Братство: при советах продолжения не будет

С возвращением из Заполярья восстановился обычай собираться по субботам у Вернадских. К тому времени приехал из Кисловодска Александр Александрович Корнилов . После различных проволочек его восстановили в Политехническом институте , и теперь он рассказывал о новых порядках. Введен полицейский режим, записывает с его слов Вернадский. Хуже даже, чем в царское время, хотя тогда всякое бывало. Иван Михайлович Гревс пока преподает древнюю историю, хотя университет трясет. Идут непрерывные переустройства, гонения на дворянских детей. Нравственный уровень студентов страшно понизился, поскольку правом преимущественного поступления теперь обладают только дети трудящихся. Доносы и слежка вошли в повседневность. Тридцатого декабря, в день братства , собрались, как встарь. Вероятно, не приехал только Шаховской из Москвы - самый горячий энтузиаст их союза. Конечно, невеселым оказался смотр их стареющих сил. Самое печальное, что не осуществились тайные надежды отцов: нового поколения братства не получилось. Чудесные малороссийские вечера на "Ковыль-горе"? Под звуки молодых голосов рождались мечты о каком-то новом "этнографическом феномене" - интеллигентской общине, связанной не только узами кровного родства, но и тесной преемственностью идей, идеалов, нравственной позицией, умственными интересами. Могло образоваться, думал Вернадский, очень русское явление, напоминающее древние братства старых западнорусских городов. Ведь он сам - внучатый племянник одного из членов Кирилло-Мефодиевского братства Н. И. Гулака . С другой стороны - круг братства был бы расцвечен всей палитрой европейской учености. Хороший сплав. Есть прямо-таки символический снимок, сделанный на "Ковыль-горе": они с Корниловым и Еленой Григорьевной Ольденбург вместе с большой порослью детей - внутри огромного расщепленного дуба. Все дети их чувствовали себя друг с другом гораздо ближе, роднее, чем с кровными родственниками. И Георгий Вернадский, и Нина Владимировна вспоминали, что был огромный мир, связанный взаимной верой, любовью и чувством ответственности перед жизнью. И вот дуб рухнул. Некоторые, как Георгий и Сергей Ольденбург-сын, эмигрировали. Да и те, что остались, вряд ли смогли бы жить по законам открытости, дружбы и братства в новых условиях. Таким образом, братство не имело прямого продолжения. Тем не менее хорошо в уютной квартире академического дома, отгородившись от беспросветной петроградской зимней ночи, сидеть у самовара и слушать воспоминания Корнилова об их молодости. Хорошо хотя бы по той причине, что сами они все уцелели и теперь могли поддержать друг друга в непредсказуемой советской жизни.

Ссылки: