Дмитрий Бальтерманц родился 13 мая 1912 года в Варшаве, столице
Польши, которая еще входила в состав
Российской империи. Он рос в благополучной и интеллигентной семье: отчим
будущего фотографа был адвокатом, мать свободно говорила на нескольких
иностранных языках.
В 1915 году после начала Первой мировой войны семья переезжает в Москву.
Глава семейства искал спокойствия и стабильности. И нашел их - на короткие
два года. Грянувшая в 1917 году революция принесла разруху, лишения,
бедность. Почти сразу после Октябрьского переворота семью Бальтерманцев
уплотнили, превратив их квартиру в коммуналку. Бывшим хозяевам осталась
только одна комната - в ней Дмитрий Бальтерманц прожил почти всю свою
жизнь.
После смерти отчима Дмитрия, мать мальчика устроилась машинисткой в
Издательство иностранной литературы. В это же время, четырнадцатилетним
подростком, начал свою трудовую деятельность и сам Дмитрий. Мальчику
удалось попробовать свои силы в самых разных областях, однако с особенным
удовольствием он устраивался туда, где мог иметь дело с фотографией. В
течение нескольких лет Дмитрий ассистировал ("принеси-подай") нескольким
известным фотографам, помогал оформлять витрины в издательстве "Известия",
работал наборщиком в типографии, киномехаником, помощником архитектора. "По
долгу службы" мальчик имел возможность знакомиться с фотографиями, которые
отличались высокими художественными достоинствами и являли собой настоящие
произведения искусства в стиле соцреализма.
Окончив в 1939 году механико-математический
факультет
Московского государственного университета, Дмитрий Бальтерманц был
принят преподавателем математики в Высшую военную академию в звании
капитана. В этом же году молодой человек по заказу газеты "Известия"
выполнил свой первый профессиональный фоторепортаж, запечатлев ввод
Советских войск на территорию
Западной Украины. Эта поездка решила
судьбу Бальтерманца: он был зачислен в штат
"Известий" и стал профессиональным
фотографом. Согласно воспоминаниям дочери фотографа Татьяны Бальтерманц,
перед принятием "судьбоносного" решения, Дмитрий Бальтерманц почти не
колебался: "На размышления ушло немного времени - душа уже была отравлена
фотографией, осталось взять в руки фотоаппарат".
Сразу же после начала Великой Отечественной войны, Дмитрий Бальтерманц
отправился на фронт в качестве фотокорреспондента газеты "Известия". На
страницах газеты появились его репортажи, посвященные строительству
противотанковых укреплений под Москвой, обороне столицы, военным действиям
в Крыму, битве под Сталинградом.
Закончилось же сотрудничество Дмитрия Бальтерманца с "Известями", очень
печально для фотографа, в 1942 году. В это время Бальтерманц на несколько
дней вернулся в столицу, чтобы проявить и напечатать фотографии, отснятые
под Москвой и Сталинградом. Снимки были оставлены сушиться в редакции.
Ночью один из них руководство газеты решило срочно поставить в утренний
номер. В спешке случайно выбрали "московскую" фотографию, которая была
опубликована с подписью "Пленные немцы из-под Сталинграда". Дмитрий
Бальтерманц при выборе снимка не присутствовал, однако после того, как
ошибка была обнаружена, вся ответственность была возложена именно на него.
Бальтерманц был разжалован в рядовые и направлен в
штрафной батальон.
Жизнь фотографу спасло тяжелейшее ранение, грозившее ампутацией ноги.
Пролежав в госпиталях до 1944 года, Дмитрий Бальтерманц снова отправился на
фронт фотокорреспондентом - теперь уже не "Известий", а армейской газеты
"На разгром врага".
Вернувшись с фронта с орденами, медалями, сотнями публикаций и архивом в
тысячи негативов, Дмитрий Бальтерманц не сразу нашел работу. Служба в
штрафном батальоне и еврейское происхождение в эпоху набиравшей обороты
кампании по
борьбе с космополитизмом закрыли для
фотографа двери даже тех изданий, где высоко ценили и любили его
творчество. Ответственность принять Бальтерманца на работу взял на себя
только поэт
Алексей Сурков, главный редактор
журнала "Огонек" - крупнейшего
советского иллюстрированного издания, которое выходило миллионными
тиражами. В этом журнале, с 1965 года возглавив его фотоотдел, Дмитрий
Бальтерманц и работал до самой смерти.
В годы хрущевской "оттепели"
Дмитрий Бальтерманц пережил настоящий расцвет своей популярности. В
это время советские фотолюбители смогли увидеть многие "архивные",
ненапечатанные в свое время фронтовые работы мастера, запечатлевшие не
только подвиг, но смерть, горе, тяготы войны. Фотограф стал известен и за
границей - персональные выставки Дмитрия Бальтерманца в Лондоне (1964) и
Нью-Йорке (1965) сделали его мировой знаменитостью.
В скудные послевоенные годы "огоньковские" обложки Бальтерманца вырезали и
вешали дома вместо картин - не ради идеологической выдержанности, а "для
красоты". Парадные портреты Коненкова и Айтматова, Яблочкиной и Лихачева -
будто не моментальные вспышки магния, а написанные маслом полотна. Не
меньшим успехом пользовались и "бытовые" снимки мастера, ведь фотографу
удалось изобрести собственную формулу соцреализма - репортаж плюс
постановочная съемка.
Саму постановочную съемку Бальтерманц доводил до виртуозности, не
переставая "шлифовать" фотографию в течение долгих лет. В частности,
знаменитых "Кукрыниксов" Дмитрий Бальтерманц выполнил сначала в черно-белом
варианте, а затем, когда спустя годы в советской фотографии появился цвет,
переснял сценку на цветную пленку, практически не изменив ее
композиции.
Охотно пользовался фотограф и фотоколлажем. Например, известнейший снимок
военных лет "Горе" в своем окончательном варианте, опубликованном в 1975
году, приобрел в своей верхней части тяжелые облака, которые были впечатаны
из другого кадра. В результате снимок и по сегодня служит убедительным
примером искусного сочетания потрясающего по силе репортажного
документального изображения с "заимствованным" компонентом. Работа,
запечатлевшая обессиленных женщин, которые разыскивают тела родных в
освобожденной от врага Керчи, обошла стенды отечественных и международных
выставок, увидела свет на страницах многих изданий и немало прибавила к
известности автора.
Другое применение фотоколлаж нашел в снимках "официального" жанра. На
однажды отснятую трибуну мавзолея, где обычно выстраивались руководители
советского государства во время торжественных парадов, Дмитрий Бальтерманц
наклеивал фигурки партийных "боссов", специально увеличивая размеры вождя.
Переснимая полученный коллаж, фотограф "выравнивал" естественную неровность
ближайшего окружения Сталина и получал "идеально правильную композицию".
Впрочем, опасные игры пришлось оставить после того, как отец народов
заметил в снимках неладное и потребовал объяснений.
Вообще, снимки официальных лиц в творчестве Дмитрия Бальтерманца стоят
особняком. Мастер оставил потомкам фотографии шестерых генсеков - от
Сталина до Горбачева. Самое удивительное в этих работах то, что,
запечатлевая вождей в официальной обстановке, фотограф, тем не менее,
умудрялся подчеркнуть индивидуальность каждого лица, создать фотографию,
которая, отвечая принятой идеологии, все же тонко выражала саму суть эпохи.
Сталин здесь всегда в окружении напряженных, сосредоточенных соратников -
Молотова, Жданова, Берии. Хрущев - постоянно играет роль: и на трибуне с
початком кукурузы в руке, и на госдаче в кругу "допущенной к телу"
интеллигенции. Либеральный настрой Горбачева угадывается даже в том, как он
позирует - сидя нога на ногу.
По советским меркам карьера Бальтерманца была очень успешной - он много
снимал, публиковался и выставлялся, имел возможность работать за границей,
входил в жюри престижных мировых фотоконкурсов. Блестящий профессионализм,
безупречное чувство композиции (если Родченко изобрел диагональную
композицию, то математик Бальтерманц был виртуозом горизонтали), врожденный
аристократизм и хорошие отношения с властью позволяли ему оставаться
независимым художником-космополитом. Уникальная художественная интуиция и
высочайшее мастерство делали фотографии мастера шедеврами, что бы он ни
снимал - окоченелые тела в окопах, каплю росы на цветке, героические
портреты рабочих, бескрайние виды Волги, суровую сибирскую тайгу и
комсомольцев, прокладывающих сквозь нее БАМ.
В отличие от многих его современников, Дмитрию Бальтерманцу удалось создать
визуальный язык, понятный не только для советских, но и для западных
экспертов и зрителей. Он принадлежит к немногочисленной плеяде советских
фотографов, еще при жизни получивших признание за рубежом. Его знали и
любили Анри Картье-Брессон, Джозеф Куделка, Марк Рибу, Робер Дуано и другие
мэтры европейской фотографии.