Бухарина А.М. знакомится с Тухачевскими в поезде на Астрахань

Та, которую я встретила, была не "Орина - мать солдатская", а Мавра мать маршальская, тоже простая крестьянская женщина. Я встретилась с семьей Тухачевского в самые трагические для нее дни, в поезде Москва Астрахань, 11 июня 1937 года по пути в ссылку. Меня довез на машине до вокзала и посадил в вагон (бесплацкартный, зато бесплатный) сотрудник НКВД, нарочито вежливо распрощавшийся со мной и как будто в насмешку пожелавший всего хорошего. По дороге на станциях выходили из вагонов пассажиры и хватали газеты с сенсационными известиями. В них сообщалось, что "Военная Коллегия Верховного Суда СССР на закрытом судебном заседании рассмотрела..."что "все обвиняемые признали себя виновными" и "приговор приведен в исполнение" В тот день погибли крупнейшие военачальники - Тухачевский , Якир , Уборевич , Корк , Эйдеман , Фельдман , Путна , Примаков . Начальник Политуправления Красной Армии Я.Б. Гамарник 31 мая 1937 года покончил жизнь самоубийством .

См. Самоубийство Я.Б. Гамарника

Казалось, можно было уже перестать удивляться и все воспринимать как какой-то необъяснимый, роковой круговорот. Уже прошло два большевистских процесса: Зиновьева - Каменева, Радека Пятакова. Уже покончил жизнь самоубийством М.П. Томский, арестованы А.И. Рыков и Н.И. Бухарин. Я уж не говорю о более ранних процессах, хотя тогда они не вызывали у меня никаких сомнений. Лишь осуждение Н.Н. Суханова на процессе меньшевиков в марте 1931 года заставило задуматься.

Был теплый июньский день, я смотрела в окно и незаметно утирала слезы. Через окно виднелись обширные степи, зеленые перелески и ясное небо - чистое-чистое, лишь на горизонте покрытое перистыми облаками. Только природа, только она казалась вечной и чистой. А кругом все расстрелы и расстрелы. Из прошедших по военному процессу я была знакома с Тухачевским, Якиром, Корком и Уборевичем. От этого было еще больней. А поезд мчал меня в незнакомую Астрахань, с каждой минутой отдаляя от родной Москвы, от годовалого сына. Я чувствовала себя одинокой среди посторонних людей, не понимавших моей трагедии.

И вдруг у противоположного окна я заметила старуху и женщину лет тридцати пяти, а с ними девочку-подростка. Они внимательно, как и я, прислушивались к читающим газету, к реакции окружающих. Лицо старухи своими чертами мне кого-то напоминало. Меня словно магнитом потянуло к ним. Я сорвалась с места и попросила пассажира, сидящего напротив них, поменяться со мной. Он согласился. Оставалось только объясниться. Я понимала, что в такой обстановке они не назовут себя, прежде чем я не объясню им, кто я. Но как сказать? Я же могла ошибиться в своих предположениях, что они свои - теперь уже больше чем родные. Я подошла вплотную к молодой женщине и очень тихо сказала. "Я - жена Николая Ивановича" Сначала я решила не называть фамилии; имя и отчество Бухарина были так же популярны, как и фамилия. Ну а уж если не поймет, кто я, решила назвать фамилию. Но ответ последовал мгновенно: "А я - Михаила Николаевича" Так я познакомилась с семьей Тухачевского: его матерью Маврой Петровной , женой Ниной Евгеньевной и дочерью Светланой .

Пассажиры бурно выражали свою ненависть к "предателям" - Да разве их зря осудят! - Да не резон же, только урон! Да на резон плевать, лишь бы убрать. Об этом свойстве главного убийцы разве мог народ знать? Следовательно, для Сталина резон был. Он действовал смело и уверенно, без риска проиграть. Он был непревзойден никем ни в деспотизме, ни в коварстве, ни в зле и обмане.

- Сами же признались, сами! От улик никуда не уйдешь. Народ волновался и безуспешно пытался что-нибудь понять.

- Да судил-то их кто: Блюхер , Буденный , Дыбенко ! Вот почему-то их же не судят, а они судят! (Членами суда были также и другие военачальники: командармы Шапошников , Белов , Алкснис , Каширин и комкор Горячев . Из них лишь Шапошников и Буденный остались в живых. Комкор Горячев покончил жизнь самоубийством в день суда над военными. Все остальные члены суда были расстреляны.

Присутствовали ли перечисленные военачальники на суде, или же Их именами воспользовались для того, чтобы показать, что суд состоял из людей авторитетных, мне неизвестно).

А довод же, ничего не скажешь. Народ в тот миг не знал, что и Блюхер станет несколько позже "шпионом" и будет расстрелян, и Ворошилов станет кандидатом в английские шпионы и, как рассказал Хрущев на закрытом заседании XX съезда, будет допускаться не на все заседания Политбюро, а спрашивать разрешения, можно ли прийти. - И что им только нужно было - и положение, и слава! - И деньги не наши, добавила какая-то женщина.

