Идеология в советской исторической науке

История как наука  была объектом усиленного идеологического вмешательства.
До конца 1920-х годов историки дореволюционной школы продолжали работать относительно свободно. Они могли преподавать и издавать свои труды, признание истинности марксистско-ленинского учения от них не требовалось. В этот же период формировалась советская марксистская историческая школа, лидером которой был историк М. Н. Покровский.
В 1930 году было создано дело "буржуазных историков". За решёткой оказались лучшие учёные, в том числе Сергей Федорович Платонов, Евгений Викторович Тарле, Матвей Кузьмич Любавский, Николай Петрович Лихачёв и ряд других. Историков обвиняли в великодержавном шовинизме и монархических взглядах.
М. Н. Покровский, борясь с шовинизмом, впал в противоположную крайность - национальный нигилизм. Вместе со своими учениками он резко осуждал арестованных историков.
В 1930-е годы политика приобрела определяющее значение для исторической науки в СССР, а конкретные исторические исследования стали сверяться с историческими воззрениями Сталина. Основой взглядов Сталина на историю России было представление об её отсталости, высказанное в 1931 году в речи на I Всесоюзной конференции работников промышленности: "История старой России состояла, между прочим, в том, что её непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все - за отсталость. За отсталость военную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную".
Когда в 1932 году умер Покровский, его похоронили на Красной площади, а в газетах было напечатано сообщение ЦК ВКП(б), в котором его называли "всемирно известным ученым-коммунистом, виднейшим организатором и руководителем нашего теоретического фронта, неустанным пропагандистом идей марксизма-ленинизма". Имя Покровского было присвоено Московскому университету и Московскому историко-архивному институту.
В 1920-е годы были ликвидированы исторические факультеты университетов, заменённые факультетами общественных наук, где история специализированно не изучалась. Восстановление исторических факультетов, уже на коммунистических принципах, произошло в середине 1930-х годов.
16 мая 1934 г. вышло совместное постановление Совнаркома и ЦК ВКП(б) "О преподавании гражданской истории в школе". Историкам было поручено написать конспекты будущих учебников. К этим конспектам в августе 1934 г. были написаны "Замечания товарищей Сталина, Кирова и Жданова". Никто из троих не был профессиональным историком. В "Замечаниях" подвергались критике многие положения, которые авторы конспектов взяли у Покровского. "Замечания" были опубликованы в январе 1936 г., когда вышло новое постановление Совнаркома и ЦК ВКП(б) "О преподавании истории в школе". В этом постановлении осуждалась "школа Покровского".
Существенной причиной осуждения М. Н. Покровского было то, что его концепции не соответствовали новой идеологической ситуации. С середины 30-х годов официальная пропаганда делает резкий поворот от идеи мировой революции к имперскому представлению о "великом русском народе".
Сталину импонировало самодержавие и наивный монархизм масс с его обожествлением государя. Неслучайно монография вернувшегося из ссылки Е. В. Тарле "Наполеон" понравилась Сталину. Тарле, не скрывавший своего, хотя и небезоговорочного, преклонения перед сильной личностью "императора Французской республики", был прощён и даже стал одним из наиболее влиятельных советских историков. В 1937-1939 годах были изданы три его новых исследования. Историк был неоднократно удостоен Сталинской премии.
14 ноября 1938 г. было опубликовано постановление ЦК ВКП(б) "О постановке партийной пропаганды в связи с выпуском "Краткого курса истории ВКП(б)"", в котором, в частности, говорилось: "В исторической науке до последнего времени антимарксистские извращения и вульгаризаторство были связаны с так называемой "школой" Покровского...".
На протяжении примерно двух десятков лет "Краткий курс истории ВКП(б)" оставался основополагающей работой для изучающих новейшую историю России и СССР.
В учебниках, изданных до начала Великой Отечественной войны, честно писали о завоевательной политике царской России. В конце 30-х годов стали говорить, что завоевание Россией было для народов окраин Российской империи "наименьшим злом". После войны усилилась кампания шовинизма, выражение "наименьшее зло" ушло в прошлое, появилась универсальная формула "добровольное присоединение". Народные движения против царского колониализма стали рассматриваться как антирусские и реакционные. Примером такой перемены в трактовках является оценка борьбы горцев Кавказа под руководством Шамиля. Прежде он изображался бесстрашным героем и лидером освободительной войны. В 1950 году оценка резко изменилась. Азербайджанский ученый Г. Гусейнов, получивший Сталинскую премию за книгу по истории азербайджанской философии, был через несколько месяцев её лишён, поскольку в своей работе положительно писал о Шамиле. Затем в журнале "Большевик" появилась статья первого секретаря ЦК КП(б) Азербайджана М. Д. Багирова, в которой Шамиль назывался агентом Англии и Турции. Началось разоблачение Шамиля и "реакционной сущности мюридизма". Позже, в 1956-1957 годах, в связи с XX съездом КПСС, был поднят вопрос о возвращении к оценке движения Шамиля как национально-освободительного.
В 1949 году с редакционной статьи в "Правде" под названием "Об одной антипатриотической группе критиков" началась "борьба с космополитизмом". Вскоре "безродных космополитов" и "антипатриотов" начали выискивать и "разоблачать" повсеместно, в частности, на историческом факультете МГУ. Слово "космополит" служило эвфемистической заменой слова "жид". О стиле обвинений свидетельствует текст из журнала "Вопросы истории" за 1949 год: "Историческая наука является одним из участков идеологического фронта, на котором кучка безродных космополитов пыталась вести свою вредную работу, распространяя антипатриотические взгляды при освещении вопросов истории нашей Родины и других стран".
После смерти Сталина возможности историков расширились, начались острые дискуссии по ранее запретным темам. Рамки дозволенного стали шире, но сохранялись и при Хрущёве, и при Брежневе. Однако выход за их пределы наказывался не так сурово, как прежде.
Д. и. н. А. М. Некрич по поводу дискуссии о его книге писал: "Когда я думаю о наказании, которое постигло почти всех участников дискуссии, не могу отделаться от мысли, что дело было не только в книге, а в общей тенденции, возникшей в нашей стране вскоре после революции. Партийная установка, нигде публично не высказанная в прямой форме, заключалась в том, чтобы создать новую коллективную память народа, начисто выбросить воспоминания о том, что происходило в действительности, исключить из истории все, что не соответствует или прямо опровергает исторические претензии КПСС".
Согласно М. Артшулеру, в то время как на Западе первым долгом историка является интеллектуальная и научная честность, в соответствии с которой ему следует стремиться быть по возможности объективным и делать выводы на основании фактов, для советского историка эти цели не обладают безусловной ценностью, поскольку советская историческая наука должна служить целям коммунистического воспитания; кроме того, она опирается на априорное мировоззрение.
В 1989 году впервые на русском языке была опубликована работа Карла Маркса "Разоблачения дипломатической истории XVIII века". По словам д. и. н. Ю. Н. Афанасьева, её не публиковали потому, что в ней Маркс "вторгся в святая святых нашей самобытности: заговорил о сомнительной нравственности и неприглядной природе княжеской власти на Руси, высказал свое мнение о причинах возвышения Москвы".



