Стогов и бунт татар при переделе казенных крестьян в удельных

Хлопотавши с Z., я потерял из вида дела по удельным имениям; доходили до меня слухи о неудовольствиях на удельное управление, но полагал - дело новое, еще не освоилось, не надо мешать, обойдется. Лишь только я хотел пощупать осторожно, что делает удельная контора , как является ко мне лучший мой унтер-офицер Варакин, посланный мною в уезд, и рассказывает,

- в татарской деревне Бездне удельных чиновников с управляющим NN татары засадили в пустую избу и заколотили - под арест. Татар набралось множество из других деревень, все верхами, скачут по полю с ножами и кистенями, бормочут по-своему; я в соседнем русском селе дождался ночи и тихим манером освободил чиновников".

- За что татары арестовали удельных?

- Ничего не знаю.

- Молодец, умница, спасибо!

Я к Жиркевичу , ему только что донес исправник; явился удельный управляющий и говорит об ужасном бунте. От какой причины бунт - покрыто мраком неизвестности. Я спросил Жиркевича, что он намерен делать?

- Поеду, прочитаю закон.

- Татары, не понимая русского языка, не послушают.

- Тогда приведу войска.

- Какие?

- Здешний баталион.

- В баталионе 300 человек, но не наберется здоровых и 100 человек, остальные калеки, а ружей кой-как годных с замками не найдется и 50-ти, что же вы можете с этой армией?

- Исполню закон.

- Но вы знаете, что это не только бесполезно, но вредно тем, что татары раз испытают бессилие воинской команды, тогда нужна будет против них армия, ведь татар 40 тысяч!

- Что же делать, я должен исполнить закон. В этих словах выразился весь Жиркевич. Сознавая вред от буквального исполнения закона, я у него же в кабинете написал к нему конфиденциальное письмо, в котором, изложив бессилие его действовать против взбунтовавшихся татар - исполняя буквально статьи закона, и могущий произойти от того вред, то, в отвращение вредных последствий, я, на основании секретной инструкции, высочайше утвержденной, останавливаю его действия по этому делу и принимаю на свою ответственность. Подал Жиркевичу, он прочитал внимательно два раза, спросил:

- Вы не возьмете назад?

- Нет.

- Что заставляет вас соваться в такое рискованное дело и брать добровольно на свою ответственность?

- Бесполезность ваших действий и польза от моей удачи, ведь я русский человек!

Жиркевич обнял меня и сказал:

- Вы честный и благородный дурак!

- Спасибо.

- На вашем месте я бы не взял на себя, а вам дай Бог успеха!

Татары в Симбирской губернии называются лашманы *. Это название первоначально было, верно, лоцман. В Симбирской губернии, если не ошибаюсь, находится до 270-ти тысяч десятин удивительного корабельного дубового леса, есть сосновые рощи мачтовых дерев. Петр I возложил на татар по требованию адмиралтейства нарубить и вывезти на пристань дубы по указанию разных тиммерманов **; за это татары-лашманы избавлялись от податей и рекрутства. Татарам, как я узнал, повинность эта обходилась очень дорого, но азиаты гордились отличием особой привилегии от христиан и охотно исполняли, хотя и тяжелую, повинность.

С переводом казенных крестьян в удельные о татарах-лашманах не было и речи; татары оставались прежними лашманами . Пока я хлопотал с Z., потом женился, удельная контора втихомолку стала забирать лашман в свое заведование, стала предписывать волостям. Пока шло дело о мелочах, татары молчали. Контора неразумно коснулась религиозных прав татар, предписала запретить многоженство. Татары зашумели. Удельная контора не остановилась, вздумала учредить общественную запашку. Татарам показалось, что этим равняют их с христианами, лишают привилегий и делают удельными. Приехали удельные чиновники в большое татарское село Бездну и хотели ввести общественную запашку, татары осатанели. Азиаты на коней, кинжалы, кистени, с гиком загнали чиновников в пустую избу и заколотили. Как сказано, жандармский унтер-офицер, ехавший случайно мимо, умно освободил. Исправник докладывал, что к татарам и показаться опасно, так они взбесились. Я взял на свою ответственность усмирить эту азиатскую орду. Физическая сила должна задушить неповиновение, а если недостаточно сильна, то не должна быть употребляема. Физической силы в Симбирске не обреталось. Я бы желал послушать желающего решить задачу. Чтобы не дать вида и тени физической силы, я взял с собою жандарма без оружия, татарина Абрешитку, не видного собою, но ловкого и преданного. Приехал в Бездну вечером. Абрешитка секретно предуведомил муллу, что я буду у него ночью и чтобы он тайно пригласил к себе богатых татар. Абрешитка имел инструкцию - уверить татар и более муллу, что я приехал спасать их от страшной беды. Около полночи Абрешитка провел меня закоулками, огородами к мулле; там я нашел человек девять главных капиталистов.

Азиаты - страшно честолюбивый народ; я вместе с ними пил чай, которым потчевал мулла. Между разговорами я уверил их, что мне известно - вся сила народа в их руках, что народ, как стадо овец, повинуется их разуму и силе их капитала. Они сказали мне, что в Бездну собралось до 8-ми тысяч татар. Я сказал им мудрую и красноречивую речь, в которой выяснил: положим, они могут не повиноваться удельным, даже губернатору, но они знают, что я особый слуга государя, могу потребовать сто тысяч солдат: тогда что будет с ними? Прежде силы, я, любя их и желая им добра, нарочно приехал тайно переговорить с ними и вразумить, что вся беда оборвется на них, потому что простой народ повинуется им, как мурзам, князьям. Нарисовал им спокойный и довольный вид настоящего и - ссылка в Сибирь, в каторгу, а способные - в солдаты, тогда лишатся своих милых красавиц-жен и детей, своего капитала; но это случится тогда, когда они своим неповиновением лишат меня силы помогать им. Тут они сказали мне, что удельные лишают их веры Магомета. Я поручился им своим словом, что уничтожу такие распоряжения. Боялись они, что как покорятся, то их заберут в тюрьму. Я объявил им, что если покорятся мне, то у них не будет никакого начальника - кроме меня, а я даю слово, что без меня до них никто не дотронется пальцем, а перед государем я буду ходатайствовать за них.

Вижу, подействовало мое красноречие. Я еще усилил настоящий рай и будущий ад, а главное - ударял на лишение жен. На вопрос их:

- чего же ты хочешь, бачка?

- Чтобы вы приказали народу покориться.

- Теперь ночь, бачка, ничего не поделаешь.

- Я завтра нарочно буду долго спать, то вы успеете переговорить. Я прикажу сотским собрать весь народ на поле, вы станьте около меня, и когда я прикажу стать на колени, то вы первые становитесь, а далее увидим. Татары спросили:

- А удельные приедут?

- Я уверил их, что пока они будут покорны мне, то один я буду их начальником, и до повеления государя другого начальника не будет. Мы еще рассуждали, но надобно было быть очень осторожным с подозрительными азиатами, одно сомнительное слово могло испортить дело.

Утром через сотских я приказал собрать весь народ на поле; жандарм устроил небольшой стол и стул, чтобы влезть мне. Сам я был в сюртуке с эполетами, в шарфе, [треуголь-ной] шляпе, но без сабли. Абрешитка держал мою шинель. Весенний день был очень хорош. Когда я влез на стол, то, действительно, была огромная масса ермолок*. Около самого стола стояли мои богачи. Я говорил, может быть, гениально, но толпа ни слова не понимала.

Вдруг толпа забормотала, зашумела. Я крикнул: "Молчать!" и потребовал покорности. Толпа сердито бормочет, я будто зажал свои уши и крикнул: "молчать!" Затихло. Я громко, с расстановкой и, должно быть, торжественно (без смеха не могу вспомнить) сказал: "Еще одно слово, и я лишу вас моего покровительства!" Эти грозные слова ошеломили толпу. Видя влияние, я закричал: "На колени!" Стоявшие тузы около стола стали на колени, толпа, одни за другими, все на коленях. Я подумал: наша взяла, еще попробуем: "Голову на землю, и я ваш покровитель!" (сильно сказано). Все ермолки легли на землю. Этот момент нравственной силы и победы забыть нельзя. Я помню, может, 20 секунд посмотрел на эту картину и промелькнули в голове Чингизханы, Тамерланы. Приказал встать и милостиво объявил, что за их покорность я один их начальник и больше никого нет. Обрадовались, кричат:

- исправника не будет? удельных не будет?

- Никого не будет, только я.

- Ладно, бачка, ты наш, а мы твои, прикажи, не выдадим.

- Так как вы отдаетесь под мою власть, то нам нужны условия, по которым вы должны повиноваться, а потому выберите депутатов, с которыми я и напишу условия. Выбрали депутатов из соседних деревень. Я развернул Х-й том законов и выписал земские обязанности; согласились, подписал я и депутаты приложили тамгу. Я объехал несколько соседних татарских деревень, принят был с почетом, как владетельный князь. Когда я возвратился в Бездну, как в свою резиденцию, мне объявили почетные старики, что они подали за меня болшой записка до Магомет и что я буду счастлив. Ничего не понимая, я усердно благодарил их и сказал, что я был бы доволен и малой запиской. Они удивились моему невежеству и растолковали, что по малой записке я пошел бы тоже в рай, но сзади, а по большой записке пойду впереди. Я опять, как невежа, не понял. По-моему, быть в раю первому или последнему - все равно. Этому непонятию татары еще более удивились и внушительно объяснили мне: последнему достанутся из гурий оборыши, тогда как первый выберет лучшеньких, и причмокнули. Вот она, в лицах материальная Азия! Поняв прекрасный дар татар, я преусердно благодарил моих новых друзей. Но так как у меня много важных дел, то я должен уехать в Симбирск, а чтобы никто не обидел их, то я пришлю к ним моего адъютанта, через которого и буду присылать мои приказания; но и этого мало: для моего спокойствия, чтобы хотя раз в неделю присылали ко мне посланников, от которых я буду знать, все ли у них благополучно. Титул посланника очень понравился честолюбивым азиатам.

Возвратясь в Симбирск, я немедля виделся с Жиркевичем и рассказал ему комично фарс на поле и успех - но подготовку скрыл. Жиркевич, слушая, только покачивал головой и сказал:

- Вы поступили как сумасшедший, но успех оправдывает все. Поздравляю вас. Видно, вы родились в сорочке. Мы уговорились, чтобы без моего билета никакой чиновник не заглянул к татарам. Я хотел послать к шефу по почте, но узнал, что NN два дня уже ускакал в Питер. Боясь, что он обеспокоит государя своими рассказами, в Питере могут принять серьезно, ведь Симбирск знаком с Пугачевым , губерния, в которой не квартировало войско, да мало ли что можно подумать, слушая такого храбреца, как NN, которому выгодно было до крайности раздуть бунт для оправдания себя.

Приняв все в соображение, я решил послать жандарма курьером, с подробным донесением, в котором изложил причины волнения, его размеры и меры для его утишения, мною принятые.

Мне секретно писал Дубельт , что граф благодарит тебя, он очень доволен догадливостью твоею - послать курьера; здесь рассказывали страсти о твоих татарах. Граф нарочно ездил во дворец с твоим донесением. Государь доволен и изволил сказать: "Какой у тебя там шут? Но делает умно". По твоему желанию назначен князь Лобанов , его при дворе зовут "без страха и упрека", советую - поладь с ним. Камчадалка кланяется тебе. (Речь, по-видимому, идет о шестнадцатилетней крепостной Дашутке, которая вышла замуж за американца Добеля и сделалась - Дарья Андреевна (Дубельт, увидев ее в Петербурге, воспылал к ней страстной любовью, см. ниже); но, скорее, камчадалка - это Людмила Ивановна Рикорд . - Примеч. М.И. Классона .)

В докладной записке шефу, описав подробно неповиновение лашманов и необходимые причины остановить власть губернатора и принять все дело на свою ответственность, намекнул о причинах ослушания, рассказал о моей величественной позе на столе и поражение толпы - лишением моего покровительства. Но, будучи верен своему веселонравию, я уверял графа, что пока имею силы - сдерживаю себя, но не ручаюсь надолго, чувствую порыв - с подданными мне татарами броситься на Европу. Всепокорно прошу прислать поскорее кого-нибудь поумнее меня, потому что я, право, не знаю, что делать мне далее! Просил, если можно, прислать князя, - это звание имеет большое влияние на татар. Особым письмецом не упустил смиренно признаться, что я, вопреки данного мною ему слова, взял взятку, принял от татар дары - "большую записку к Магомету". Объяснив, в чем состоит эта взятка, признался, что меня соблазнило то обстоятельство, что, будучи первым в раю, я могу выбрать лучших гурий и для вашего сиятельства. Кто знавал графа Бенкендорфа , тот знает, что граф не прочь от гурий . Пока ездили курьеры, я важно принимал посланников. Чтобы быть в глазах татар почтенным, я сшил себе халат таких ярких цветов, что глазам было больно. Докладывают: посланники приехали. Для меня выносили кресло, а для посланников стулья. Облекшись в халат, я важно усаживался на крыльце, а посланники во дворе. После докладов о благополучии шли рассуждения о внутренней политике. Я боялся каких-нибудь происшествий, требующих следствия, моя политика была: я - власть и нет другой власти.

Татарин украл у татарина деньги и седло, произошла драка, вору вышибли глаз. Резолюция: ворованное сполна возвратить и по приговору выбранных судей, на общем сходе и при обиженном, вора высечь строго. Пока я был властитель, я установил в каждой деревне американский линч, но с моим утверждением, и шло хорошо. По окончании всех дел посланники угощались чаем. Важно откланиваясь, отправлялись в свои села довольными, а там рассказов - на неделю. Вечером является курьер с конвертом, мне предписание: быть в распоряжении генерал-адъютанта, генерал-лейтенанта Лобанова-Ростовского . В полной форме явился немедля князю. Князь принял меня очень сухо, даже не встал, не поздоровался и не пригласил сесть.

- Что у вас тут за беспорядки?

- Какие, ваше сиятельство?

- По какой причине ваши татары бунтуют?

- Татары не мои, не бунтуют; о причине ослушания могут объяснить удельные , а мне неизвестна.

Прием князя очень оскорбил меня, притом же я хорошо знал себе цену: без меня некому было делать. Я решился проучить питерского вельможу. Спросил еще что-то князь, я вместо ответа просил позволения удалиться - чувствую пароксизм лихорадки, и уехал. На другой день князь рано был у Жиркевича ; после я узнал, что Жиркевич сказал князю: без жандармского штаб-офицера трудно что-нибудь сделать, все дело у него в руках. Князь подъехал к моему дому; я выслал адъютанта доложить, что я болен и принять не могу, а сам стою у окна и князь не мог не видать меня. Князь присылает сказать, что он - на несколько минут. Отвечаю, что лежу в постели. Князь желает сказать несколько слов у постели.

- Скажите, что я лежу на кровати жены, не могу принять.

Долго стоял князь у ворот; я утешался: хоть немного отплатил гордецу, еще поклонится. Наконец, князь просил передать, что он имеет крайнюю нужду говорить со мною, чтобы я приехал, как могу. Жиркевич, отдавая визит князю, выслушав его рассказы о нежелании моем видеться, сказал: - Мы, провинциалы, очень щекотливы, не обиделся ли он чем-нибудь? и повторил, что без меня не с кем делать. Об этом узнал я после. Между прочим, я узнал, что князь приехал в дормезе с NN , что мне очень не нравилось. Вечером явился к князю. Прием другой: встретил, подал руку и подвинул кресло. После участия к моему нездоровью начался разговор о бунте татар:

- Объясните, пожалуйста, мне это происшествие.

- Татары арестовали удельных чиновников и отказались повиноваться властям; узнав ожесточение татар и зная ничтожные средства губернатора, я решился действовать лично и остановил законные действия губернатора.

- В каком положении теперь бунт татар?

- Татары смирились на условии, чтобы не подчиняться удельным.

- И вы приняли эти условия?

- Я бы принял все, лишь бы укротить озлившихся татар, ведь их до сорока тысяч в губернии.

- Вы должны были подчинить татар прямому их начальству - удельным!

- Это я предоставляю вашему сиятельству, я не умел этого сделать.

- Удельное начальство требовало законного, они ослушались, то нужно сломить их!

- Первый раз слышу, что лашманы подчинены удельным . Я исполнял волю государя и переводил казенных крестьян в удел. О татарах-лашманах не было слова, они пользуются особою привилегиею и остались лашманами. По какому праву удельные вмешались к татарам? Никто этого не знает, это наглое самоволие. Сломить татар - нет войска в губернии.

- Государю это угодно!

- Надобно объявить формально, законным порядком. Лашманы пользуются законною привилегиею и несут весьма тяжелые обязанности.

- Я нахожу действия удельных совершенно правильными. Меня опять взбесила такая пристрастная односторонность, я опять [якобы] почувствовал пароксизм, прекратил разговор и откланялся. Князь послал через удельных призвать несколько татар. Не послушались, а приехали ко мне; я послал их с адъютантом к князю и приказал доложить, что это те люди, которых он требовал чрез удельных. Князь несколько раз в день приглашал меня к себе - болен! Думаю, поклонишься мне. Когда я виделся с Жиркевичем, он дружески советовал мне поладить с князем. Был я у князя: очень, весьма ласков, просил меня составить план, как приступить к делу.

Я, ссылаясь на болезнь, советовал действовать через начальство татар - удельных; князь поморщился, я указал на жандармского полковника Флиге , живущего в Симбирске без дела, но Жиркевич предупредил князя; князь засмеялся и сказал:

- мне сказано пользоваться вашею помощью. По-моему, князь спустил флаг. Я спросил: чего вам угодно достигнуть?

- Чтобы татары сделали общественную запашку.

- На что планы, планы - на месте действия. Попробую устроить это, но с условием, что-бы теперь пока не мешались удельные. Есть ближайшая небольшая татарская деревня, я сегодня же отправлюсь туда и, если устрою, то дам вам знать. От первого успеха или неуспеха будет зависеть все дело.

Приехал к татарам; опять принялся я за красноречие и людям побогаче нарисовал картину страшных лишений - при ослушании и спокойного довольствия с женами - при покорности, и более убедил тем, что я сделаю их начальниками, а работать будут простые татары, которые привыкли повиноваться им, как мурзам. Пил с ними чай, они верили, что я их друг и стою за них. Князя и власть его представил могуществом от земли до неба. Согласились, но болтал с ними до полночи. Немедля послал жандарма к князю и просил его приехать до полдня, чтобы в тот же день окончить запашку. Утром собрались татары с сохами, боронами и с лукошками через плечо с зерном для посева. Ловко настращал князем; татары говорили, что надеются на мою защиту, не то - лучше бежать.

Научил рабочих стать на колени около орудий, а как подъедет князь, то поклониться в землю, а подойдет, то говорить: "Помилуйте, ваше сиятельство!" Вижу, далеко по степи несется князь в коляске шестерней; ближе - вижу, с ним сидит NN ., меня так и передернуло. Я полагал, что князь по моей просьбе простит татар и на этой радости скорей отправится парадом сам на поле, чтобы при себе сделать как-нибудь посев. Встреча князя была как по писаному; татары просили: "Помилуй, ваше сиятельство!" Я кланялся и просил за татар; князь, улыбаясь неожиданному фарсу, простил татар. Но вместо того, чтобы при себе сделать запашку, князь приказал NN. распорядиться. Я внутренне бесился и жалел, зачем я поехал. NN в мундире, с шпажонкой, суетливо и радостно повел рабочих, мы с князем ушли в дом. Я сердился и почти не отвечал князю. Немного погодя мой Абрешитка подмигнул мне, я вышел; он доложил, что все рабочие с явным недовольством, даже руганью разошлись по домам. Я не сказал князю, но под видом духоты предложил прогуляться. Только вышли за ворота, смотрю и едва верю глазам: около недалекой мечети татарин сидит верхом на белой лошади, с сохою на боку; по правую сторону уцепился за повод узды NN. и тянет лошадь направо, а татарин спокойно дергает левый повод; лошадь, слушая хозяина, рысцой бегает кругом мечети; NN., придерживая путающуюся шпажонку, вприпрыжку бежит наравне с лошадью. Я едва не расхохотался, но, заметив, что князь близорук, я притворился, что не могу рассмотреть какого-то движения около мечети. Князь в лорнет рассмотрел, хохотал и сказал:

- Вот глупейший скандал! Прикажите NN. придти сюда! NN., едва переводя дух, мог только сказать:

- Татары разбежались. Князь сердито сказал:

- Кроме одного на белой лошади. Князь обратился ко мне:

- Что теперь делать?

- Ничего. Заставить их нельзя. Разве NN. может, а я не могу.

- Но, однако, что же делать далее?

- Дело испорчено, а было направлено хорошо; теперь что вы прикажете делать? Князь подал мне руку и сказал:

- Ошибка моя, я полагал более способности в NN.; я должен был положиться на вашу опытность.

Это было при Бестужеве; вижу - наша взяла, надо пользоваться.

- Ваше сиятельство, неопытность - не преступление, о господине NN. узнаете, что он - настоящая причина ослушания этих бедных людей. (Статский советник хоть бы слово.)

- Охотно вам верю, я видел опыт его неловкости.

- Еще повторю, неловкость - не преступление, узнаете со временем.

- Я не спорю с вами, но что нам делать далее? Я подумал: ага, просишь прощения и поделом тебе, ну-ка, придумай сам, что тебе делать:

- Поедемте далее, в шести верстах село Бездна , это главная квартира бунта, там и были арестованы удельные. За успех не ручаюсь, но желал бы поменьше показывать удельных.

- Мы прикажем приехать им ночью и вовсе не выходить из дома.

Приехали в Бездну, народу полны улицы; остановились в доме богатого татарина, огромный крытый двор полон народа. Князь вышел на заднюю галерею и сказал, что его послал государь с повелением, чтобы они повиновались. Загалдели татары все вдруг. Абрешитка перевел, что сердятся и не хотят повиноваться. Князь приказал мне переписать всех имена и фамилии. Я пошел в средину толпы; знакомые татары смеются и говорят: "здравствуй, бачка, как живешь?" Кого ни спрошу, как зовут - либо молчит, либо отвечает: "не знаю". Я доложил князю.

- Что же теперь делать?

- Подождите до завтра, я что-нибудь сделаю ночью.

Моим приятелям-татарам приказал прислать кур, яиц, уток, масла, все принесли; взялся готовить лакей князя. После чая я ушел к мулле, там собрались мои друзья. Не буду передавать долгих толков, трудно было смягчить отвращение их к удельным. Успокаивал их тем только, что остаюсь защитником их и что я их друг. Кончилось тем, что мне удалась опять штука: я обещал назначить их - кого старшиной, кого ревизором, распорядителем, надзирателем и проч., составил огромный штат честолюбивых татар, поманил могущими быть медалями.

Согласились, но просили побить их при народе, потому что весь народ присягал не слушаться. Ну, за наказанием дело не станет. С вечера послал нарочного в Симбирск с приказанием прислать на подводах 40 солдат с боевыми зарядами, солдат назначить из поляков - это были отличные молодцы-мародеры.

Приказал быть 10-ти жандармам без коней. Приехали команды. Татар собралось очень много. Я, будто случайно, взял из толпы согласившихся со мною ночью, назначил им должности. Первый - старшина - отказался повиноваться. Я крикнул: фухтеля ! Два жандарма обнаженными саблями весьма неосторожно ударили раз пять, упал на колени побитый; следующим по два фухтеля, покорились и говорили толпе со слезами в свое оправдание. Ружья заряжены при толпе (выстрелили бы? - не ручаюсь).

Каждому битому чиновник дал по два солдата и на ответ чиновника приказал привезти сохи, бороны, сеяльницы. Чрез Абрешитку объявил толпе, что за ослушание не только буду стрелять, но сожгу их дома с женами. Привели рабочих более чем нужно. Объявил всем, что если не простит князь, то все сгниют в тюрьмах. Приказал жандармам поставить всех на колени, а мулле приказал читать молитвы, чтобы князь простил. Прихожу к князю - он приготовился к катастрофе: пистолеты заряжены, шашка, сабля острые, вынуты из ножен.

Князю сказали о прибытии команд, но он, проученный уже, не мешал мне, да и не знал, что я делаю. Я пригласил князя прощать и условился - не прощать, пока не поручусь. Попросил его надеть звезды. Подошел князь: "на караул!" Барабанщик с дроби сбился на генерал-марш. Я просил простить татар, князь гневался; я просил, просили татары. Князь объявил, что он не может верить ослушникам, и спросил меня, могу ли я поручиться за них? Я спросил татар, не выдадут ли они меня? ? Ручись, бачка, не выдам. Князь простил, я представил мною испеченный штаб чиновников. Князь утвердил. Тут же, с места, отправились парадно на поле, сделали никуда не годную запашку. Богатых татар спросил: "Что лучше? - в тюрьму или наказать розгами? Те, переговорив с массой, в один голос отвечали: "розгами!" Близко был исправник, приказал ему дать всем по 100 розог, но за то князь дал слово татар более не трогать, и татары счастливы и совершенно успокоились. Я просил князя ночевать, чтобы узнали татары во всех деревнях. Князь много благодарил меня, завидовал моему характеру, что из серьезного дела я умею сделать фарс. Я вышел на первый план, а NN. стушевался. Проехали мы все уезды, были во всех татарских деревнях, проделали фарс легче, чем в Бездне. Всем татарам, для спокойствия их, я назначил по 100 розог с тем, что не пойдут в тюрьму, а исправники, исполняя наказание, взяли по полтиннику, о чем я узнал после. В Курмыше я так напугал князем старика Ахуна (глава магометанского духовенства), что мы боялись, чтобы он не умер*.

Судя по ежегодным отчетам III отделения, события, связанные с переводом казенных крестьян в удельное ведомство , имели место в 1835 г., а возмущение лашманов - в 1836 г. В обоих отчетах действиям Стогова дается высокая оценка, основанная на отзывах князя А.Я. Лобанова-Ростовского и губернатора И.С. Жиркевича . Жиркевич, например, заявлял, что успешное окончание дела и возможность избежать применения военной силы связаны единственно с "благоразумным и усердным действием подполковника Стогова" (1835), являвшегося "главнейшим участником во всех распоряжениях по сему делу" (1836). Причину возмущения лашманов Бенкендорф, как и Стогов, усматривает в "неблагоразумном распоряжении" удельного начальства. ? Примеч. ред. издательства "Индрик", М., 2003

Осматривали по пути корабельные леса, ничего подобного и видеть нельзя: дубы - 2, 3 аршина в диаметре, стоят густо, сплошь. Один дуб под названием матка был около 4-х аршин диаметра. Дуб, упавший от старости, пастухи выжгли больше половины, в эту арку я прошел в султане [на треугольной шляпе] и не задел.

Лашманы , чтобы вывезти дуб на пристань, в особые для того сани запрягают до 150 лошадей. Двинуть с места мало 200 человек, и бьются не один день. Я видел новый двухэтажный амбар: дуб направился на амбар и стер его, перешедши через. 270 тысяч десятин такого леса Перовский** хотел приобрести в удел, лишив флот. Лес стоил иного маленького государства, но пока я был в Симбирске - отстаивал, а Перовский - гневался. Возвратясь в Симбирск, я сделался неразлучным с князем; ему хотелось доискаться причины бунта татар. Бестужев крутился и лгал. Я просил своих друзей-татар найти мне хотя один приказ в волости от удельной конторы о запрещении татарам иметь более одной жены. Я знал, что NN . отобрал и уничтожил все приказы. Ночью привезли мне единственный экземпляр приказа, сохраненный писарем на границе Казанской губернии.

Я настаивал на существовании распоряжения. Бестужев опровергал, последний раз при мне князь спросил на честное слово, и Бестужев дал честное слово, что такого распоряжения не было. Бестужев ушел, а я подал князю приказ, подписанный NN., с печатью конторы. Боже мой, как рассвирепел мой честный князь; по приходе Бестужева приказал мне сесть за ширму, а как увидал его - тяжело дыша, показал ему приказ: подлец, скотина, мерзавец - целый лексикон эпитетов и непечатных слов высыпал на статского советника! Тот имел силы один раз прошептать: "виноват".

Князь выгнал его и не приказал являться на глаза. Мне приятно вспомнить, что Иван Степанович Жиркевич, принимая искреннее участие, очень был доволен моими успехами, а подготовка все-таки осталась в секрете . Все удивлялись успеху, видя только наружную сторону дела. Князь Лобанов-Ростовский был очень красивый мужчина, очень статный, от 40-ка до 45-ти лет, справедлив и храбр как шпага. Если не ошибаюсь, он начал службу адъютантом при князе Волконском, - вот отчего он, может быть, бессознательно заступался за удел, но после я узнал - вся проделка от Льва Перовского через князя Волконского . Перовский был вице- президентом уделов.

Князь очень полюбил меня. Раз спросил, не хочу ли я быть полицмейстером в Питере?

- Нет, не хочу!

- Отчего? Вы имеете к тому способности.

- Не хочу, потому что я здесь старший, а там - под командой, да и Питера я ненавижу.

Еще при объезде татар князь посылал курьеров, а из Симбирска - то и дело летели курьеры; князь писал государю на оторванной страничке маленькой почтовой бумаги и всегда вдоль бумаги и по-французски, непременно делая помарки: un и une, так и посылал с помарками. Моя обязанность была печатать и пломбировать сумку жандарма. Я советовал переписать помарки, он отвечал: "Государь требует от нас дела, а не формы"... "Раз дает мне читать страничку. Я прочел представление меня к Анне на шею. Я просил позволения уничтожить. - Отчего? - Не к лицу мне; хорошо видеть у вас; вишь на вас крестов, как на кладбище, за то вы - князь, Лобанов да еще Ростовский, генерал- лейтенант, да генерал-адъютант. А мне к чему? Вычтут из жалованья и будет мешать мне одеваться?.

- Вы говорите серьезно?

- Позвольте разорвать?.

- Разорвите?. Я изорвал.

- Странный вы человек! Чем же я могу благодарить вас?

- Очень можете.

- Чем?

- Скажите кому следует, что я полезен для службы.

- Да я и не могу не сказать.

- А я более ничего и не желаю.

Здесь, кстати, похвастаю (но право, не хвастаю) - несколько представлений я изорвал, а ордена, какие имею, получил тогда, когда начальник хотел досадить мне. Когда-нибудь расскажу, это был не секрет.

Проводил я князя до границы губернии, и не дала мне судьба повидаться с ним; был я в переписке с князем, хотя редко.

После рассказывал мне Дубельт, что князь много хлопотал о моем кредите в Корпусе жандармов.

Ссылки: