Михаил Ардов: Вольпин Михаил Давыдович

- Превосходное вино, - произносит Михаил Давыдович Вольпин , он берет бутылку со стола и читает надпись на зеленоватой этикетке,- "Кахетинское номер восемь... Цена 14 рублей..." - Мне за строчку перевода платят пятнадцать,- говорит Ахматова. - Ну, вот - отзывается Вольпин, - даже и рифмовать не надо, чтобы купить такую бутылку... Сидящий рядом с Вольпиным Николай Робертович Эрдман , как всегда, молчалив. М. Д. Вольпин близкий друг моих родителей, именно в его честь меня и назвали Михаилом, был одним из самых умнейших, остроумнейших и достойнейших людей, которых я знал на протяжении всей жизни. Помню, на Ордынке был один из бесконечных разговоров о Сталине, и Вольпин поделился с нами таким воспоминанием.

Их везли в телячьем вагоне, человек тридцать столичных интеллигентов и восемь уголовников. У "политических" была с собой теплая одежда, еда на дорогу и все прочее, а у тех, разумеется, ничего. Урки сразу же выдвинули ультиматум - платить определенную дань. Интеллигенты взялись обсуждать это требование, и Вольпин дал совет: пойти на все их условия. Но большинство решило так: нас много, их мало, а потому ультиматум был отвергнут. В первую же ночь урки набросились на интеллигентов с железными прутьями, жестоко их избили и отобрали вообще все вещи. После этого "политические" принялись рассуждать, отчего они не смогли дать грабителям отпор, несмотря на внушительное численное преимущество.

Вольпин говорил: - Я им тогда пытался объяснить. Наши возможности заведомо не равны. Я ради того, чтобы сохранить свой чемодан, урку не убью, не смогу убить... А он ради моего чемодана меня убьет, он с тем и идет. А потому исход всегда предрешен, всегда в его пользу. Вот точно таким же был и Сталин . Все его соперники - теоретики, демагоги - не были готовы к тому, чтобы ради власти Сталина убить. А он знал на что идет, был совершенно к этому готов. И он их всех до одного убил. Все лагерные рассказы были у Вольпина замечательные. Например, такой.

После освобождения он уезжал на поезде из Архангельска в Москву. Соседом по купе в вагоне у него оказался удаляющийся на "заслуженный покой" комендант архангельского НКВД , т. е. человек, который в течение многих лет приводил в исполнение приговоры к расстрелу.

В частности, он рассказал Вольпину, что пришел работать в "органы" еще при Дзержинском , и сам "Железный Феликс" проводил с ним и с другими новичками беседу. Он говорил им о высокой ответственности чекистов, о том, что в их руках будут находиться человеческие жизни. А чтобы почувствовать меру этой ответственности, предложил каждому из новичков расстрелять одного из многочисленных приговоренных. Попутчик Вольпина сделал это столь мастерски, что сразу же был начальством отмечен и вскоре получил свою должность "коменданта".

Вольпина арестовали довольно рано, еще в начале тридцатых годов. Он познакомился с ГУЛАГом, а кроме того, поездил по стране, а потому в нем не было и тени тех иллюзий, которые в то время усиленно культивировали в себе "собратья по перу", которым очень хотелось жить "дыша и большевея", по меткому выражению Осипа Мандельштама. Михаил Давыдович несколько раз при мне рассказывал о примечательном разговоре, который был у него с Мандельштамом и Олешей .

Вольпин пытался открыть им глаза на мрачную реальность. Осип Эмильевич отделался одной сакраментальной фразой: - Надо без страха смотреть в железный лик эпохи. А Олеша стал возражать по существу дела. Вольпин вспоминал: - Ну, с Мандельштамом я спорить не стал... А Олеша был мне ровня, и я ему сказал буквально так: "Юра, если вы не опомнитесь и станете культивировать в себе казенный оптимизм, вы или перестанете писать или сопьетесь." (От себя добавлю: сбылись оба пророчества.) Далее Вольпин говорил: - Олеша никогда этого нашего разговора не забыл. Уже в пятидесятые годы я пришел в управление охраны авторских прав, чтобы получить деньги, и увидел там Олешу. Ему ничего не причиталось, он просто выпрашивал у знакомых мелкие суммы, побирался...

Я отвел его в сторону и сказал:

- Юра, я вам дам столько денег, сколько вам нужно. И вдруг он взглянул на меня и произнес:

- У вас я не возьму.

- Почему? - спросил я.

- А вы помните, что вы мне когда-то сказали?..

Вспоминая свой давний разговор с Мандельштамом и Олешей, Вольпин прибавлял еще и такое: - Осип Эмильевич мне говорит:

"Это правда, что вы пишете юмористические стихи?"

"Да, - отвечаю, - пишу".

"Я тоже написал недавно юмористическое стихотворение, - продолжает Мандельштам, - как вам оно понравится?" И прочел такие строки:

Я - мужчина иностранец,

Я - мужчина лесбиянец,

На Лесбосе я возрос,

О, Лесбос, Лесбос, Лесбос. Перед войною Вольпин не имел права жительства в Москве. В таком же положении находился и Н. Эрдман. Они оба поселились тогда в Твери и вместе сочиняли сценарий для кинорежиссера Бориса Барнета . Как-то раз он приехал в Тверь для очередной встречи со своими авторами, но явился в страшном раздражении и даже гневе.

- Больше я к вам сюда ни за что не приеду - с порога заявил Барнет. Позднее, слегка успокоившись, он сказал:

- Вы люди талантливые, и сценарий ваш мне очень нравится... Но ездить сюда невозможно. В вагоне против меня сидел мужик, который всю дорогу жрал селедку с газеты, рыгал, пускал газы и при этом то и дело повторял, обращаясь к попутчикам: "Простите вы меня за такое мое безобразие..."

После войны, уже вернувшись в Москву, Вольпин и Эрдман продолжали писать сценарии для кино и пьесы для музыкальных театров. Но, как репрессированные, были несколько в тени. Дела их окончательно поправились, когда фильм по их сценарию "Смелые люди" получил Сталинскую премию. Эта история тоже примечательная. Именно из-за их авторства картину на премию не выставляли. (Тут надо заметить, что действие фильма разворачивается на конном заводе, а герой - наездник.) Так вот, по словам Вольпина, когда Сталину дали на утверждение список награждаемых в тот год, он будто бы произнес такую фразу:

- Смелым лошадям тоже надо дать.

И еще из рассказов Вольпина. Как-то он побывал с женой в Одессе, и они отправились на местную барахолку. Сам Михаил Давыдович особенного интереса к торжищу не испытывал, а потому, пока жена ходила по рядам, он присел на крылечко у небольшого домика, стоявшего при входе. Над этим самым крыльцом были электрические часы. Через некоторое время с барахолки вышли две игривые девицы, и одна из них, кокетливо взглянув на Вольпина, спросила:

- Молодой человек, который час? М. Д., который был уже отнюдь не молод, воспринял вопрос буквально и указал ей рукою на огромный циферблат:

- Вот часы. В ответ на это девица обругала его по матери, и они с подругой стали удаляться. Эту сцену наблюдали три одесситки, которые при входе на барахолку продавали вареные кукурузные початки. Одна из них сказала так:

- Удивительное дело. Ну, предположим, ночью ты - проститутка. Но днем ты же можешь быть порядочным человеком?.. Нет, такое бывает только у нас в Одессе. Другая торговка отвечала: - Я думаю, в Николаеве - то же самое... Я никогда не была в Москве, но уверена - и там такая же картина... Третья торговка в это время сосредоточенно рылась в своей сумке. Наконец, она достала оттуда самый большой початок, протянула его Вольпину и сказала:

- Молодой человек, возьмите бесплатно. Догоните ее и дайте по морде!..

Ардов иногда вспоминал такую реплику Вольпина. Они вместе были в гостях у Евгения Петрова , причем отец был в белых штанах. И там он позволил себе весьма крутую шутку. Тогда Вольпин сказал:

- Ну, Ардова пора выводить под белы бруки.

Вообще же чувство языка и способность к каламбурам у Вольпина были изумительные. Лучше всего это проявлялось в его юмористических стихах и частушках. Кое-что из этого хранит моя память.

В свое время нарком Луначарский публично заявил, что в Советском Союзе "решен половой вопрос". Вольпин тогда сочинил такие строчки:

Луначарский сказал,

Так что ахнул весь зал:

"Нет у нас полового вопроса!"

А вопрос половой

Покачал головой,

Не поверил словам Наркомпроса

О "реперткоме" - тогдашней цензуре:

Когда вхожу я в репертком,

Беру от страха "ре" пердком

Нужна большая доза мужества,

Чтоб удержаться до замужества

Встречаюсь я с баптисткою,

Девкой недотрогою.

А потому баб тискаю,

Религию - не трогаю

Среди неисчислимых Дусь

Вы есть единственная Дуся.

Себя я больше не стыдусь

И буйной страсти предадуся У Льва Никулина было стихотворение, которое начиналось так:

У палача была любовница,

Она любила пенный грог...

А Вольпин закончил:

Простая рыжая коровница,

На паре здоровенных ног В свое время Михаил Давыдович подарил Ильфу и Петрову частушку, которую они вставили в "Золотого теленка":

У Петра великого

Близких нету никого,

Только лошадь, да змея -

Вот и вся его семья

Еще вольпинская частушка:

Ты не ухни, кума,

Да ты не эхни, кума,

А я не с кухни, кума,

А я из техникума Со слов Вольпина, я запомнил такие афоризмы: "У нас в Советском Союзе печать только свободная, всякая другая у нас запрещена." "Советская колыбельная песня должна будить ребенка." Я говорю Вольпину:

- У Саши Черного есть описание праздничного стола и там такие строки:

Дремлет поросенок,

Словно труп ребенка...

- У меня это лучше, - отвечает мне Михаил Давыдович и читает:

А поросенок возлежал

С бумажной хризантемой в пасти

И грустным взглядом провожал

Свои съедаемые части Еще я запомнил басню Вольпина "Гордиев узел", но, к сожалению, с небольшим пропуском.

Однажды Гордий взял веревку

И, проявив сноровку,

Он завязал веревку в узел

И до того сей узел сузил,