1-я (Первая) конная армия

Выученный мамонтовским рейдом, командовавший всеми фронтами Харьковского округа Ворошилов и командующий Южным фронтом Егоров вошли с представлениями к главе Реввоенсовета Южного фронта Сталину о немедленном формировании крупных конных масс по подобию мамонтовских. Сталин вошел с представлением в Москву. Обстановка была за Сталина, да и сам предреввоенсовета Троцкий уже выбросил очередной лозунг: «Пролетарии, на коня!» И Ворошилов стал организатором и главой прославленной, легендарной Первой Конной армии. Но кроме главы Реввоенсовета, бунтарского металлиста, конной силе надобился и военный рубака-вождь. Их было много, красных кавалеристов-рубак. См Буденный. Буденный вступил в командование Первой Конной армией при главе Реввоенсовета и заместителе командарма Климе Ворошилове и его помощнике портном Щаденке. В Старом Осколе, еще под напором белых, в первый раз собрался этот свежесформированный Реввоенсовет из слесаря, портного и сверхсрочного вахмистра. Здесь был отдан Ворошиловым первый приказ, в котором говорилось, что «перед Реввоенсоветом Первой Конной стоит задача просветить славных буденовцев и сделать их сознательными, верными бойцами за общечеловеческие идеалы»
Слитая из мужиков-партизан, красных казаков, калмыков, черкесов, бандитов, во главе с командирами — царскими солдатами, ставшими генералами, эта странная Первая Конная армия прежде всего была глубоко национальна и антикоммунистична. Эта, в корне мужицкая, с ненавистью к городу, к богачу, к интеллигенту, вольница была из еще гуще, чем в Царицыне, замешанного теста. Не только уж Троцкому, а самому захудалому комиссарику из интеллигентов в ней не было места. Тут сведены 17 000 мужичьих, бунтарских, разбойничьих, не верящих ни в черта, ни в дьявола сабель. Степная конница рубак-буденовцев о коммунистах отзывалась не иначе как с полным презрением: — Каму-нисты? Камунисты — сволочь. Мы не камунисты, мы в доску большевики. Рубать нас учить нечего, а по части политики сами с усами, знаем, за что деремся! В лепешку расшибемся за нашу крестьянскую власть! — И буденовцы гнали из Первой Конной комиссаров-коммунистов. Первый парад этой армии мужицкого национального бунтарства, оглавленный крепким солдатом Буденным, перед отправкой на фронт принял всесильный наркомвоен Троцкий, окруженный царскими генералами и коммунистами-комиссарами. На великолепно убранных краденых и в боях отбитых конях таким лихим маршем неслись перед Троцким буденовцы, что Троцкий не то действительно пришел в восхищение, не то сделал вид. Во всяком случае, после парада, пожимая медвежью, мужичью руку бывшего полкового наездника Буденного, поздравил его и проговорил: — Товарищ Буденный, я хотел взять сюда хор трубачей, но, когда увидал, как прошла ваша конница, понял, что ни один хор не мог бы так стройно сыграть, как стройна музыка ее подков. До смерти любил «красивую» фразу Троцкий. Буденный хмыкнул в пышно-холеные, как конский хвост, усы. Такие речи солдату были смешноваты и малопонятны. Не зная, что сказать, откашлявшись, проговорил: — Прикажите, товарищ Троцкий, идти на Мамонтова. Мы эту золотопогонную сволочь, безусловно, вдрызг разобьем! И Троцкий, указывая на тронувшуюся красную кавалерию, сказал очередную «историческую» фразу подобострастно окружившим его царским генералам: — Глядите, господа генералы, какую конницу сумел создать наш русский мужик! Так не проходили, вероятно, и царские кирасиры на Марсовом поле. Да, это действительно лихая и совершенно особая конница. Но не Троцкому управлять этой степной мужицкой силой. Для нее он иностранец. Даже коммуниста-рабочего, члена РВС Первой Конной Клима Ворошилова и то встретили с насмешкой красные рубаки. Родившийся на спине коня, старый казак, красный комбриг, словно вымахнувший из Запорожской Сечи, Ока Иванович Городовиков, усмехаясь в висячие казачьи усы, осматривал посадку рабочего Ворошилова, подъезжавшего к строю: — Оно, конечно, сидел там по тюрьмам и все такое — в тюрьме-то сидеть одно, а на седле другое. А может ли он, во-первых, еще ездить так, как мы, природные, степные казаки? Вот что. Знаем мы рабочего, отстоял на фабрике, взял тростку — да по плинтуару...