- Про Якира я не верю! неожиданно смело заявил пассажир в вышитой украинской рубашке, сидевший недалеко от меня, весь покрасневший от волнения. Хоть десять листов в этой газете напишите - не поверю, не поверю! Я Иону знал и воевал с ним, знаю, что он за человек. Фашистский наймит?! Абсурд, вранье! Да еврей же он, на черта ему нужны фашисты! Какие военные маневры под его руководством возле Киева прошли - мир таких не видел! Так это для того, чтобы обороноспособность нашу крепить, а не для того, чтобы..

- Ишь, гусь нашелся! - перебил его другой пассажир. - Якира защищает, он с Якиром воевал, а я, может, с Тухачевским воевал, другой с Корком или Уборевичем, так, значит, все ложь, все "липа"? А зачем это нужно таких военачальников невинных убивать, только врагам на руку! Опять же довод!

Но защитник Якира не унимался:

- Якир не Тухачевский - помещичий сынок, он-то всех, наверно, и затянул, а Якира туда впутали.

И те, кто восхищался раньше их военным талантом, блестящими стратегическими способностями, героизмом и мужеством, и те, кто под их руководством в огне гражданской войны воевал за Советскую власть и подавлял армии интервентов, и те, кто им рукоплескал и кричал "ура!", теперь, обманутые и растерянные, яростно проклинали. Гибли авторитеты, рушилась вера, меркли светлые идеалы.

- Изверги, наймиты, изменники, нули им мало, четвертовать, повесить их надо было! Слишком легкая им смерть!

И тут же, среди разъяренных людей, сидела окаменевшая от горя и ужаса мать маршала Тухачевского . Как щедра была к нему природа, как безжалостна оказалась судьба! Необычайная одаренность, редкие полководческие способности, духовная красота сочетались с изумительными внешними данными. Когда в детстве я впервые увидела Тухачевского, я не могла оторвать от него глаз. Так уставилась на него, разинув рот, что вызвала смех окружающих и добродушную улыбку Михаила Николаевича. "И дети любят красивое", - заметил отец.

Теперь я смотрела на его мать. Мертвенно-бледное лицо и дрожь больших, поработавших на своем веку рук выдавали ее волнение. Она сохранила следы былой красоты, и я улавливала черты, переданные ею сыну. Была она крупная, казалась еще крепкой и удивительно гордой даже в страдании, даже в унижении. Некрасов, словно на нее глядя, писал:

Есть женщины в русских селеньях

С спокойною важностью лиц,

С красивою силой в движеньях,

С походкой, со взглядом цариц... И тот, кто хоть раз ее видел, непременно со мной согласился бы. Гнев и проклятия в адрес ее сына ядовитыми стрелами вонзались в материнское сердце. Но ни одной слезы на людях она не проронила. Не причитала, как это бывает с крестьянскими женщинами, когда гибнут их дети - все равно какой смертью - сраженные ли на фронте, умершие ли от болезни. Я не одну такую видела. Последнюю мать В. Шукшина у его могилы. Обезумевшая от горя, опухшая от слез, хватаясь руками за холм из венков и цветов, она уже охрипшим голосом причитала: "Виноватая я, виноватая я, не замолила тебя, не замолила, виноватая я"

Мавра Петровна горя своего не могла высказать. Кто бы ей посочувствовал? Оно жгло ее изнутри. Ведь в тот день, когда нас свели трагические события 1937 года, она получила похоронку на сына - самую страшную, какая могла быть. Но видела я Мавру Петровну и плачущей. Она пришла ко мне уже в Астрахани , после ареста жены Тухачевского Нины Евгеньевны. Я и жена Якира почему-то были арестованы двумя неделями позже. Мавра Петровна хотела сделать передачу Нине Евгеньевне в Астраханскую тюрьму Сказала. "Пишу плохо" и попросила меня написать, что она передает "Напиши: "Ниночка. Передаю тебе лук, селедку и буханку хлеба" Я написала. Неожиданно Мавра Петровна разрыдалась и, положив голову мне на плечо, стала повторять: "Мишенька! Мишенька! Мишенька, сынок! Нет тебя больше, нет тебя больше!" Тогда она еще не знала, да, может, никогда и не узнала, что еще два сына - Александр и Николай - тоже расстреляны только потому, что родила их та же Мавра, что и Михаила. Тогда она еще не знала, что и дочери ее были арестованы и осуждены на восемь лет лагерей. С двумя, Ольгой Николаевной и Марией Николаевной я была в томском лагере .

Третья сестра Михаила Николаевича, Софья Николаевна_тух , тоже была репрессирована, выслана из Москвы и бесследно исчезла. Да и четвертой сестре, Елизавете Николаевне_тух , пришлось пережить не меньше.

Умерла Мавра Петровна в ссылке. Надо верить, придет время, тронет сердце поэта и Мавра Петровна. Прочтут и о ней. Вот как далеко увели меня размышления о Некрасове не случайно так часто приходили мне на память именно его строки: с детства отец воспитывал меня на стихах Некрасова любимого поэта многих революционеров. Я ушла в своих воспоминаниях в более ранний период их мытарств, и занесло меня в сторону от томского лагеря.

Ссылки: