Симонов К. вывел на чистую воду "космополита" Шкловского

А кинематограф был главным искусством, по крайней мере, эта вымышленная, кажется, ленинская цитата - "Важнейшим из всех искусств для нас является кино", - известная нам только со слов Луначарского, была много где упомянута, вплоть до того, что написана на многих стенах. Кинематограф был больше, чем просто кино. Кинематограф имел собственное министерство (которого, к примеру, не имели писатели, замещая оное писательским союзом). Но даром это не давалось, и на кинематографическом организме ставились разнообразные мичуринские эксперименты. Есть книга Михаила Ромма, которая называется "Устные рассказы" . Звучит это тавтологически, но весь XX век тавтологичен, как и строительство русской национальной идеи. Ромм , собственно, вспоминал о том, как он вернулся в Москву из Ташкента с недоснятой картиной "Человек 217", - а там, похоже, "Мосфильм" скоро переделают в "Русфильм". Вскоре состоялось собрание актива кинематографистов под председательством министра Большакова , а главным было выступление директора сценарной студии, который говорил: "Есть-де, мол, украинская кинематография, есть грузинская, есть армянская, есть казахская. А русской до сих пор не было. Только отдельные явления были. И теперь нужно создавать русскую кинематографию. И в русской будут работать русские кинорежиссёры. Вот, например, Сергей Аполлинариевич Герасимов . Это чисто русский режиссер". Тут Ромм замечает: "Не знал бедный, что у Герасимова-то мама еврейка. Шкловский у нас считался евреем, потому что отец у него был раввином, а мать - поповна, а Герасимов русский, потому что Аполлинариевич. А что мама - еврейка, это как-то скрывалось" 2 22ф. Ну эти розыски - обычное дело, но такого биографического поворота никто бы сейчас не ожидал: отец - раввин, а мать - поповна. Что-то более перпендикулярное этой конструкции в биографии Шкловского придумать сложно. Не надо ничего фантазировать: отец - выкрест, математик, мать из немцев (или латышей), всё глупости, кроме того, что Шкловский - большой русский писатель. Но на этом заседании всё было куда смешнее, чем в жизни. Ромм вышел вперёд и, перечислив нескольких евреев (начиная от Эйзенштейна), сказал: вот это - советские режиссёры, мы будем делать с ними советское кино. А те, которые хотят исключительно русское, - пожалуйста. И ему устроили овацию, потому как он придумал аргумент, который чиновникам из министерства нечем было крыть. Шкловскому в кинематографе из-за всего этого было неудобно, как зверю в пушной лавке. Но скорняки подбирались к нему с другой стороны - как ни странно, со стороны драматургии. В 1983 году, в книге "О теории прозы", Шкловский писал: "Я не забыл книгу "Гамбургский счёт". Вышла она в 1928 году. В 1949 году, через двадцать один год, о ней говорил на собрании писателей хороший человек; судили книгу, куски книги. Нет его давно; но тогда он не сказал, что книга уже тогда вышла двадцать лет тому назад, а те годы шли быстро, то ведь и это "потом" надо учитывать. Всё прошло" 2 23ф. Константин Симонов [ 107 ] в журнальной статье "Задачи советской драматургии и театральная критика" выступил с утверждением, что "Гамбургский счёт" - "абсолютно буржуазная, враждебная всему советскому искусству книга". При этом упоминавшуюся книгу большинство советских людей, живших в конце 1940- х годов, в глаза не видели. То есть надо было отругать, но отругать было не за что - бывший формалист пробавлялся тогда сценариями, причём эти сценарии были по-советски безупречны. К примеру, "Алишер Навои" (1947), "Далёкая невеста" (1948), "Чук и Гек" (1953). В мартовском номере "Нового мира" за 1949 год Константин Симонов ругал театральных критиков за антипатриотизм. И вот идейным руководством к этому стала книга "Гамбургский счёт". Книгу Шкловского вообще мало кто видел, да и слово "гамбургский" после разрушительной и кровопролитной войны с немцами настораживало. Симонов перечислял имена известных советских драматургов и их многочисленные пьесы, в том числе "Далеко от Сталинграда" А. Сурова [ 108 ]. Комизм заключается в том, что, по слухам, многие пьесы Сурова были написаны "литературными неграми", которыми выступали те самые "безродные космополиты". Анатолий Гребнев вспоминал: "писал за Сурова критик Яков Варшавский . Щекотливость ситуации заключалась в том, что Суров был, как вы уже догадались, одним из непримиримых разоблачителей так называемых безродных космополитов, пожалуй, самой одиозной фигурой всей этой кампании, а критик Варшавский был её жертвой. Он входил в основной список космополитов наряду с такими людьми, как Юзовский и Гурвич . Таким образом, Суров как бы лишил Варшавского средств к существованию и он же их Варшавскому предоставил, произнеся, по-видимому, всё ту же сакраментальную фразу: "Тебе что, деньги не нужны?" Уж не знаю, как они там трудились вместе, гонитель и гонимый: принадлежала ли Сурову по крайней мере тема или фабула, или, может быть, он даже водил пером, поскольку был человеком пишущим, даже, говорят, неплохим журналистом. Как бы то ни было, уже годы спустя, в конце пятидесятых, известный киновед, заместитель редактора "Искусства кино" Яков Варшавский предъявит бывшему драматургу Сурову судебный иск о признании за ним, Варшавским, авторских прав на пьесы "Зелёная улица" и "Рассвет над Москвой". В доказательство будут представлены черновики и - партбилет с членскими взносами от сумм, полученных в своё время от Сурова." 2 24ф До сих пор непонятно, кто написал эпиграмму (иногда её приписывают Твардовскому), в которой описывается драка Сурова с не менее одиозным писателем Бубенновым (автором романа "Белая берёза"):

Суровый Суров не любил евреев,

Он к ним суровой злобою пылал,

За что его не уважал Фадеев

И А. Сурков не очень одобрял.

Когда же, мрак своей души развеяв,

Он относиться к ним получше стал,

М. Бубеннов, насилие содеяв,

Его старинной мебелью долбал.

Певец "Берёзы" в жопу драматурга

С жестокой злобой, словно в Эренбурга,

Фамильное вонзает серебро-

Но, подчинись традициям привычным,

Лишь как конфликт хорошего с отличным

Расценивает это партбюро. Симонов продолжает (и тут каждый абзац передаёт Большой Стиль и Большую Риторику времени): "Все усилия были направлены к тому, чтобы решить задачи, поставленные партией, и если сделано далеко ещё не всё, если положение в целом ещё нельзя считать вполне удовлетворительным, то всё же к лучшим, перечисленным выше произведениям драматургии можно отнести ту положительную оценку, которую дал советской литературе товарищ Молотов в своём докладе 6 ноября 1948 года. У нас есть далеко не свободная от недостатков, ещё не использующая всех заложенных в ней возможностей, но тем не менее большая, активная, боевая советская драматургия, позволяющая законно говорить о ней, как о равноправном отряде самой передовой в мире советской литературы. Такая точка зрения ничего общего не имеет ни с зазнайством, ни с самоуспокоенностью, но в то же время она далека от самоуничижения и недооценки собственных сил и возможностей".

Далее Симонов - а ведь он и сам был талантливый драматург - после вступления, похожего на описание красот социалистической природы, подводит к главному (так в современных триллерах среди благостного пейзажа из маленькой трещины в земле начинает вылезать страшный монстр): "Между тем, в последнее время с особенной остротой и силой обнаружилось, что существует ещё и другая, не наша, чуждая, более того - глубоко враждебная нам точка зрения на советскую драматургию. Это точка зрения подвизавшихся до последнего времени в нашей театральной критике антипатриотов и буржуазных космополитов, с их сознательными подголосками и бессознательно подпевавшими им, шедшими за ними либералами и дурачками. Эта группа антипатриотов нигилистически относилась к прошлому русской драматургии и русского театра, низкопоклоннически изображая то и другое не самобытным, громадным явлением искусства, а только копиями западных образцов". И вот тут происходит нечто загадочное - автору статьи нужно было объяснить, откуда взялись эти негодяи. Генезис врага - вообще одна из самых важных составляющих частей любой мифологии. В советской пьесе негодяй был родом из прошлого - обычно он оказывался сыном кулака или помещика. Классовый изъян передавался генетически, хотя со временем очевидность этого становилась всё более зыбкой. Драматургические правила установочных статей (а эти правила были именно драматургические, как сказано выше) требовали сказать хоть пару слов, откуда появилось зло. И вот тут Симонов отчего-то вспоминает Шкловского: "Прежде всего несколько слов о теоретических корнях всей этой антипатриотической системы оценок, враждебных советскому искусству. В 1928 году в издательстве писателей в Ленинграде вышла книга В. Шкловского под названием "Гамбургский счёт". Вот что было написано в качестве предисловия к этой абсолютно буржуазной, враждебной всему советскому искусству книге: "Гамбургский счёт - чрезвычайно важное понятие. Все борцы, когда борются, жулят, а ложатся на лопатки по приказанию антрепренёра. Раз в году в гамбургском трактире собираются борцы. Они борются при закрытых дверях и завешанных окнах. Здесь устанавливаются истинные классы борцов, - чтобы не исхалтуриться. Гамбургский счёт необходим в литературе. По гамбургскому счёту Серафимовича и Вересаева нет. Они не доезжают до города. В Гамбурге - Булгаков у ковра. Горький - сомнителен (часто не в форме). Хлебников был чемпион". Это возмутительное предисловие стало цельной идейной программой для критиков, стоящих на буржуазных позициях и пытавшихся опрокинуть советское искусство, поставить под сомнение его художественные ценности. Эту свою "теорию гамбургского счёта" критики-антипатриоты противопоставили настоящему, партийному, народному счёту, который предъявляют к литературе и искусству партия, народ, социалистическое государство". Всякий, кто читал "Гамбургский счёт", понимает, что написана ужасная глупость, противоречащая самому тексту Шкловского. И Симонов, человек чрезвычайно умный, должно быть, это понимал - но вот так у него написалось, если, конечно, это не след работы его неизвестного помощника. Итак, Симонов продолжает: "Было бы неверно думать, что мы имеем дело только лишь с программой доморощенных эстетов. Нет! Это воинствующая, продуманная реакционная программа. Старый писатель-общественник В. Вересаев, писатель-коммунист, автор "Железного потока" А. Серафимович этой программой сброшены со счёта. Объявлен "сомнительным" Горький, который, перед тем как вышла эта книга, вернулся, под вой врагов, домой, в Москву, в своё социалистическое отечество. И получает высшую оценку, признан "чемпионом" Хлебников, этот откровенный представитель буржуазного декаданса, дошедшего в его лице до полного распада личности. Под этой постыдной программой подпишутся и сегодня наиболее реакционные представители современной западной буржуазной литературы. Быть может, сейчас В. Шкловский, - презрением к самому себе - тогдашнему Шкловскому, вспомнит эти написанные им слова. Быть может, он найдёт в себе мужество и сам до конца разоблачит свои прежние взгляды и взгляды всей возглавлявшейся им буржуазно- формалистической школки "Опояз" , взгляды, глубоко враждебные советскому искусству. Кстати сказать, он до сих пор не написал по этому вопросу ничего до конца внятного, а это было бы только правильно и полезно, и, прежде всего, для него самого. Но главный вопрос тут, конечно, не в В. Шкловском. Дело в том, что эта формулировка о втором, "буржуазном счёте", предъявляемом советской литературе, стала на долгие годы знаменем для всех критиков-антипатриотов, для всех критиков, боровшихся на разных этапах разными методами с советским искусством. Не случайно, что через одиннадцать лет после появления этой книги В. Шкловского, на Всесоюзной режиссёрской конференции, материалы которой были изданы целым томом, ленинградский критик М. Янковский , имя которого сейчас фигурирует в числе людей, активно выступавших в Ленинграде против лучших пьес советского репертуара, заявлял: "Шкловский в своей книге говорит, что среди борцов существует такой обычай: раз в год они собираются за закрытыми дверями и устраивают настоящее соревнование за закрытыми дверями, без публики, определяется подлинный класс борца - дерутся по-настоящему. Это называется "гамбургским счётом". Нам не хватает - этого "гамбургского счёта", не хватает соревнования, не хватает того, что помогло бы нам сделать переоценку некоторых официальных ценностей". Что такое, спрашивается, эти "некоторые официальные ценности"? - для М. Янковского? Это та оценка, которую даёт партия, даёт народ произведениям советской драматургии и советского театрального искусства. Этой оценке предлагается произвести переоценку. С каких позиций? С позиций несоветских, антипатриотических, с позиций буржуазного космополитизма". Попало, впрочем, не только отечественным знаменитостям ("антинародные, нигилистические, наплевательские по отношению к драматургии постановки Мейерхольда"), но и иностранцам ("гнилые пьесы Сартра", "пьесы ницшеанца и циника, английского разведчика Сомерсета Могэма" (Моэма)). И всё это, оказывается, выросло из "Гамбургского счёта". И Симонов делал вывод: "Нельзя, говоря о космополитизме, ограничивать его вредоносную деятельность только сферой искусства или науки. Нужно, прежде всего, рассмотреть, что такое космополитизм политически. Пропаганда буржуазного космополитизма выгодна сейчас, прежде всего, мировой реакции. Космополитизм в политике - это стремление ослабить патриотическое чувство независимости народов, обессилить, связать народы и выдать их с головой американским монополиям." Впрочем, это была обязательная риторика 1949 года в разгар холодной войны, что-то вроде пунктуации, точки в конце предложения. В общем, было всё то же, что Шкловский видел лет тридцать назад. Подвержены шпиономании или выполняют указания все люди, вне зависимости от национальности и вероисповедания, в погонах и без. Находит на людей липкий морок, а потом оказывается, что они, эти люди, в общем-то неплохи. Нормальны, могут сочинять неплохие стихи и пьесы. Ан нет, испугались врагов, что куда-то и что-то сигнализировали. Но, как ни странно, для Шкловского всё обошлось. Он стоял посреди московских улиц, будто лиса в пушном магазине, которую скорняки обошли стороной. Миновала лису участь всех пушных зверей - может, оттого, что она давно уже не была на воеводстве, не имела высокого поста, а, может, потому что просто повезло. Везение - фактор не математический и обсчёту не подлежит.

Ссылки: