Завод по электромагнитному разделению изотопов пришлось переделывать

Теперь мы потребовали у Арцимовича , чтобы он показал нам наконец, какую же СУ-20 он с Ефремовым собирается ставить на заводе. Нам дали чертежи и мы - Морозов , Головин , Лукьянов , Щепкин - пришли в ужас.

Ефремов спроектировал и уже пустил в изготовление нелепейшую пятиэтажную установку. Магнит c замкнутым магнитопроводом ставился вертикально. 20 горизонтальных вакуумных камер были расположены по две вплотную "спинами "друг к другу, по две пары на прямом и обратном магнитном потоке. Ионные источники и приемники располагались с лицевой стороны, но наблюдать с противоположной стороны за состоянием источника и проверить визуально фокусировку на приемнике было невозможно. Все возлагалось на какую-то неразработанную еше диагностику. Этажи были низкие настолько, что распрямиться на них было нельзя. Мы запротестовали, что такая установка работать не будет, и, обсудив между собой, потребовали магнит разрезать так, чтобы между камерами можно было проходить, сделать в их "спинках" окошки, как на "четверке" и "пятерке", чтобы внутренность камеры можно было обозревать глазами. Ефремов наотрез отказался что-либо менять: все железо уже делается на заводе.

Мы стояли на своем:" Нам пускать, и мы отвечаем за успех. Переделывайте!" Арцимович как виновник проектирования без нас отмалчивался. Тогда мы вдвоем с Морозовым, узнав, что Курчатов сейчас в Москве, позвонили с просьбой принять нас по очень важному делу. Он нас принял в своем домике. У него в это время находился А.П. Александров .

Им мы изложили наш протест и аргументировали нелепость решения. Курчатов с Александровым поручили нам написать бумагу (давай "писдокумент") с изложением сути дела и с ней прийти в кабинет. Это мы сделали в назначенный срок и пришли к Курчатову уже вчетвером с Лукьяновым и Щепкиным. И. В. выслушал аргументы и принял решение наше требование поддержать. Нас обозвал "веселыми ребятами" (под таким названием в то время вышел ставший известным кинофильм) и обещал, что магнит будет разрезан и этажи увеличены, чтобы можно было разгибаться во весь рост. Что он сделал и кому докладывал, осталось нам неизвестным, но все было выполнено, как мы тогда потребовали .<...>

В таком магните между камерами помещались лишь обмотки, и между средними плоскостями камер получалось всего лишь по 50- 60 сантиметров вместо двухметровых этажей СУ-20. Любую камеру легко можно было вынуть мостовым краном вверх, вместо того, чтобы с трудом выкатывать вперед по горизонтальным рельсам, как на СУ-20.

Но было поздно. Электромагнитный метод уже не представлял интереса для атомной промышленности. Никто из нас не собирался его развивать, и проект Ефремова мы дружно отвергли. Ефремов был, безусловно, честным энтузиастом, поклонником Курчатова и боготворил его.

В 1948 году в секторе Морозова начал работать демобилизованный из армии Михаил Соломонович Иоффе . Спокойный, немногословный, очень вдумчивый, он изменил атмосферу в Отделе электроаппаратуры, как тогда назывался наш отдел. Вместо голого эмпиризма сжигания по источнику в день, которым упражнялись Арцимович и Морозов, он впервые начал вести физическое исследование ионного источника и движения ионного пучка в магнитном поле. После появления английской книги Гутри и Уокера стала изучаться зависимость диффузии Бома в условиях дуги источника. Появились связи и зависимости одних параметров от других, и ионный ток постепенно начал расти, и к концу 1949 года подняли до 100 миллиампер на линию U+.

А стажеры все прибывали. Ко мне в сектор в 1949 г. был прикомандирован Владимир Филиппович Гордеев , которому предназначалась должность начальника цеха N1, то есть непосредственно установки СУ-20 . Он должен был приобрести навыки проведения разделения изотопов. Но позже, в конце 1949 года, его неожиданно направили на работу в ЦК партии. Он стал заместителем Ивана Дмитриевича Сербина - заведующего военно-промышленным комплексом в ЦК. Сербин ведал всеми делами уранового проекта, и вплоть до конца 70-х годов Гордеев был для нас весьма влиятельной фигурой, пока он не был "переведен" из ЦК на должность директора ПНИТИ в Подольск вместо И.Г. Гвердцители , возвращенного в Грузию, кажется, в Грузинскую академию наук чуть ли не ее президентом. До ПНИТИ Гвердцители был директором Сухумского физико-технического института уже в конце пребывания там немцев. Ко мне Гордеев попал вскоре после демобилизации. На фронте он был в противотанковой 45-миллиметровой артиллерии и рассказывал, как соседнюю с ним пушку раздавил обстрелянный ими танк вместе со всеми артиллеристами. Позже под Гордеевым в ЦК был Виктор Дмитриевич Бурлаков . С ним у меня связан памятный эпизод. Во время пребывания в Оксфорде в 1965 году, когда я был руководителем группы, посетившей Калэм, мы узнали, что в 5 или 6 часов вечера будет студенческая демонстрация. Чтобы "уберечь от буржуазной заразы", он позвал меня на это время в свой номер гостиницы и поил водкой, пока демонстрация не кончилась. Вот черт полосатый!

Более глубокомысленных дел его я не знаю. Но все наши проекты постановлений ЦК КПСС и СМ СССР проходили через руки Гордеева и Бурлакова. И утверждение списков выезжающих за границу оформлялось ими, и многое другое зависело от них.

В 1948 году, вернувшись однажды из ПГУ , Арцимович объявил нам, что у Завенягина было обсуждение задачи разделения изотопов лития для водородной бомбы , и он заявил, что берется выполнить эту работу. Ему предложили подготовить проект мероприятий, необходимых для этого. Морозов был в восторге и хвалил Льва. Остальные тоже были не прочь вести эту работу. Меня заинтересовало, зачем литий для водородной бомбы, и я пошел к Г.Н. Флерову с просьбой объяснить.

Но не тут то было. Флеров показал несколько американских журналов с пестрыми обложками, на которых кроме какого-то изображения ужасающего взрыва было слово "superbomb" ; было сказано и о синтезе дейтерия и трития, а о литии не было упоминания. Флеров пощелкивал языком, показывая эти картинки, говоря, что и нам надо делать такую сверхбомбу, но для выяснения, причем литий, отсылал к разработчикам бомб, работавшим у Юлия Борисовича Харитона .

Для разделения изотопов лития мы потребовали магнит, существенно большего размера, чем магнит "четверки", назвали установку "шестеркой" и стали проектировать для нее источники и приемники. Зазор между крышками камеры потребовался в 30 см, шины - по Лукьянову, базу между источником и приемником приняли более двух метров. Все электрооборудование стал вновь проектировать ОКБ МЭП , а у нас им занимался Н.А. Явлинский с В.Д. Пигаровым . Все было изготовлено молниеносно. И в 1948 году мы смонтировали установку полностью и начали эксперименты на ней. Ток литиевых ионов тянулся гораздо легче, чем урановых, и сразу получился около ампера при длине щели 18 см. Позже, в 1953 году, Морозов довел его до двух ампер. Но литий оказался неприятнее урана. Он раскислял изоляторы, по их поверхности шли пробои, и только бурная энергия Павла Матвеевича была способна преодолеть все трудности, тогда как Лев Андреевич скоро скис, потерял интерес и предсказывал безнадежность в создании промышленного разделения лития на электромагнитных установках.

Ссылки: