Честность и километраж [Войнович В.Н. и Некрасов В.П., 1963]

Одним из них был Герой Советского Союза Марк Лазаревич Галлай , летчик-испытатель, учитель первых космонавтов, автор автобиографических рассказов, за которые был принят в Союз писателей. Вторым оказался неказистый, как мне помнится, человек невысокого роста и тоже хлебнувший лишнего, про которого мне было сказано, что он первый заместитель Туполева и сам выдающийся авиаконструктор Леонид Львович Кербер .

Некрасов снова стал меня поздравлять, но теперь уже в выражениях, где самым приличным было слово "уср-ся" (прошу у читателя прощения, но из песни слово не выкинешь).

- Володька!- восклицал он.- Я прочел твои рассказы и просто уср-ся!

- Я тоже прочел,- вставил свое слово Кербер.

- И тоже уср-ся,- добавил за него Некрасов.

- Мне,- сказал Кербер,- очень понравился ваш рассказ "Честность" и второй" не помню, как называется.

- "Расстояние в полкилометра",- подсказал я.

- Если первый рассказ,- сострил Икрамов,- называть "Честность", то второй можно переименовать в "Километраж"

В застолье Кербер и Галлай вспоминали разные случаи из жизни, например, как перегоняли из Казани в Москву первый экземпляр бомбардировщика "Ту-4", содранного у американцев с легендарной летающей крепости "Б29" .

Самолет, в котором летели они, сказал Кербер, можно было бы назвать летающей сауной. Воздух в кабине из-за неполадок с регулировкой отопления нагрелся до таких высоких температур, что всему экипажу пришлось лететь раздетыми до трусов.

Через некоторое время Кербер начал приставать к Ире и, не встретив понимания, стал шептать мне, что он женщин видит насквозь и уж эта, конечно, может все и со всеми. Несмотря на его заслуги в области самолетостроения и на то, что он сколькото лет провел в заключении, мне хотелось дать ему по голове. Вскоре, однако, все, кроме Некрасова, ушли. Мы продолжили наше занятие. Вика продолжал меня хвалить, речь его была чем дальше, тем менее связной и содержала главное утверждение (с употреблением неконвертируемого глагола), что я с советской властью расправился самым решительным образом:

- Володька, ты советскую власть уе-л, и я тоже ее е-л! Мы пили почти до утра. Некрасов без конца повторял, что он, и я, и мы вместе делали с советской властью и что впредь будем с ней делать. Так состоялось мое знакомство с этим необыкновенным человеком, переросшее в многолетнюю дружбу.

Если судить о Некрасове только по первой встрече, что можно было бы о нем сказать, кроме того, что это ужасный пьяница и матерщинник? Конечно, он был и тем, и другим. Любил выпить, иногда чересчур, а моей дочери, знавшей его в раннем детстве, запомнился как дядя, который выпил мамины духи. Выпивши, со вкусом выражался длинно и вычурно, особенно когда старался шокировать обожавших его пожилых дам.

При всем при том он был действительно одним из лучших советских писателей и очень добрым, честным и скромным человеком. До того, как посвятить себя литературе, он начинал свою карьеру как актер, архитектор и художник. Одно время все газетные киоски в Москве были его конструкции. Чистый и благородный в прямом смысле этого слова - по происхождению и поведению, он был способен на большее, чем то, чего на самом деле достиг. когда-то, будучи уже сильно в возрасте, он опубликовал рассказы, написанные в молодости, и по ним видно, что талант его оказался раскрытым далеко не полностью.

Помешали многие обстоятельства, включая войну, а потом травлю, которой он подвергся перед эмиграцией, и саму эмиграцию.

А еще не дало ему полнее раскрыться то, что относился он к своему дару легкомысленно, работу охотно прекращал для общения с друзьями, которых у него было много.

В дружбе, надо признать, был не всегда разборчив, отчего и набивались ему в друзья собутыльники, которых влекли к нему тщеславие и корысть. Они быстро покинули его, когда дружить с ним стало небезопасно, а один из них, Виктор Конецкий , повидавшись с ним в Париже, написал об этой встрече довольно гнусный отчет.

Ссылки: