 |
Шкловский одевает Надежду Фридлянд в "пальто Горького"
"Когда Горький уехал в эмиграцию, то он свою квартиру в Петрограде на Кронверкском оставил Шкловскому. И Надя поселилась со Шкловским в горьковской квартире. Стояла голодная страшная зима времён Гражданской войны. Тёплого пальто у Нади не было. Она почти не выходила на улицу. Однажды Шкловский сказал: - Тут где-то находятся горьковские отрезы. Через десять минут он нашёл в задней комнате сундук, набитый английскими шерстяными тканями. Он выбрал потолще и получше и спросил Надю:
- У тебя есть приличный портной?
- Но это же воровство!
- Ну, тогда мёрзни или сиди дома, - холодно сказал Шкловский. Через неделю пальто было сшито." Надя Фридлянд уехала через год после побега Шкловского. "Шкловский всё ещё был в Берлине. Надю он встретил приветливо.
- Хочешь хорошо пообедать? - спросил он её.
- Кто же не хочет.
- Приглашаю тебя на обед к Горькому сегодня в пять часов.
- Я не могу пойти, - ответила Надя, - на мне ворованное пальто. Он узнает свой отрез.
- Не узнает, - сказал Шкловский, - там было двадцать отрезов, как он мог их запомнить.
- Тогда пойдём, - сказала Надя, - я неделю горячего не ела. Они пошли. Шкловский представил Надю Алексею Максимовичу. Прямо в прихожей он спросил у Горького:
- Алексей Максимович, обратите внимание на это пальто, оно не кажется вам знакомым? Приглядитесь как следует. А пальто было из приметной английской ткани в крупную ёлочку. Горький посмотрел внимательно, покачал головой, узнал и сказал:
- Это из моего отреза, что мне прислали ещё до катастрофы из Манчестера. По словам Надежды Филипповны, у неё подкосились ноги. Она залепетала что-то, хотела поцеловать Горькому руку. Тот руку отдёрнул.
- А ну-ка, пройдитесь туда-сюда, - сказал он, - я погляжу. Надежда Филипповна, ни жива, ни мертва, зашагала по огроменной прихожей. Горький внимательно следил. Наконец сказал:
- Портной приличный, только левый рукав тянет". А вот что пишет сама Надежда Фридлянд: "Был пронзительный ноябрьский вечер. Нева, оскорблённая неистовым ветром, помрачнела, вспучилась, вот-вот хлынет на город. Мы шли по набережной с Виктором Шкловским, возвращаясь со студенческого вечера. Ноги промокли. Я дрожала в лёгкой жакетке, а до дома было далеко. Виктор Борисович вдруг остановился и исподлобья взглянул на меня:
- Почему вы, собственно, без пальто? Я пожала плечами. - Понятно, - сказал он. Я удивилась его вопросу. Шкловский обычно не замечал окружающего. Он был замкнут, погружён в свои мысли и невосприимчив ко всему, что не имело отношения к формальному методу литературного анализа. В этой связи я сделаю маленькое отступление. Однажды, вернувшись домой, я застала записку: "Был. Не застал. Рассчитывал на кашу. Досадно. Шкловский". Дело в том, что в то голодное время я случайно обнаружила в недрах буфета мешок перловой крупы и подкармливала моих друзей. - Он только что ушёл, - сказала соседка. Я кинулась вниз по лестнице: мне непременно хотелось догнать Шкловского - я знала, что он голоден. На мою удачу возле дома стоял извозчик.
- Поезжайте по Николаевской, а когда увидите сумасшедшего - остановитесь, - сказала я. Через несколько минут извозчик придержал лошадь.
- Этот, что ли? Извозчик угадал. Виктор Борисович шёл, размахивая руками, внезапно останавливался, подмигивал, улыбался.
- Виктор! - крикнула я. - Садитесь! Поехали есть кашу! Я вспомнила об этом эпизоде, чтобы объяснить своё удивление, когда Шкловский заметил, что я дрожу от холода. - Интересно, как вы дойдёте в таком виде, - помолчав, сказал он. - Надо что-то придумать. Я промолчала, и мы зашагали дальше. У Троицкого моста он снова остановился.
- Есть предложение, - сказал он, что-то соображая. Решение бытовых вопросов давалось ему с трудом. - Я сегодня ночую тут поблизости. Идёмте со мной. - Не беспокойтесь. Я дойду до дому. - Не спорьте. Пустая квартира. Хозяева уехали. Позже туда придёт ночевать один товарищ, поэт Л. Ключ у меня. Поэтому я даже проводить вас не могу. Пошли! Трамваев не было. Начался дождь. Я согласилась. Минут через десять Шкловский открыл входную дверь. Это была большая, типично петербургская квартира. Добротная мебель, зеркальные шкафы, громадный обеденный стол. В комнатах было нетоплено, но всё выглядело так, будто хозяева уехали только вчера. В буфете нашёлся чай, сахар и даже банка варенья. Вскоре пришёл поэт Л. и принёс полбуханки хлеба и кусок шпика. Я разожгла примус и вскипятила чайник. Стало уютно и даже тепло. Прихлёбывая с наслаждением горячий чай, я спросила: - Виктор, а чья это квартира? - Только не обожгитесь, - засмеялся он, - это квартира Горького. Я не только обожглась, но поперхнулась: горячий глоток попал "не в то горло". Полночи мы просидели за столом. Потом мужчины ушли в кабинет, а мне постелили в столовой на диване. Утром Шкловский бродил по квартире и заглядывал в шкафы - он явно что-то искал. Наконец из спальни раздался его голос:
- Идите сюда. Он стоял у раскрытого книжного шкафа и рылся на полках, набитых вещами. - Вот! Нашёл! - Он удовлетворённо крякнул.
- Кажется, это то, что надо. Он вытащил отрез синего сукна и протянул его мне:
- Сшейте себе пальто.
- Вы с ума сошли?! Это же? Это кража!
- Не кража, а взаимопомощь. Нельзя же всю зиму ходить без пальто.
- Не возьму! Ни за что! Какая низость!
- Не буйствуйте, - спокойно возразил Шкловский. - Я договорюсь с Алексеем Максимовичем, когда он вернётся.
- Не могу, - сказала я чуть не плача. - Не могу, и всё.
- Ладно. Не можете - не берите, - ухмыльнулся Шкловский. С тяжёлым ощущением от неприятного разговора я попрощалась и ушла. На следующий день Виктор Борисович пришёл есть перловую кашу и протянул мне пакет.
- Что это?
- Синее сукно. Не вы взяли, а я принёс. Откуда - не ваше дело. Отрез остался у меня, и в мастерской мне сшили пальто. К этому пальто я не могла привыкнуть, как обычно привыкают к повседневной одежде, почти её не замечая. Каждый раз, когда я надевала его, у меня ёкало сердце. Прошло, наверно, месяца четыре. Однажды вечером в Студии "Всемирной литературы" ожидалось выступление молодых поэтов. Помню, я болтала с кем-то из приятелей, когда в комнату ворвался Михаил Слонимский и крикнул: - Горький приехал! Я оцепенела. Потом заметалась - где Шкловский? Ринулась в одну комнату, в другую - его нигде не было. Вдруг кто-то поймал меня за рукав в коридоре. Это был Виктор Борисович.
- Господи? Господи? Что будет? - лепетала я.
- Попробую выяснить, хотя к нему сейчас не пробиться! Подождите меня здесь. Он ушёл. Я "вжалась в стену". Не знаю, сколько прошло времени. Мне казалось, что неделя. Наконец появился Шкловский с насупленным лицом.
- Идите на расправу. Он ждёт вас в гостиной. Не помню, как я шла, как дошла, как вошла. Горький стоял посреди гостиной, окружённый плотным кольцом. С ним была Мария Игнатьевна Бенкендорф . У меня ноги подгибались, будто ватные. Шкловский подталкивал меня сзади. Горький , увидев Виктора Борисовича, шагнул нам навстречу. Несколько секунд он разглядывал меня острым, недружелюбным взглядом. Все замолчали. Выдержав мучительную паузу, в полной тишине Алексей Максимович громко спросил:
- Это вы стащили у меня синее сукно? Все с любопытством уставились на меня. Я кивнула, глядя ему в глаза.
- НехОрОшО, - сказал Горький, - нехОрОшО? Ну, вот что, пОдите наденьте пальто. Я пОсмОтрю, ладнО ли ОнО сшитО. Ежели испортили мОё сукно, - не прОщу! Я бросилась в раздевалку, замирая от стыда и страха. Напялив на себя злополучное пальто и провозившись с пуговицами - руки тряслись, - я вернулась в гостиную.
- ПОдОйдите ближе, - сказал Горький. Он оглядел меня с ног до головы. - А теперь повернитесь? Так. ВорОтник будтО немнОгО мОрщит? А в общем, ничего, хОрОшее пальто. ПрОщаю. Носите на здОрОвье! От меня пОдарок. - И он похлопал меня по плечу. И тут все прыснули. Горький хохотал громче всех. Потом я узнала, что с первых же слов Шкловского Алексей Максимович развеселился, но решил позабавиться и срежиссировал весь спектакль, прямо скажу, довольно жестокий" 8 8ф. Эта история про пальто рассказана здесь не просто так. Да, действительно, Шкловский тут точно соответствует своему авантюрно- предприимчивому образу, но дело даже не в этом. Дело в том, что подробности, пересказанные очевидцами, множатся, а картина понемногу становится совершенно неразличимой. Как уже говорилось, это вполне убедительно показал японский писатель Акутагава, сочинивший рассказ "В чаще", который у нас больше знают по фильму "Ворота Расёмон". Сюжеты множатся - точно так же они множатся и в случае, ключевом для биографии Шкловского, - в истории его побега в Финляндию.
Ссылки: