ШКЛОВСКИЙ ВО ВРЕМЯ "ОТТЕПЕЛИ"1

- всех учителей моих

От Пушкина до Пастернака. Но потом, в октябре 1958 года, Сельвинский писал Пастернаку из Ялты (и это письмо Ивинская приводит): "Ялта, 24.Х. 1958. Дорогой Борис Леонидович! Сегодня мне передали, что английское радио сообщило о присуждении Вам Нобелевской премии. Я тут же послал Вам приветственную телеграмму. Вы, если не ошибаюсь, пятый русский, удостоенный премии: до Вас были Мечников, Павлов, Семёнов и Бунин - так что Вы в неплохой, как видите, компании. Однако ситуация с Вашей книгой сейчас такова, что с Вашей стороны было бы просто вызовом принять эту премию. Я знаю, что мои советы для Вас - nihil, и вообще Вы никогда не прощали мне того, что я на 10 лет моложе Вас, но всё же беру на себя смелость сказать Вам, что "игнорировать мнение партии", даже если Вы считаете его неправильным, в международных условиях настоящего момента равносильно удару по стране, в которой Вы живёте. Прошу Вас верить в моё пусть не очень точное, но хотя бы "точноватое" политическое чутьё. Обнимаю Вас дружески. Любящий Вас Илья Сельвинский". Дальше Ивинская прибавляет: "Написав письмо Борису Леонидовичу, Сельвинский не успокоился: вдруг оно останется неизвестным? Тридцатого октября (в других источниках - двадцать восьмого. - В. Б.) он совместно с В. Б. Шкловским , Б. С. Евгеньевым ( зам. гл. ред. журнала "Москва" ) [ 113 ] и Б. А. Дьяковым ( зав. отд. худ. лит. изд-ва "Советская Россия" ) [ 114 ] отправился в редакцию ялтинской газеты". В этом какая-то жестокая воля истории, что человек вспоминается или задерживается в воспоминаниях благодаря такому событию. Не о Шкловском, конечно, речь. И не о Сельвинском. О писателе Евгеньеве есть небольшая история у Анатолия Рубинова . Журналист Рубинов рассказывает про заседание редколлегии в "Литературной газете" , у главного редактора которой, Александра Чаковского , был советник - доктор филологических наук, профессор МГУ и член редколлегии газеты Роман Михайлович Самарин : "Грузный, располневший, в мятой рубашке без галстука, учёный легко, однако, нёс бремя самого большого знатока литературной письменности всех времён. Несмотря на свой миролюбивый вид, он слыл интеллигентом чрезмерно воинственным. Уже в первом номере новая "Литературка" поместила его разоблачительную статью под названием "Требуются ренегаты". Не по рукам, а прямо по головам она била зарубежных литераторов, которые позорно предали идеи коммунизма. Автор разоблачал "подоплёку их измышлений" и вскрывал "фальшь их скорбных утверждений". <...> Заодно досталось неизвестному в Советском Союзе зарубежному автору с совершенно русской фамилией Набоков , который выпустил "позорную" книгу "Лолита", а потом и Булгакову : "Роман со спекулятивным названием полон мистики и противоречий, он потрафляет переменчивым вкусам весьма неразборчивой аудитории. И даже содержит явные ошибки в изложении известной религиозной истории. Я вас уверяю, - профессор опять приятно улыбнулся, - этот не в меру растянутый роман не что иное, как однодневка. Вы увидите, пройдёт месяц, другой - кончится суматоха, и о романе со стыдом все забудут!" В противовес Булгакову профессор назвал "очередной роман превосходного писателя Бориса Евгеньева . Поверьте мне, он вполне стоит развёрнутого разговора. Это настоящая литература, образец социалистического реализма!" 2 37. Правда, это не роман, а рассказ. С Дьяковым история была другая. Дьяков был сиделец, автор книги "Повесть о пережитом" . Повесть эта ужасно разозлила Солженицына . Про эту книгу он писал в "Архипелаге ГУЛАГ": "Тут появились и "Записки придурка" Дьякова ("Записки о пережитом"), самодовольно утверждавшие изворотливость по самоустраиванию, хитрость выжить во что бы то ни стало! Лагерная биография Дьякова - самого горластого из благонамеренных, представлена его собственным пером и достойна удивления. За пять лет своего срока он умудрился выйти за зону один раз - и то на полдня, за эти полдня он проработал полчаса, рубил сучья, и то надзиратель сказал ему: ты умаялся, отдохни. Полчаса за пять лет! - это не каждому удастся! Какое-то время он косил на грыжу, потом на свищ от грыжи - но, слушайте, не пять же лет! Чтобы получать такие золотые места, как медстатистик, библиотекарь КВЧ и каптёр личных вещей, и держаться на этом весь срок - мало кому-то заплатить салом, вероятно и душу надо снести куму - пусть оценят старые лагерники. Да Дьяков ещё не просто придурок, а придурок воинственный: в первом варианте своей повести, пока его публично не пристыдили, он с изяществом обосновывал, почему умный человек должен избежать грубой народной участи ("шахматная комбинация", "рокировка", то есть вместо себя подставить под бой другого). И этот человек берётся теперь стать главным истолкователем лагерной жизни!" Но и без Солженицына всякий читатель, бегло перелистав эту книгу, может составить своё мнение. Но вернёмся к воспоминаниям Ольги Ивинской, которая цитирует публикацию в ялтинской газете: "Пастернак всегда одним глазом смотрел на Запад, - сказал И. Л. Сельвинский, - был далёк от коллектива советских писателей и совершил подлое предательство". <...> Пастернак выслушивал критику своего "Доктора Живаго", говорил, что она "похожа на правду" и тут же отвергал её, - сказал В. Б. Шкловский. - Книга его не только антисоветская, она выдаёт также полную неосведомлённость автора в существе советской жизни, в том, куда идёт развитие нашего государства. Отрыв от писательского коллектива, от советского народа привёл Пастернака в лагерь оголтелой империалистической реакции, на подачки которой он польстился". ("Курортная газета", 31 октября 1958 г. * 213). <...>И на этом не успокоился Сельвинский: в "Огоньке" * 11 за 1959 г. он опубликовал стихотворение; после сентенций о плохом сыне, избитом матерью и пожелавшем отомстить ей дрекольем соседа, И. С. писал":

А вы, поэт, заласканный врагом,

Чтоб только всласть насвоеволить,

Вы допустили, и любая сволочь

Пошла плясать и прыгать кувырком.

К чему ж была и щедрая растрата

Душевного огня, который был так чист,

Когда теперь для славы Герострата

Вы родину поставили под свист?

2 38ф Тут много эмоционального наноса, который надобно исключить (если мы, конечно, хотим заниматься исследованиями, а не эмоционально присягать кумирам - ну и наоборот). Так вот, к пафосу тех слов нужно относиться с некоторым скепсисом. Казус Шкловского тут даже несколько комичен. Опять же, Ахматова одному из собеседников говорила об этой ситуации: "Мне не нравится этот роман" Когда была эта история с Пастернаком, то Вера Инбер сказала, что его надо расстрелять, как Гумилёва, а Шагинян заявила, что он всегда был плохим поэтом. Шкловский и Сельвинский были в это время в Ялте. Эти два дурака думали, что в Москве утро стрелецкой казни, и в ялтинской газете напечатали своё заявление о Пастернаке" 2 39ф.