Языкознание 

В 20-е гг. и в начале 30-х гг. доминирующей фигурой в советском языкознании был Николай Яковлевич Марр (1864-1934), который утверждал, что язык является инструментом классового господства и что структура языка определяется экономической структурой общества. Теория Марра носила псевдонаучный характер и содержала ряд недоказуемых утверждений (например, сведение всех слов всех языков к "четырём элементам"). Внедрение этой теории в начале 1930-х годов происходило при прямом участии партийного руководства и Сталина лично[42], а ряд критиков Марра, развивавших научное языкознание, были репрессированы; впрочем, репрессиям в 1937-1938 гг. подверглись и некоторые марристы.
В первой половине 1930-х и в конце 1940-х годов в ходе проработочных кампаний преследовалось как "расистское" сравнительно-историческое языкознание, репрессиям подвергалась славистика ("дело славистов" в 1934 г.), реабилитированная во время Великой Отечественной войны. Однако в это время многие лингвисты занимались фактически другими направлениями языкознания, ограничиваясь формальными ссылками на Марра и не используя его лженаучных положений[42].
В ходе "борьбы с космополитизмом" в 1948-1949 гг. началась очередная проработочная кампания марристов, направленная на отказ от "буржуазной" науки и ортодоксальное следование теориям Марра. Сталин, который и раньше (с 1913 г.) писал о языковой политике, в том числе в годы, когда был наркомом по делам национальностей, в 1949 г. получил письмо от грузинского лингвиста Арнольда Чикобавы с критикой теории Марра. Он в апреле 1950 г. "вызвал Чикобаву на обед, который продолжался с 9 вечера до 7 утра, старательно делая заметки."[43]. Таким образом, он уяснил основные аргументы против псевдонаучного марризма, что положило конец его идеологическому господству в советской лингвистике. Позиция Сталина в данной области была выражена в работе "Марксизм и вопросы языкознания", опубликованной в газете "Правда" во время дискуссии о языкознании в июне-августе 1950 г. Лингвистика благодаря вмешательству Сталина освободилась от диктата марризма (20 лет назад утвердившегося при его участии), причём бывшие марристы не подверглись репрессиям или массовому изгнанию с работы. Официальную поддержку получила школа русистики В. В. Виноградова, ориентирующаяся на русскую дореволюционную традицию. Некоторое время осуждались как "антиисторичные" лингвистическая типология и семантика, которыми занимались последователи Марра, но после смерти Сталина эти направления уже не критиковались.
В дальнейшем, в 1950-1980-е годы, лингвистика в СССР развивалась в обстановке плюрализма школ и подходов; идеологический контроль в языкознании носил в основном цензурный характер (с 1970-х годов вводился запрет на упоминание эмигрировавшего И. А. Мельчука, допускалось лишь негативное упоминание Н. Хомского, до 1985 г. не удавалось издать сборник трудов Р. О. Якобсона).
Задача построения особого "марксистского" языкознания после дискуссии 1950 г. официально больше не ставилась, и к 1970-м годам статьи на эту тему исчезают со страниц советских лингвистических журналов[44].

Ссылки: