Александров А.П.: работа и обстановка в ЛФТИ

Источник: Воспоминания Александрова А.П 

Вернувшись в Киев Наследов и я решили не откладывать дело в долгий ящик и сразу же переезжать в Ленинград . Что мы и сделали. Тогда это все было очень просто, не требовалось никаких прописок, разрешений на прописки, все это было чрезвычайно легко. Мы переехали в Ленинград и сразу попали в очень в общем сложное положение. Дело в том, что тогда ... - ну, по работе все было хорошо, потому что Абрам Федорович нам сразу определил и комнаты, где мы должны работать, и по тематике мы определились сразу тоже. Я должен был заниматься опять-таки физикой диэлектриков, причем мне поручались некоторые вопросы касавшиеся тонкослойной изоляции, об этом как говорится речь впереди.

Ну а Наследов, он тогда стал работать - вместе с Курчатовым и Вальтером , и, таким образом, мы в Ленинграде сразу с ним разделились. Для жилья нам определили Дом Ученых Ленинградский . Это был дворец великого князя Владимира Александровича, дяди царя. И мы у него жили как раз в кабинете.

"Уже в восьмидесятых годах АП поехал в Ленинград на какое-то торжественное заседание и взял с собой нескольких внуков. Одно из заседаний проходило в доме ученых и АП решил зайти в комнату, где он жил по приезде в Ленинград. Комната использовалась как конторское помещение, там было много столов за которыми сидели служащие. Однако основная деревянная обивка стен не менялась с давних пор. Рассказав кто и как жил с ним в этой комнате, АП подошел к окну, выходящему на Неву и нажал на выпуклость на обивке стены. На глазах у изумленной публики сбоку от окна из стены вышла броневая плита и закрыла окно. Видимо таким образом великий князь готовился к революции. Эту плиту АП случайно обнаружил в 30-ом году, облокотившись плечом о стену. Потом он как-то рассказывал об этом дома и через много лет решил попробовать, работает ли система. Интересно, что за все это время кроме него никто не обнаружил эту систему, удивительным образом сохранившую работоспособность".

Там стояло пять или шесть кроватей и еще кое-кто кроме нас там жил. Был страшный холод, там ничего не отапливалось, бегали крысы громаднющие. И когда ложился спать надо было закрываться обязательно с головой, потому что иначе могли башку поесть крысы, потому что и так они лазили по всем одеялам, по всему. С кормежкой было там плохо тоже. Ну, в ФизТехе мы кое-как обедали, карточки мы получили. Ну и конечно наша жизнь в материальном смысле стала много хуже, чем была в Киеве, несравненно хуже, потому что в Киеве как-никак не было никакого намека тогда на продовольственные трудности, все было более или менее прилично. И зарабатывали мы тогда тоже в Киеве не так уж плохо, я в школе, а Наследов в университете. Ну здесь нам пришлось как-то туговато, тем более что Наследов жил без семьи, я тоже тогда был одинокий холостой. Ну, мы начали усердно тогда работать. Особенно я, никаких так сказать забот у меня кроме работы в институте не было, работал я там с утра и до ночи буквально. Мне было все страшно интересно. А главное сам институт на меня произвел необычайно сильное впечатление какой-то необыкновенной доброжелательностью которая там была, таким духом взаимопомощи очень сильным. Когда в любую лабораторию ты мог придти - тебе там все рассказывали, показывали, обучали, если какая-то у них была новая методика. В общем это было конечно просто поразительное учреждение, которое как-то необыкновенно творчески втягивало человека в работу. Первые работы, которые я там делал имели такой чисто вспомогательный характер. А потом мне поручил Абрам Федорович разобраться в том, почему в тонкослойной изоляции собственно говоря не удается реализовать те эффекты, которые были обнаружены в свое время им, Курчатовым, Синельниковым и другими. Невозможно было то упрочнение, которое наблюдалось в тонких слоях изоляции перенести на уже толстые слоистые конструкции. Почему-то это не выходило. Ну и вот это и была моя первая серьезная самостоятельная работа.

В ФизТехе стиль работы был такой: во-первых там существовали семинары. Это были общегородские физические семинары . Там собирались самые крупные физики, которые у нас были в стране. Постоянно приезжали Московские физики, Тамм тот же самый, и очень часто бывали физики зарубежные. Доклады, которые делались на семинаре обычно комментировал Абрам Федорович Иоффе. Он умел самый сложный доклад изложить самым доступным образом, так чтобы все присутствующие могли бы понять до конца, о чем идет речь. Обсуждение докладов велось без всяких так сказать церемоний. Если кто-нибудь что-нибудь не понимал, он мог прямо заявить, что вот он не понимает или считает..., и начиналась дискуссия вокруг иногда очень даже смешных вопросов. Я помню там три академика сцепились, это тогда был Иоффе , Чернышов и Семенов , относительно их толкования закона Ома для переменного тока, что было для каждого ясно что и как должно быть. Эти семинары были необыкновенно интересны и после каждого семинара казалось что ты поднялся на четыре этажа выше. В библиотеке, каждые новые журналы, которые туда приходили, обязательно размечались Абрамом Федоровичем, он там просто отмечал, какие статьи кому следует прочесть. Мы приходили в библиотеку, смотрели на столе - круглый такой стол был с новыми журналами - и там находили массу журналов с пометками, что там надо прочесть. В лабораторию Абрам Федорович заходил еженедельно и проводил в ней час или два или полчаса, в зависимости от ситуации. И было ужасно неудобно если нельзя было ему что-нибудь рассказать - что прочел, что сделал. Его интересовали буквально все подробности работы и он подробно обсуждал каждый опыт, который велся. Вот это была действительно настоящая школа и там как-то необыкновенно быстро молодой человек, туда попавший, развивался как физик. Это была необычайно такая ... ну я даже не знаю как это назвать - совершенно необычайное учереждение, где проявлялись все способности каждого человека, они могли быть проявлены сразу. Очень приятно было то, что всегда, как только получался какой-нибудь результат, всегда его начинал обсуждать с соседними лабораториями - а там у меня быстро образовались друзья. Вот Пал Палыч Кобеко , замечательный и человек и ученый замечательный был и мы с ним очень дружно работали. Тот же самый Игорь Васильевич Курчатов , Борис Васильевич Курчатов - если надо было какую-нибудь консультацию по химии надо было бежать как мы называли к Бороху - это был Борис Васильевич Курчатов. Если надо было получить какую-нибудь консультацию по измерениям высокочастотным, это надо было бежать в отдел связи к Силкину , к другим - и тогда можно было сразу там посоветоваться как, что, и получить какой-нибудь прибор, которого у нас не было. В общем как-то очень живо взаимодействовали все лаборатории, обсуждались сообща все результаты, которые получаются. Какой-нибудь интересный опыт - всегда все прибегали смотреть что и как и обсуждали как это все происходит и правильно ли ты смотришь на то, что там делается. В общем жизнь там кипела. Каких-то внутренних сложностей, внутренних распрей, которые часто бывают в институтах сейчас, их там вовсе не было - я помню только один случай за все пребывание там, в Физико-Техническом институте, а я как-никак был там с 30 года и по 46, вот, 16 лет.

Только один был случай, когда два молодых физика Полибин и Шуппе побили друг другу морды из-за какой-то лаборантки, которая с ними работала. Вот собственно было наибольшее происшествие, которое всех взволновало.

Вся вот эта компания - Курчатов, Кобеко, Алиханов - мы все были примерно одного возраста, одногодки. Ну, среди нас были конечно старшие - это был Лукирский , был Фредерик , был Добронравов - это были уже такие крупные, известные физики. Но мы жили, молодежь, жили своей жизнью главным образом. Постоянно у нас были какие-то розыгрыши, постоянно была какая-то трепотня.

Формальной жизни в институте собственно почти не было. Не было никаких отчетов формальных, еще чего-то такого. Планы составлялись тоже очень странно. Тогда надо было написать очень коротко, чем хочешь заниматься и кого это может заинтересовать. При этом тех кого это может заинтересовать не спрашивали, интересует это их или нет.

Ссылки: