Аркадий Викторович Белинков и В.Б. Шкловский

Был среди них (его друзей, учеников и поклонников) один, который не только не прощал ему ничего, но и постоянно напоминал ему обо всех его прегрешениях - колол, щипал, топтал, вытирал об него ноги, не упуская малейшего повода, чтобы укусить, а часто даже и не искал никакого повода, просто так, ни с того ни с сего вонзал в него свое жало.

Этим самым непримиримым врагом Шкловского, самым злым, постоянно кусавшим его оводом был любимый ученик Виктора Борисовича - Аркадий Викторович Белинков . Совсем недавно один из нынешних газетных борзописцев, принадлежащий к поколению уже не "детей" (как юная Белла ), а скорее "внуков", размышляя об опубликованных недавно протоколах допросов арестованного в 44-м году Аркадия Викторовича, написал (и напечатал) буквально следующее: От протоколов допросов попахивает сенсацией: обилие Шкловского в беседах со следователем наводит на мысль, что Шкловский на Белинкова в 1944 году и стукнул, о чем Белинков догадался и потому посвятил Шкловскому некоторое количество ненависти в романе о Юрии Олеше "Сдача и гибель советского интеллигента", на что Шкловский ответил тоже ненавистью. ( Михаил Золотоносов . Пиня из Жмеринки. "Московские новости", 11-17 ноября 2003) Автор дает понять, что эта его версия - только догадка. Так сказать, рабочая гипотеза. Вообще-то, за такие гипотезы в приличном обществе сразу бьют по морде. Но - что правда, то правда: ярость, с какой Аркадий постоянно нападал на своего учителя, и в самом деле наводит на мысль о какой-то особой, потаенной, сугубо личной причине для этой неиссякающей страсти. Золотоносов, конечно, тут мало что понял. Можно даже сказать - не понял ничего. Думаю, что и книгу Белинкова об Олеше он не читал: если бы читал, вряд ли бы назвал ее романом. Но статья его не о книге, а о протоколах допросов. Да, имя Шкловского действительно в тех допросах поминается часто. Но как было следователям не интересоваться персоной учителя арестованного антисоветчика, который к тому же даже и после его ареста пытался заступиться за своего проштрафившегося ученика? Чистая ложь - то, что Шкловский отвечал на эти выпады Аркадия "тоже с ненавистью". Да и те чувства, которые автор книги про Юрия Олешу постоянно выливает на Виктора Борисовича, в понятие "ненависть" тоже не больно укладываются. Если даже это была и ненависть, - то ненависть совершенно особого рода. Сложные, запутанные отношения, разобраться в которых и тем, кто близко знал обоих, не так-то просто. Однако - попробую.

См. Белинков Аркадий Викторович Над жертвой своего сарказма - Шкловским - он глумится с каким-то особенным сладострастием: Один некогда замечательный писатель (будем условно называть его "учитель танцев Раздватрис в новых условиях"), великий и горький грешник русской литературы, каждая новая книга которого зачеркивала каждую старую его книгу, улыбающийся человек, повисший между ложью и полуправдой, понимающе покачивал головой. Пили чай. Обменивались жизненным и литературным опытом. Шутили.

- В годы культа, - рассказывал улыбающийся человек, - бывали случаи, когда в издательстве заставляли писать, что Россия родина слонов. Ну, вы же понимаете, - это не дискуссионно. Такие вещи не обсуждаются. Одиссей не выбирал, приставать или не приставать к острову Кирки. Многие писали: "Россия родина слонов". А я почти без подготовки возмутился. Я сломал стул! Я заявил. "Вы ничего не понимаете. Россия родина мамонтов!" Не может быть никаких сомнений, что этот "учитель танцев Раздватрис в новых условиях", "великий и горький грешник русской литературы", "улыбающийся человек, повисший между ложью и правдой?" - не кто иной, как Виктор Борисович Шкловский. ("Одиссей не выбирал, приставать или не приставать к острову Кирки" - это именно он, Шкловский, - его, особенный, только ему присущий способ мышления, и его, уже хорошо нам знакомая концепция: "Когда мы уступаем дорогу автобусу?") Но почему все-таки в качестве мишени Аркадию нужен был именно Шкловский? В сдавшихся и погибших интеллигентах, как я уже сказал, недостатка не было: выбирай любого. Почему же, в таком случае, в качестве мишени для самых острых и ядовитых своих сатирических стрел он постоянно выбирал именно его? Чтобы ответить на этот непростой вопрос, мне придется опять припасть к тому же источнику: художественной литературе. Ведь она - эта самая художественная литература - главным образом для того нам и нужна, чтобы с ее помощью разбираться в самых запутанных и сложных психологических коллизиях, самых загадочных тайнах и вывертах человеческой души. В знаменитом в пору моего детства (ныне, наверно, уже забытом) романе Этель Войнич "Овод" главный герой этого романа, талантливый памфлетист Феличе Риварес, подписывающий свои язвительные фельетоны псевдонимом "Овод", с неизменной страстью жалит своим сатирическим пером церковников - священнослужителей всех рангов, от рядового какого-нибудь прелата до самого папы. Но особую его ярость почему-то вызывает самый достойный из них, у простого народа пользующийся репутацией чуть ли не святого - кардинал Монтанелли. Жизнь Ривареса - трудна и опасна. А для любящей его женщины - совсем уж невыносима. И она умоляет его бросить всё и уехать с ней "из этой ужасной страны, от этих людей, от политики". Уедем, говорит она, и будем счастливы. Риварес отвечает, что это для него невозможно: здесь, в Италии, у него есть дело и товарищи. И тогда - звериным чутьем любящей женщины она проникает в самую глубокую тайну его сердца:

- И еще кто-то, кого ты любишь больше, чем меня! - крикнула она с отчаянием.

- Тише, - сказал он. - Ты взволнована и воображаешь то, чего нет на самом деле.

- Ты думаешь, что я говорю о синьоре Белле? Меня не так легко обмануть. С нею ты говоришь только о политике. Ты так же мало любишь ее, как и меня. Ты думаешь только о кардинале. Овод вздрогнул

- О кардинале? - Повторил он машинально.

- Да, о кардинале Монтанелли. Разве я не видела твоего лица, когда проезжала его коляска? Ты был белый, как этот платок. Да и теперь ты дрожишь, как лист, как только я упомянула его имя.

- Ты не знаешь, о чем говоришь. Я ненавижу кардинала Он мой злейший враг!

- Враг или нет, но ты любишь его больше, чем кого-либо на свете. Посмотри мне в лицо и скажи, что это неправда, если можешь..

- Это правда, - сказал он. Те, кто читал - и еще помнит - эту старую книгу, вероятно, отметят, что положенную в ее основу психологическую коллизию я тут изобразил несколько упрощенно. Достаточно сказать, что кардинал Монтанелли был родным отцом Овода, о чем тот сперва не знал, а когда узнал - это стало для него глубочайшей душевной травмой. ("Я верил в вас, как в Бога, а вы лгали мне всю жизнь".) Виктор Борисович отцом Аркадия не был. (Разве что - духовным его отцом.) И никогда ему - во всяком случае, ему лично - не лгал. Но Аркадий любил его сыновней любовью. И чем сильнее была эта его любовь, тем исступленнее он на него нападал.

Ссылки: