, осыпавший нередко воспитанников бранными словами и грозивший бросить [классный] журнал в голову воспитанника.

Отношения к товарищам были довольно острые, к новичку придирались, затем отношения мало-помалу становились более мирные, но довольно холодные, хотя в классе находились те лица - Субботин, Яценко, Черкунов и пишущий со мной эти строки Забугин, с которым впоследствии, после окончания гимназии, в университете и после окончания университета, завязались те прочные дружеские отношения, которые прерывает только смерть.

В июне наступила трудная пора экзаменов, причем экзамены происходили торжественно, в присутствии директора, инспектора и ассистентов. Экзамены прошли для обоих нас благополучно, и мы были переведены в 5-й класс. Во время пребывания нашего в 5-м классе атмосфера в гимназии стала гораздо легче. Исполнявший должность директора Пристюк был переведен в Немировскую гимназию, на вакантное же место директора гимназии был приглашен попечителем учебного округа Ребиндером профессор Университета св. Владимира А.К. Деллен , человек гуманный и педагог в душе; в должности инспектора был утвержден князь Дабижа; учитель математики Токарский был заменен молодым преподавателем И.С. Палиенком , весьма преданным своему делу; преподавание латинского языка перешло к И.Я. Ростовцеву , мастеру своего дела, о котором все мы вспоминаем как о превосходном преподавателе, очень требовательном и строгом. Конечно, не одни только личные перемены в гимназии вызвали в ней испытанное и нами облегчение: причина этого явления лежала гораздо глубже и заключалась в той перемене условий общественной жизни, которая заметно стала чувствоваться после Крымской войны, когда повеяло чем-то свежим, новым, гуманным, когда предвкушались уже подготовлявшиеся тогда и осуществившиеся вскоре после того коренные государственные реформы. Независимо от этих общих причин, отражавшихся, разумеется, и на гимназии, назначение в 1858 г. попечителем Киевского учебного округа Николая Ивановича Пирогова как по мановению волшебного жезла переменило весь облик гимназии. Кто не был свидетелем-очевидцем этого знаменательного перерождения гимназии, тот с трудом поверит, чтобы личность одного человека могла произвести в очень короткое время такую колоссальную перемену во всем гимназическом строе. Сразу, с необычайной быстротой прежний дух гимназии совершенно переменился; персонал был тот же, все оставались на своих прежних местах, но все как-то изменилось, преобразилось, стало действовать иначе. Телесные наказания, которые еще так недавно, год-полтора тому назад, применялись в слишком широких размерах, совершенно уничтожились; исчезло прежнее, довольно грубое обращение с воспитанниками; учителя вдруг вспомнили, что они не ротные командиры, а педагоги, и что ученики вверены им не для муштровки, а для обучения и воспитания. Этот поразительный результат был достигнут не столько преобразованиями, произведенными Пироговым, сколько обаятельной личностью Пирогова, его высоким ученым и педагогическим авторитетом, его необыкновенной доступностью и простотой обращения, его глубоким уважением к личности человека. Двери к Пирогову были открыты для всякого, не исключая и гимназиста, и великий ученый принимал всех просто, вежливо и давал каждому просимый совет или наставление. Этому частому и легкому общению с Пироговым способствовало еще то обстоятельство, что он, приехав в Киев, поселился в здании гимназии, где в настоящее время канцелярия попечителя округа.

Вспоминая о легком доступе к Пирогову, об его удивительной простоте, мягкости и внимательном отношении ко всем, обращавшимся к нему, нельзя не упомянуть добрым словом покойную первую жену Пирогова, которая отличалась редкой добротой, гостеприимством, теплым радушием и сердечным отношением к гимназистам, часто приходившим в квартиру Пирогова, по тем или другим основаниям, и посещавшим его сыновей, живших там же.

Пирогов бывал в гимназии очень часто, причем он появлялся не в вицмундире, при орденах, а в своем обычном черном, длинном балахоне-пальто, без всякого предупреждения входил в тот или другой класс, садился или рядом с учителем или рядом с учеником на скамью и, прослушав урок, уходил из класса столь же тихо, как и входил в него. Иногда Пирогов во время своего посещения классов сам предлагал вопросы ученикам, беседовал с учителем и все это делал так просто, что не вызывал ни тревоги, ни смущения в учениках. Видели мы его так же часто, почти каждую службу, в гимназической церкви, через которую он проходил незаметно и становился обыкновенно в алтаре. Вообще, во время нашего пребывания в гимназии нам очень часто приходилось видеть Пирогова и любоваться его умным, добрым и серьезным лицом. Такою обаятельною была для нас, воспитанников гимназии того времени, личность покойного Пирогова. Что касается до его административно-педагогических мероприятий, то, не входя в критику их, так как мы сообщаем здесь только наши школьные воспоминания и передаем лишь те впечатления, которые испытывались нами в юношеском возрасте, мы должны удостоверить, что все, что было предпринято Пироговым в этой области, вызывало тогда в нас, юношах, самое отрадное чувство. Да и не могло быть иначе.

Неограниченный произвол, царивший в гимназии в первые годы нашей школьной жизни и очень тяготивший нас, уступил теперь место строгому порядку и известной регламентации, вследствие изданных Пироговым правил о проступках и наказаниях учеников, в которых проступки воспитанников были подведены под определенные категории, рубрики и за них были определены те или иные наказания. Эти правила, которыми не только ограничивался, но прямо уничтожался прежний произвол, были вывешены в классах, и воспитанники, хорошо ознакомленные с ними, понимали, что все проступки предусматривались этими правилами, что они не могли совершаться безнаказанно, но что за них следовали не произвольно избираемые, а строго определенные взыскания. Так как взыскания эти налагались по постановлениям педагогического совета гимназии, который, всесторонне обсудив проступок провинившегося и определив его характер и индивидуальные особенности, устанавливал, согласно означенным правилам, соответственное взыскание, то естественно, что в результате вырабатывалась в воспитанниках вера в справедливость назначаемых советом наказаний и в законность действий его. Телесное наказание и удаление из гимназии сохранились в Пироговских правилах. Розга была удержана, так как полная отмена ее не встретила сочувствия ни в педагогических сферах, ни между родителями, но применение ее было очень ограничено - требовалось большинство - ¾ голосов всех членов педагогического совета, по закрытой баллотировке, притом только по отношению к воспитанникам первых трех классов. При таких ограничительных правилах, за время с 1859 по 1861 г., когда мы окончили гимназию, был подвергнут телесному наказанию только один воспитанник 2-го класса. При Пирогове значение педагогических советов гимназий было очень поднято, и они обнаружили вследствие этого оживленную деятельность, занимаясь обсуждением всевозможных общих педагогических вопросов, методов преподавания разных предметов т.п. Тот же служебный персонал гимназии, который занимался раньше, главным образом, проверкой денежной кассы заведения, был вызван Пироговым к новой жизни и самодеятельности. Все это совершилось на наших глазах с поразительной быстротой. Система экзаменов тоже была преобразована при Пирогове. Торжественность экзаменов, существовавшая ранее, была отменена; экзамены слились с преподаванием и были заменены репетициями. Эта мера, весьма целесообразная, в особенности при небольшом числе учеников в классе, не дала, однако, ожидаемого результата - равномерного учения в течение всего года: ученики по-прежнему "рассчитывали", когда их спросят не только в течение года, но и в течение репетиций, и к этим урокам усердно готовились. Причина этого печального явления заключалась, как нам казалось, в том, что объем задаваемых уроков не соответствовал как во время учения, так и во время репетиций средним силам и способностям учеников.

Кроме всех указанных нововведений Пирогов ввел в 1859 г. в занятия учеников еще так называемые литературные беседы. В них могли принимать участие ученики только двух высших классов, но они не имели для учеников обязательного характера. Участвовали ученики обеих гимназий, которых было тогда только две. Беседы происходили один раз в каждые 3 недели; одни ученики читали свои сочинения, другие читали разборы этих сочинений, причем дозволено было вступать в словесные прения под руководством педагогического персонала гимназий, с Пироговым во главе. Темы предоставлено было выбирать самим ученикам. Беседы эти имели в первое время большой успех: ученики ретиво взялись за разработку сочинений на разные, большею частью отвлеченные и очень интересные темы, а словесные прения между авторами и критиками были очень оживленные. Но эта успешная работа над сочинениями на обширные и трудные темы не могла не отразиться вредно на обычных занятиях учеников в классе и приготовлении уроков к сле-дующему дню. Вследствие этого чрез какой- нибудь год заметно было значительное уменьшение охоты к занятиям беседами; нужно было просить написать что-нибудь, и самые беседы сделались более сухими и не столь оживленными. Тем не менее, введенные Пироговым литературные беседы имели большое и благотворное значение, так как развивали в учениках самостоятельность в работе, способность распоряжаться собранным материалом, уменье изложить свои мысли и отстоять их в словесных прениях. Все изложенное показывает, насколько Пирогов своими качествами и особенностями, а также принятыми им мерами, установившими закономерность действия гимназических властей и направленными к более успешному обучению и развитию воспитанников гим- назии, вызывал в нас, очевидцах всего совершившегося и изменившего в корне все преж-ние порядки и характер гимназической жизни, мало сказать - чувство глубочайшего уважения, но какое-то поклонение этой редкой личности.

Ясное, светлое, живое и благодарное воспоминание о Пирогове сохранилось у нас до сих пор и не изгладится до последних наших дней. Благодаря указанным выше обстоятельствам, в 5-м классе дышалось свободнее и училось приятнее, так как все чувствовали, что, в случае обращения за советом или с вопросом, последует не грозный окрик, а ласковое слово со стороны педагогического персонала. И как могло быть иначе, когда сам попечитель ласково разговаривал с учениками и принимал участие в литературных беседах. Приятность учения увеличивалась еще и личностью некоторых учителей в 5-м классе. К таким учителям нужно отнести, прежде всего, И.Я. Ростовцева и Ф.Ф. Петрушевского .

И.Я. Ростовцев страстно любил свой предмет, умел заинтересовать им учащихся и, преподавая латинский язык, он одновременно обучал нас русскому, требуя точных и изящных переводов с латинского на русский язык. Благодаря именно его урокам у нас составилось правильное понятие о хороших переводах, которые, увы, у нас так редки. К сожалению, плохие основные сведения из грамматики, приобретенные в 4-м классе, и скорый переход И.Я. Ростовцева в Житомир не позволили нам должным образом воспользоваться образцовым преподаванием Ростовцева, что было очень жаль, тем более что в 6-м и 7-м классах преподавание латинского языка перешло в руки менее опытные и талантливые (Федоров, Юскевич- Красковский), и мы окончили гимназию почти без всяких сведений по латинскому языку.

Ф.Ф. Петрушевский , впоследствии профессор физики Петербургского университета, принадлежал к редким преподавателям. Всегда спокойный и вежливый, он имел особенный талант излагать свой предмет настолько удобопонятно, что нам нетрудно было готовить уроки по учебнику Ленца, для того времени весьма удовлетворительному, но до крайности сухому и не всегда понятному. Оживлял Петрушевский свое преподавание опытами в физическом кабинете, который он значительно расширил и улучшил. Преподавание физики было настолько хорошо, что из нас я, Бунге, считаю себя счастливым, что мне было суждено пройти весь курс под руководством Петрушевского, так как приобретенное мною по физике в гимназии послужило мне надежным фундаментом при дальнейшем изучении физики в университете.

Естественные науки преподавал В.П. Девиен , который своим увлекательным изложением сумел одушевлять даже такой сухой предмет как кристаллография и минералогия. Занятия в 5-м классе шли очень успешно, и из нас во втором полугодии имя Бунге стояло на красной доске. Репетиции, заменившие при Пирогове, как выше было указано, торжественные экзамены, прошли для нас благополучно. Не так удачно прошли экзамены для многих из наших товарищей. Уже в 4-м классе многие отстали, еще большее число застряло в 5-м классе, так что из с лишком 40 человек, бывших с нами в 4-м классе, перешло в 6-й только шесть! Трое из догнанных нами в 5-м классе перешли так же в 6-й класс, так что в 6-м классе нас было всего девять человек.

В 6-м классе занятия шли довольно свободно, учителя смотрели на нас уже как на "взрослых", редко спрашивали, а занимали нас более чтением и объяснением уроков. Надзор за учащимися был слаб. В пансионе, а даже в классах завелась игра в карты - на листе бумаги происходили "выпивки" Тем не менее, в общем большая часть учеников много читала и старалась приобрести по любимым предметам более сведений, чем те, которые находились в учебниках. Читали, правда, без должного руководства и не только в свободное от занятий время, но и во время уроков. Это побудило педагогический совет гимназии (в марте 1860 г.) ввести печатные бланки, по которым ученики могли получать книги из находившихся в Киеве кабинетов для чтения, с дозволения и за подписью учителей гимназии, и строго воспретить ученикам чтение книг во время уроков.

Ввиду предоставления большей свободы воспитанникам произошла большая перемена в успешности их занятий, и те, которые были первые в низших классах, пошли вниз, выдвинулись же вперед менее даровитые и прилежные. Так Субботин, который был первым во всех классах, стал третьим или четвертым учеником, а я, Бунге, записанный в 5-м классе на красную доску, получил за первое полугодие в 6-м классе "2" по латинскому языку и вследствие этого, несмотря на хорошие отметки по другим предметам, очутился последним учеником в классе, первым же учеником стал Оссовский, юноша очень ограниченный, но необыкновенно прилежный и благонравный.

Репетиции прошли благополучно, и мы оба перешли в 7-й класс. Товарищам нашим так же повезло, и мы все очутились в 7-м классе, где нам жилось еще свободнее, так как учителя еще реже "вызывали" и еще более читали и рассказывали. Между новыми учителями особенно выдавался своею талантливостью и познаниями Рупневский , очень подробно знакомивший нас с географией, преимущественно с Альпами. Его преподавание более походило на университетские лекции, чем на гимназические уроки. Посещая уроки, мы в то же время подготовлялись к окончательному экзамену, на котором требовалось [показать] знание всего пройденного в течение семилетнего пребывания в гимназии. Экзамены эти, по всем предметам за исключением космографии, происходили в это время в университете, в присутствии профессоров, при вполне непривычной обстановке, причем экзаменовавшие профессора обращали внимание на общее развитие экзаменующихся и, при оценке познаний последних, не были связаны гимназическими традициями.

Ввиду этого произошла некоторая переоценка познаний учащихся: лучшие по годичным отметкам не оказались лучшими по экзаменационным отметкам. Тем не менее были выпущены из гимназии семь учеников с похвальными аттестатами (Оссовский Л., Бунге Н., Забугин Н., Субботин В., Черкунов Н., Хойнацкий А., Яценко А.) и два со свидетельствами (Лавровский Н. и Аморейский В.); между ними находились только пять из сорока с лишком, бывших одновременно с нами в 4-м классе!

Один из окончивших (Оссовский) был награжден золотой медалью, два других (Бунге и Забугин) - серебряными медалями. После окончания гимназии все мы, выпущенные с похвальными аттестатами, поступили в университет на различные факультеты и, окончивши его (за исключением Оссовского), рассеялись по обширному нашему отечеству, а затем вновь устроились в Киеве, где в дружеской беседе нередко вспоминали и вспоминаем наше гимназическое время, о котором мы сохранили приятное воспоминание, не только потому что "все не вечно, все пройдет, что пройдет, то будет мило", - но и потому, что гимназическая жизнь наша прошла при весьма благоприятных условиях: что почти во все время нашего пребывания в гимназии во главе этого заведения стояло лицо гуманное и преданное делу ( А.К. Деллен ), что нам было суждено быть свидетелями и испытать на самих себе благодетельные реформы Н.И. Пирогова, что между нашими учителями были, быть может, талантливые, но в то же время были и люди выдающиеся - Ростовцев, Петрушевский, Богатинов, Девиен, Рупневский, а главное, не было ни одного учителя, который относился бы к нам недоброжелательно, не говоря уже - жестоко. Даже исправлявший должность директора Пристюк, казавшийся нам столь грозным, действовал не по злобе, а по глубокому убеждению в пользе своей системы... В заключение нельзя не заметить, что во время нашего гимназического курса Киев, эта мать городов русских, был ополячен. Предводитель дворянства был поляк, почетный попечитель гимназии (граф Тышкевич) - поляк, в только что выстроенном каменном театре происходили представления на польском языке, в присутственных местах громко раздавалась польская речь. Тем не менее, однако, в 1-ой гимназии всегда господствовал русский дух, хотя между учениками гимназии было довольно много поляков, а даже между преподавателями их было несколько. Даже тогда, когда поляки начали готовиться к восстанию, разыгравшемуся в 1863 г., в нашей гимназии польского течения не было заметно, и она всегда оставалась в полном значении слова русской! Далее см. Мазевский

Ссылки: