Савинков с полицией на хвосте. Бегство за границу

В начале августа Азеф вернулся в Нижний. Первые его слова были:

- За нами следят. Он рассказал мне, что заметил за собой филеров. Я не замечал за собой никаких признаков наблюдения и поэтому сперва не поверил ему. Тогда он сообщил мне, что он не только сам за собой замечал филеров, но что его дважды предупредили посторонние люди: в первый раз в Москве, после свидания его с Якимовой в кофейне Филиппова, какой-то незнакомый ему человек на улице обратил его внимание на наблюдающих за ним филеров и второй раз кондуктор железной дороги прямо указал ему в вагоне на них.

Азеф решительно настаивал на том, чтобы немедленно всем нам уехать из Нижнего, но я долго еще протестовал: мне было жаль ликвидировать дело барона Унтербергера. Дня через два Азеф и Зильберберг заметили за собой на улице филера. Я, вернувшись к себе в номера, обратил внимание на какое-то едва уловимое изменение в отношении ко мне номерной прислуги.

Но я все-таки склонен был думать, что мы преувеличиваем опасность и, в сущности, никакого наблюдения за нами не производится. Я спросил Зильберберга: Вы уверены, что за вами следили? Я не уверен,- отвечал он,- но у меня неприятное ощущение, точно с нас не спускают глаз. В тот же день вечером, когда я с Азефом сидел в ресторане на ярмарке, мне показалось, что в залу вошел Статковский , чиновник особых поручений при петербургском охранном отделении. Я со студенческих лет не видел Статковского и, конечно, мог ошибиться, но сходства было так велико, что я обратил на это внимание Азефа. Осторожность требовала немедленных и решительных мер. Продолжая нижегородское дело, мы могли окружить филерским кольцом всю организацию, что неизбежно привело бы ее к окончательному разгрому.

Перед нами, таким образом, стояла уже не та задача, которая была раньше,- не убийство Трепова, а сохранение организации, задача менее почетная, но не менее трудная. Первым уехал из Нижнего Зильберберг. Ему счастливо удалось ускользнуть от наблюдения, и по приезде в Петербург он, купив пролетку и лошадь, стал извозчиком. Азеф скрылся. Якимова , за которой с самого Минска было учреждено строгое наблюдение, была арестована во Владимире. В "дни свобод" ее судили судебной палатой за побег из Сибири, и она по судебному приговору была возвращена на место своей первоначальной ссылки.

Со мной случилось следующее. Азеф назначил мне через три недели свидание в Петербурге. Эти три недели мы - каждый порознь - должны были посвятить сокрытию своих следов. Я прибег к хитрости: я выехал из Нижнего с поездом, который приходил в Москву за полчаса до отхода с Брянского вокзала курьерского поезда в Киев. В Москве мне едва хватало времени, чтобы переехать с одного вокзала на другой. Филеры не могли знать заранее, куда я в Москве поеду. Поэтому на Нижегородском вокзале я громко велел носильщику нанять лихача на Брестский, т. е. Смоленский, а не Киевский вокзал. Отъехав на лихаче полверсты, я спросил его: Куда ты едешь? На Брестский, как приказывали. На Брянский, а не на Брестский. Поезжай на Брянский. Лихач повернул. За нами не было никого, и я уехал в Киев в уверенности, что мой отъезд никем не замечен. В Киеве я переменил костюм и решил несколько дней провести у моего товарища по университету Данилова, служившего на станции Жмеринка, между Киевом и Одессой. Я взял билет до Одессы, но в Жмеринке соскочил с третьим звонком на платформу. На мое несчастие Данилов и вся его семья уехали в Киев. Дома была только прислуга. Я сказал ей, что я двоюродный брат Данилова, и остался один в пустом доме. Так прожил я в Жмеринке дней пять, пока не приехал хозяин. В полной уверенности, что я теперь совершенно свободен от наблюдения, я решил выехать в Петербург. До условленного с Азефом срока оставалось дней семь. На всякий случай я заехал еще в имение рекомендованного мне Азефом товарища Гедды , агронома в Клинском уезде. На другой день после моего приезда встревоженная хозяйка вошла ко мне в комнату:

- За вами следят.

- Не может этого быть.

- Только что приходил садовник, говорит, что со станции приехали двое сыщиков и спрашивают о вас. В это время приехал сам Гедда. Он рассказал, что один из железнодорожных служащих сообщил ему, что в Клину и на соседней с ним станции кого-то поджидают филеры. Очевидно, мне не удалось скрыться от наблюдения. Очевидно было и то, что дальше оставаться в имении нельзя. В тот же вечер Гедда сам запряг лошадь и отвез меня не на станцию, а на маленький, в стороне от Клина, полустанок. Когда я садился в поезд, на полустанке этом не было, кроме сторожа, ни души. Я поехал обратно в Москву с таким расчетом, чтобы в Москве захватить курьерский поезд на Петербург. Между приходом моего поезда и отходом петербургского оставалось 15 минут. Мне нужно было только выйти из вагона и на том же вокзале, даже на той же платформе, незаметно пройти в уже составленный поезд. Я так и сделал. Я приехал в Петербург утром. Я не знал, следят ли за мной, или мне удалось скрыться от наблюдения. До вечера я не замечал за собой филеров. Вечером же, около 7 часов, я, выходя из зоологического сада, заметил извозчика- лихача, который, не предлагая мне сесть, медленно тронулся за мной. Я прошел на Зверинскую улицу, он поехал за мной вслед, я свернул в Мытнинский переулок, он немедленно свернул за мной. Так следил он около часа. На Церковной я круто повернул назад и пошел ему прямо навстречу. Он на моих глазах повернул лошадь и, усмехнувшись, сказал: Ну, что же, барин, смотрите... Я понял, что меня арестуют. Я вышел на Большой проспект Петербургской стороны, и он, обогнав меня, поехал по направлению к Введенской улице. Я взял извозчика и велел ему ехать на Большой проспект Васильевского острова. Я помнил, что посредине его есть бульвар, и решил воспользоваться им, чтобы скрыться. На Тучковом мосту я услышал за собой крупную рысь. Я обернулся. Мой лихач догонял меня. На Большом проспекте я на ходу выскочил с извозчика и, перебежав бульвар, скрылся в Днепровском переулке. Весь расчет у меня был в том, что лихач не может с лошадью пересечь бульвар, а должен его обогнуть. Таким образом, я выигрывал несколько минут. Лихач действительно погнал свою лошадь в объезд. Я бросился бегом по Днепровскому переулку и, свернув в Академический переулок, прижался к стене какого-то дома и ждал. Прошло полчаса. Кругом не было ни души. Я решил, что мне удалось убежать. Вещей со мной не было, зайти в гостиницу поэтому было мне неудобно. Я вспомнил, что на Большом проспекте Петербургской стороны живет мой товарищ по гимназии, присяжный поверенный А.Т. Земель . Я позвонил к нему. Я рассказал Земелю, что за мной следят уже две недели, и спросил его, может ли он дать мне ночлег. Земель согласился без колебания. На следующий день утром к Земелю пришел гражданский инженер П.М. Макаров, мой хороший знакомый: он не раз оказывал услуги боевой организации. Макаров сказал, обращаясь к Земелю:

- Почему ваш дом окружен полицией? Дом был действительно окружен полицией. Было ясно, что меня все-таки проследили и что мне едва ли уйти. Я начал с Земелем обсуждать, каким образом скрыться мне из его квартиры. Посреди разговора Земель надел шляпу и вышел на улицу за покупками. Макаров ушел давно. Я остался один. Прошел час, прошло два и три часа. Наступили сумерки, Земель не возвращался. Я не мог понять причин его отсутствия. Зная его, я не мог думать, что он оставил меня в таком затруднительном положении, но в равной степени не мог допустить, что он арестован. Причины для ареста не было. Земеля могли взять, только обнаружив меня у него. Но полиция с обыском не являлась, и я, хотя и окруженный со всех сторон, был еще на свободе. Часов в 8 вечера я, не дождавшись Земеля, решил выйти на улицу. Я надел его пальто и прошел мимо дворников в ворота. Дворники не обратили на меня никакого внимания.

Шел дождь, началось наводнение. Филеров не было видно. Я взял извозчика и поехал на Финляндский вокзал. Как оказалось впоследствии, Земель был арестован на улице и отвезен в охранное отделение. До вечера полиция принимала его за меня. Только к ночи выяснилось, что произошла ошибка. Тогда был сделан безрезультатный обыск у него на квартире. Я проехал на дачу в Финляндию к А. Г. Успенскому .

Я был в нерешительности, что мне теперь предпринять. Об Азефе известий я не имел. Я склонялся к тому, чтобы из осторожности прожить несколько дней в Финляндии и только тогда начать поиски Азефа. Но на дачу к Успенскому на другой день приехал член петербургского комитета В.3. Гейнце . Он сказал мне, что Азеф выехал за границу. Он же сообщил мне следующее. К члену петербургского комитета Ростковскому явилась незнакомая дама и принесла анонимное письмо: в письме этом говорилось, что инженер Азеф и "бывший ссыльный Т." (Татаров) - секретные сотрудники департамента. Затем перечислялось, что именно тот и другой "осветили" полиции. Письмо это не вызвало тогда во мне никаких сомнений: уже не говоря об Азефе, я и Татарова не мог заподозрить в провокации. Но я не понимал происхождения и цели этого письма и решил поэтому ехать за границу посоветоваться с Гоцем и Азефом. Я понимал только, что письмо это во всяком случае доказывает осведомленность полиции и что нам поэтому невозможно немедленно приступить к дальнейшей работе. Все члены боевой организации, кроме приехавшей впоследствии в Женеву Доры Бриллиант, остались в России. Для перехода через границу я обратился в Гельсингфорсе по данному мне Гейнце адресу к члену финской Партии "активного сопротивления" Евве Прокопе . В Гельсингфорсе я встретил Гапона : он жил в Скатудене у студента Вальтера Стенбека. Когда я пришел к нему вечером, он уже спал. Вокруг его дома дежурила вооруженная стража - члены Партии "активного сопротивления". Гапон проснулся и, увидев меня, приподнялся с кровати. Первые его слова были:

- Как ты думаешь, меня повесят? Я удивился его вопросу. Я сказал:

- Вероятно.

- А может быть, в каторгу? А?

- Не думаю. Тогда он робко спросил:

- А в Петербург можно мне ехать?

- Зачем тебе в Петербург? Рабочие ждут. Можно? Пути всего одна ночь. А не опасно?

- Может быть, и опасно. Вот и Поссе мне говорит, что опасно. Убеждает не ехать. Как ты думаешь, если вызвать рабочих сюда или в Выборг? Я ничего не ответил. Гапон сказал: Паспорт у тебя есть? Есть. Дай мне. У меня один. Все равно. Дай. Ведь мне самому нужен. Ничего. Дай. Слушай, не могу же я остаться без паспорта. Дай. Я дал ему фальшивый паспорт на имя Феликса Рыбницкого. Пряча паспорт, он повторил свой вопрос: Так ты думаешь,- повесят? Повесят. Плохо. Я стал прощаться.

На столике у постели лежал заряженный браунинг. Гапон взял его и потряс им над головой. Живым не сдамся! Евва Прокопе направила меня в Або. Из Або я, в сопровождении члена той же финской Партии "активного сопротивления" товарища Кувшинова, проехал на Аландские острова. На Аландских островах был снаряжен парусный бот, принадлежащий местному помещику Альфтану. Альфтан, Кувшинов, крестьянин Линдеман и студент гельсингфорсского университета Виоде составили экипаж бота. Мы прошли таможню под флагом яхт-клуба и к вечеру остановились на маленьком острове в финских шхерах. На заре мы опять снялись с якоря и через сутки были уже в шведских водах. Меня высадили на шведский маяк. Финны сказали смотрителю маяка, что я француз-турист, и с его помощью я нанял парусную лодку до Фюрюзунда, маленького курорта под Стокгольмом. К вечеру я был в Фюрюзунде и еще через день в Стокгольме. Я не могу забыть той любезности и того радушия, с которым встретили меня тогда эти финны. В моем лице они, по их мнению, оказывали услугу русской революции и делали это с тем большей готовностью, что справедливо считали себя товарищами русских революционеров. В начале сентября я приехал в Женеву.

Ссылки: