Демонстрация наших самолетов итальянцам перед войной

Спустя некоторое время НИИ ВВС поручили обучить полетам на ТБ-3 командиров авиачастей Дальневосточного Особого военного округа. В числе четырех испытателей А. Б. Юмашев взял и меня. Под его руководством я прошел превосходную школу командира тяжелых воздушных кораблей.

Серый зимний день. Полетов нет: высота нижней кромки облаков всего около тысячи метров. Летчики занимаются каждый своим делом: один читает конспект, другой учебник, третий делает в блокноте какие-то расчеты. Все неразговорчивы, злы. Нелетные дни в последнее время стали слишком частыми. Я тоже этим недоволен: позарез нужен хотя бы один день, чтобы завершить программу испытаний. Открылась дверь, и вошел посыльный. Меня вызывали в штаб. "Сейчас какое -нибудь общественное поручение подкинут", - подумал я. В штабе мне приказали срочно готовить свой ТБ -3 к полету. Вот те раз! - Будем нашу технику показывать иностранной делегации, - сказал комбриг Залевский. - Иностранной? - удивился я. - Да, итальянской. И принесло же их именно сегодня, когда... - Что, облака низковаты? - Какие к черту облака! - неожиданно вспылил комбриг. - На истребитель некого посадить! - А Чкалова? - Уже сидит. На губе сидит твой Чкалов. - И Залевский снова зашагал по комнате. - А Анисимов? - подсказываю опять. - В командировке Анисимов. См. Александр Фролович Анисимов

Комбриг Залевский действительно оказался в тяжелом положении. Демонстрировать перед итальянской делегацией высший пилотаж на новом истребителе И-7 с мотором М-17 было некому. Потому Батя и бушевал. - В гражданское вырядились, - с возмущением говорил он об иностранцах.

- А вышагивают так, словно каждый лом проглотил. Сразу видать - военные... Вот и воспитывай тут бдительность! - И совершенно неожиданно Батя вдруг крикнул мне: - Чего торчишь? Я, что ли, буду готовить твой самолет к вылету? Марш на стоянку! Наш ТБ-3 находился уже в полной готовности. На "приколе" его держала лишь облачность. Если бы она чуть поднялась, мы тут же взмыли бы в небо заканчивать прерванную программу высотных испытаний. На экипировку экипаж, затратил всего несколько минут. В летном обмундировании с парашютами за плечами не спеша идем к самолету. Рассказываю товарищам о том, что слышал от комбрига про итальянцев. Смотрю, кто-то сломя голову, прямо по снежной целине, несется нам наперерез. Комбинезон распахнут, шлем - набекрень, парашют - в руках. Конечно же Чкалов ! Догоняет. Улыбаясь, по-мальчишески радостно кричит: - Амнистия вышла! Но Батя сказал, что в другой раз он в случае чего прибавит мне пару -тройку суток. Любит Чкалова Адам Иосифович Залевский , ценит. Потому и держит в ежовых рукавицах, не дает спуску. Валерий зыркнул глазами вверх: - С тысячу будет? - Это он о границе нижней кромки облаков. - Не больше. - Хорошо, - проокал Чкалов. - Ох и хорошо! Ну, чего тянетесь? Шире шаг, бомбовозы! Покажем иностранцам русский характер! Валерий был весь - порыв, неудержимое стремление вперед и ввысь. Были бы крылья - тут же от нас ринулся бы в небо. Именно в этот момент я так выпукло и многогранно увидел его - волжского богатыря с широченной душой и молодецкой удалью, с неутолимой жаждой летать и неукротимым стремлением совершать что-то необыкновенное.

Чкалов понимал, что уж сегодня-то он сможет развернуться вовсю. Выполнение фигур высшего пилотажа на минимальной высоте будет его главным козырем. Но только нынче, во время показательных полетов. А завтра, в обычной рабочей обстановке, его за это не только не похвалят, а накажут - те самые трое суток подкинут. В назначенное время мы запустили моторы и прямо со стоянок пошли на взлет. Внизу, на фоне чистого снега, чернела группа людей, ради которых каждый из нас обязан был взять от машин все, на что они способны, полиостью отдать полету свои знания, опыт, силы, волю. Чтобы я не мешал Чкалову выполнять пилотаж на вертикалях, мне предложили работать на стометровой высоте. Поэтому не довелось видеть, какие фигуры выписывал Валерий. Да и обстановка не позволяла отвлекаться. Когда под самолетом всего сто метров, особенно не развернешься на тяжелом четырехмоторном корабле. И все-таки надо было что-то показать итальянцам, чтобы стереть с их лиц так запомнившиеся надменные улыбки. Решаюсь делать глубокие виражи вокруг сбившихся в кучку иностранных наблюдателей и сопровождающих их наших представителей. Накренив самолет на 60-70 градусов, описываю одну за другой замкнутые кривые в горизонтальной плоскости. Ровно, без натуги гудят моторы. Сдается, не машина кружится над заснеженным полем, а аэродром под ней, превратившись в огромную белую тарелку с черным узорчиком в центре... Вспомнилось чкаловское "чаепитие". Кстати, где он? Жаль, не вижу его. Время полета подходит к концу. Неужели придется садиться, не сумев сделать ничего особенного. А что, если?..

Руки сами потянулись к рычагам управления двигателями. Два из них смолкли, винты их замерли. На двух моторах проношусь над иностранцами, делаю крутой разворот и захожу на посадку. Следом за мной садится Чкалов. Нас представляют руководителю итальянской авиационной делегации. - Мы объехали всю Европу и Америку, - говорит он, - но таких самолетов и таких летчиков, как ваши, нигде не видели. Ни один тяжелый самолет в мире не делает столь глубоких виражей, не обладает такой маневренностью. Не знаю, достаточно ли искренне высказался итальянский генерал, но прежней надменной улыбочки на его лице уже не было. Лишь синяя жилка учащенно пульсировала на виске.

Ссылки: