|
|||
|
Стогов Э.И. и война с Наполеоном 1812-го года
Записки Э.И. Стогова "Русская Старина", февраль 1903 г. III. Отечественная война. Наступил 1812-й год; только и было говора, что о войне. Высшее общество уныло и принялось за Апокалипсис . Это была общая мания: куда ни придешь, везде разбирают Апокалипсис, добираются до смысла, превращая буквы в цифры. Наконец, как-то нашли, что зверь Апокалипсиса должен носить имя Аполеон и приписали его имя Наполеону. Победит его, говорили, князь Михаил. Какой же это князь? Общий голос назвал князя Михаила Иларионовича Кутузова . Молва об этом была так сильна, что император Александр I , не любивший Кутузова, принужден был назначить его главнокомандующим. Общество успокоилось, веруя, что Наполеон будет побежден. Даже отдачу Москвы французам общество приняло без огорчения, потому что это сделал Кутузов. О нем говорили, что это человек глубоко ученый, благородного характера, но никогда и никому не сказал правды; мысли его принадлежали ему одному. Всю жизнь был он поклонником женщин, влюблялся до глубокой старости и во всю жизнь не любил ни одной женщины искренно. Обращение Кутузова выставлялось как об-разец любезности в обществе. Про Кутузова говорили, что во всю жизнь он был тонкий политик, в штабе своей армии не противодействовал интригам и, будучи умнее всех, управлял ими как музыкальным инструментом; по-видимому, он слушал всех и соглашался, а делал по-своему. В 1812 году Кутузов был стар, дряхл, но скрытность не оставила его, и он не говорил правды даже государю. Он принял армию утомленную и понял, что должен поднять упавший ее дух. Приближенные просили дать сражение, Кутузов притворялся неслышащим, спящим, а просыпаясь, давал приказание отступать. Он дал сражение под Бородиным , но перед боем говорил: "Я не должен давать сражения, но должен удовлетворить требование всей России; потеря 40 тысяч - успокоит русский народ". По стечению обстоятельств, местность будущего сражения указал мой отец . Это было так: когда Наполеон был уже в Гжатске, отец мой отправил свою семью и всех крестьян к родным в Тамбовскую губернию, весь скот пожертвовал в армию, а сам оставался караулить дом. Главная квартира была в Бородине, в 11-ти верстах от нашего имения Золотилова . Когда приблизились аванпосты французов, отец поехал в Бородино, чтобы получить билет на проезд. Билеты выдавал Толь , но его не было дома; отец нашел его на Бородинском поле. Узнав, что отец местный помещик и сослуживец Суворова, Толь спросил: - Знаете ли вы хорошо эту местность? Отец отвечал утвердительно. Тогда Толь приказал дать отцу казацкую лошадь и поехал с ним; отец указывал, где оставить батареи и укрепления. Толь молча записывал. Отец говорил мне впоследствии, что редуты и прочие были устроены по его указанию. Толь был очень доволен, дал отцу открытое предписание и подарил казацкую лошадь. История никогда не упомянет имени моего отца, описывая Бородинское побоище . Наполеон занял Москву. Мне много рассказывал Давыдов , как он, Сеславин и Фигнер бывали в Москве переодетыми иностранными офицерами и выведывали о неприятельской армии. Было много партизанов, но эти трое были в славе, о них много говорили. Как только французы миновали нашу деревню ( Золотилово ), отец следом за ними явился домой. В новом доме нашем были выбиты окна и двери, в зал было втащено бревно, которое от дверей диагонально упиралось в угол потолка и горело; бревно потушили и вытащили. На поле Золотилова была стычка, и осталось название одной долинке - французская могила. Когда Наполеон занял Москву, наш морской корпус на кораблях перевезли в Свеаборг , где мы и зимовали. Кроватей не было, нам повесили офицерские корабельные койки, мы в них и спали. Была одна койка, в которую, кто ложился спать, тот просыпался в горячке, так случилось с четырьмя кадетами, это было любопытно, и я захотел попробовать, лег здоровый, а проснулся в горячке, после меня койку сожгли. Очень слабым вышел из лазарета; в Рождество, за обедом дали нам рябчиков, я объелся - и новая горячка. По уходе Наполеона из Москвы нас на повозках перевезли в Питер; меня везли в закрытом возке. Тогда победа за победой, реляция за реляцией занимали все общество; тогда я узнал о существовании масонских лож , которых было много в России. Попасть в масоны было трудно; рассказывали страсти об испытаниях и клятвах, верили, что кто изменит масонам, то главные масоны стреляют в портрет виновного, и он умирает. Вообще верили, что масоны совершают какие-то чары в своих собраниях - басен было множество. Все, кто имел значение или хотел его иметь, притворялись масонами, и я по общей глупости, будучи офицером - прикидывался таинственным и даже сумел прослыть масоном. В 1812 и 1813 годах было порядочное пьянство , во всех аристократических домах, после чая, необходимо подавался пунш и не по одному стакану. Ром был строго запрещен к привозу, и бутылка его стоила 5 руб., а это тогда были немалые деньги. Он доставлялся морскими офицерами из Кронштадта. Занимались этим промыслом очень многие, и это не осуждалось обществом. Тысячи тонких хитростей придумывались для обмана таможенных, бывали и убийства, но провозили, потому что было выгодно. Тогда во многих домах бывали попойки, общество было неприхотливо, удовольствий публичных - почти никаких. Дядя Бунин рассказывал, как они частенько пьянствовали у Нарышкина , кто прежде всех напьется до бесчувствия, того непременно хоронят; одеваются в простыни, одеяла - кто попом, кто дьяконом, а прочие, со свечами и пением, выносят пьяного и хоронят в снегу. Невероятная простота нравов для нынешнего времени. Был такой случай: статский советник Гориков (В более ранних публикациях этот персонаж носил фамилию - Гавриков. - Примеч. М.И. Классона), говорят, был дельный человек, дружески принятый у Нарышкина. Последний уверял, что как увидит физиономию Горикова, то страшно захочет пуншу, и потому, когда входил Гориков, Нарышкин кричал: "Горикову пуншу" - хотя бы это было утро. Государю захотелось иметь попугая, у Нарышкина был отличный попугай, и он подарил его государю. Наступило представление к наградам перед Пасхою; государь приказал прочитать себе список представляемых, и между ними Гориков был представлен к чину. Лишь только читающий список упомянул фамилию Горикова, как попугай закричал: "Го-рикову пуншу"- и повторил несколько раз. Александр вычеркнул Горикова из списка, сказавши, что он, должно быть, пьяница. Говорят, много надобно было хлопот, чтобы разуверить Александра. Сколько я ни припоминаю случаев, то, оказывается, жизнь того времени - не похожа на жизнь общества нынешнего. То же скажут и о нас будущие поколения. Ссылки:
|