Эразм Стогов - жизнь в Лужецком монастыре

VII. Из Рузы нас с Иваном перевезли в Можайск ; мой отец был тогда соляным приставом . О нежных ласках матери я не говорю; я приехал от ее родителей, она хотела все знать, но я едва ли мог удовлетворить ее любопытству; отец дал мне поцеловать руку. Казенный магазин для продажи соли был каменный, у самого шлагбаума на Московской заставе; часто я бегал к отцу, он давал мне мешочек с солью фунта в два, вероятно, это образцы, по которым принималась соль; мешочки я относил к матери. За заставой, по левую сторону почтовой дороги, было кладбище с длинными шестами, и их было много; тут хоронились колдуны , и эти колья забивались колдунам в спину, чтобы не вставали. Это кладбище считалось страшным по ночам, рассказов о нем ходило много. Раз вечером у нас были гости, заговорили о страшных случаях на кладбище колдунов; о женщинах говорить нечего, но даже мужчины находили страшным сходить на это кладбище; один отец мой находил, что с молитвою ничего нет опасного. Отца подзадорили, и суворовский сослуживец взял шапку и палку - и пошел; мать моя очень плакала, и плакали дамы. Возвратился отец и принес срезанную щепку от шеста; отец гордо смотрел победителем, и все удивлялись его смелости.

В Можайске был тогда городничим Василий Иванович пан Поняровский , совершенный брюнет, первый щеголь, первый остряк, кудрявые черные свои волосы постоянно зачесывал рукою с затылка; он один ходил в круглой шляпе. Мать моя любила играть в бостон, конечно, без денег; около ее тетрадка с расчетом платежа за игру; постоянный партнер был пан Поняровский; он всегда острил, помню его одну остроту: "рал-рал-рал, храбрый я капрал, рал-рал-рал, черт бы меня взял". Все смеются. Исправник Дмитрий Петрович Кобылин , большой охотник с собаками, давал мне заячьи лапки, а красавица его жена Пелагея Ивановна давала мне много пряников и леденцов; у них не было детей; меня очень ласкали; Кобылины были богаты, и это были аристократы Можайска.

Близ Можайска есть монастырь, называется Лужецкий ; говорили, что в этом монастыре иеромонах Константин - из полковников, человек весьма ученый, хорошо знает французский язык. Не знаю, как устроил отец, но поместил меня с Иваном в монастырь; нам отвели келью во втором этаже.

Никто о нас не заботился, никто не учил; обедали мы в трапезе с монахами; после обеда монахи собирались в так называемую беседную, комната с нарами. К нам в келью входили не иначе, когда мы ответим аминь. Летом мы бегали по садам монастырским, а зимой свели дружбу с мальчишками в слободе; тут мы поучались, смотря с завалинок на оргии монахов у вдов-солдаток; видели, кроме разврата, много кощунства. Не буду описывать ни оргий, ни кощунства - неприятно вспоминать.

В беседной только я и слышал укоризны, интриги против казначея, пересуды об игумене, зависть и злоба были господствующие разговоры. Более года я жил в монастыре и вынес познания: la fourchette et le couteau (вилка и ножик). Не знаю, знал ли более отец Константин.

Если б знал мой отец, какое вредное влияние сделал он на впечатлительный от природы мой характер, то, конечно, не помещал бы в монастырь, - дурное впечатление осталось на всю жизнь о монашеской жизни. См. Эразм Стогов: жизнь у Бланков в Прасолово

Ссылки: