О режиме секретности в ЛИПАНЕ

Из воспоминаний Финкельштейна

Все записи, даже только косвенно относящиеся к работе и не содержащие каких-либо секретных сведений, следовало делать в специальных индивидуальных прошнурованных тетрадях или блокнотах с пронумерованными страницами. Хвостики шнуровки были скреплены сургучной печатью в конце тетради. Тетради и чертежи хранились в индивидуальных портфелях, опечатываемых владельцем портфеля личной печатью и сдаваемых после окончания рабочего дня в первый отдел. Говорить, даже иносказательно, о нашей работе в местах, где этот разговор могут услышать посторонние лица, категорически запрещалось. Однажды, возвратившись в Москву после краткосрочного визита домой в Ленинград , я застал в ЛИПАНЕ ужасный переполох. Пропал совсекретный чертеж расстановки оборудования стабилизированного высоковольтного выпрямителя. Собственно говоря на чертеже ничего секретного изображено не было. Квадратиками были нарисованы отдельные элементы установки и проставлены расстояния между ними. Даже Шерлок Холмс и Джеймс Бонд, сколько бы не старались, не смогли бы извлечь из чертежа, даже намека на секретные сведения. Но в то время все документы, даже отдаленно связанные с вопросом разделения изотопов урана, требовали к себе сверхбдительного отношения. Чертежи, которыми повседневно пользовались все сотрудники отдела Арцимовича, хранились в общем сейфе. Было два одинаковых чертежа расстановки оборудования. Один числился за представителем московского проектного института Стефановичем, разрабатывавшим документацию, связанную с монтажем нашего оборудования в ЛИПАНЕ; второй, за сотрудником ЛИПАНА Коробочкиным. Мне зачем-то понадобился чертеж расстановки оборудования. Как мне помнилось, я взял чертеж у Стефановича, принес его на установку в лабораторию Льва Андреевича и запер в общем сейфе. При проверке наличия в сейфах документов, а такие проверки проходили еженедельно, в сейфе был обнаружен только один чертеж расстановки оборудования. Я подтвердил, что взял чертеж у Стефановича, принес его в лабораторию и, как мне помнится, запер в общем сейфе. Проверили все сейфы в отделе - второй чертеж, как в воду канул. «Коробочкин утверждает, что имеющийся в наличии чертеж это его, и это его карандашные пометки» - сказал мне уполномоченный Совета Министров по ЛИПАНу, генерал-майор КГБ Николай Иванович Павлов, в кабинет к которому меня вызвали в конце рабочего дня. Такие «уполномоченные» СовМина - сотрудники КГБ, были на каждом секретном предприятии. Чем выше значимость предприятия, тем выше было звание «Уполномоченного Совета Министров». «Идите и ищите свой чертеж, без него не приходите! Вы же прекрасно знаете чем грозит вам потеря совсекретного чертежа» - припугнул меня генерал Павлов. А где его искать? Мне начинает казаться, что я не запер чертеж в сейфе, а торопясь в Питер к своей будущей супруге Ирочке, обо всем на свете позабыл, в том числе и о чертеже, и потерял его по дороге, когда шел от Стефановича в лабораторию. Через несколько дней меня снова вызвали к Павлову. На его месте сидел полковник КГБ. «Следователь по особо важным делам» - представился он, - «мне порученно вести ваше дело». После часовой беседы он сказал: «Тааак, значит вы не можете никак вспомнить куда вы дели чертеж? Ну что же, приходите завтра в 23:30 на Лубянку (Здание КГБ СССР). Вам будет оставлен пропуск». Чуствовалось, что он мне не верит, а верит Коробочкину. Ничего себе пироги, подумал я. Мной уже занялись следователи по особо важным делам. На следующий день вечером я с моим товарищем Толей Соколовским, поехали в центр. Зашли в кафе «Артистическое», что напротив старого МХАТА, где для поднятия тонуса я выпил рюмку коньяка и отправился в московский «Большой Дом» исповедоваться. Получив пропуск, я поднялся на шестой этаж. Длинный, широкий коридор, обитые войлоком и дермантином двери, тишина. Около дверей, в ожидании вызова, сидят с печальными лицами посетители. В КГБ было принято вызывать на время, близкое к полуночи. Очевидно считалось, что уставшие за день от тревожного ожидания граждане, расслабятся, переволнуются и быстрее расколятся, начнут каяться и давать показания о своих прегрешениях. Около комнаты, куда мне следовало явиться, никого не было. Стучусь, вхожу, за столом сидит беседовавший со мной в ЛИПАНе полковник КГБ. Очевидно с целью наблюдения за тем, как я буду реагировать на поставленные вопросы, сзади меня устроился майор. Допрос начали издалека. Выясняли кто мои родители, не был ли кто из моих родственников или близких друзей арестован или находился на оккупированных территориях. Сидящий сзади майор старательно записывал мои ответы. Иногда задавал неожиданные вопросы. Около трех часов ночи полковник сказал: «Ну что же, на сегодня хватит, так вы ничего вспомнить не можете, очень жаль, подпишите протокол. Сейчас за вами придет машина». Я сидел и гадал куда меня отвезут. Против ожидания, меня отвезли не в тюрьму, а в общежитие ЛИПАН, где я в то время жил. На следующий день я зашел к Льву Андреевичу и рассказал об истории с чертежом и попросил его, в случае неблагоприятного поворота событий, похлопотать, чтобы меня отправили в один из закрытых КБ, где, как я слышал, работают осужденные специалисты. К счастью Арцимовичу за меня хлопотать не пришлось. Прошло несколько дней. Во время моей лекции об установках для разделения изотопов урана, которые я читал эксплуатационному персоналу лаборатории Арцимовича, в дверь просунулась лысая голова Коробочкина. Он энергично махал мне рукой, выходи мол быстрей. Когда я вышел, он мне радостно сообщил: «Чертеж нашелся!» Оказалось, он вспомнил, что сам отправил чертеж через первый отдел в монтажную организацию, где он в сейфе благополучно и лежал. В первом отделе отсылку чертежа, по халатности, не отметили. Не вспомни Коробочкин, что он отослал его к строителям, никто бы искать чертеж у них не додумался и меня бы за утерю совсекретного документа могли отправить в лагерь.

Ссылки: