Приложение3 (Алексеев Л.В.: бои за Змиев в гр. войну)

С рассвета 21-го опять началась канонада. Мы встали очень рано и пошли к Рожанским - от них хорошо видно Задонецкие хутора, где по нашим соображениям, должен был идти бой, или они уже заняты казаками. С их обрыва было видно, что стреляли большевики с горы от кладбищенской змиевской церкви (из орудий). Снаряды летели с жужжанием и свистом и разрывались где-то на лугу между нами и бором. Нас удивило, что стреляют уже не от Бублия и Провалья, а из Змиева на луг, а на позициях у Бублия - все тихо. Сначала стреляли только красные, но вот из Задонецких хуторов загремели пушки казаков. Их снаряды падали на окраины Змиева, около кладбищенской церкви. Но вот все стихло (к 11 часам утра).

В это время пришел Бабич и сообщил потрясающую новость: в два часа ночи на шляху появились добровольцы, рассеяли там большевиков, отняв у них три пулемета. А мы ничего не знали! (мы слышали ночью как раз эти выстрелы.) Белые наступали до самого Змиева, (...) Вот было неожиданно! Мы думали, что теперь только и начнется настоящий бой, а он уже кончается! Казаки заняли город Змиев до Замостья.

Но вот в два часа дня мы услышали отчаянную пальбу со стороны Змиева. Почти невозможно было различить отдельных выстрелов - оказалось, что казаки, утомленные непрерывным боем, расположились на отдых около собора, а в это время красные перешли Замостье и напали на казаков, отняв у них два пулемета...

В 4 часа дня прибежала из Змиева баба, говоря, что город снова занят красными, что они кричат ура и празднуют победу. Можно себе представить, в каком мы были отчаянии! Но вот снова началась пальба из орудий, где-то далеко в районе вокзала. Она быстро стала отдаляться. От сердца немного отлегло!

Вечером мы пошли собрать самые свежие сведения (Лева, Аня, я и Миша - Мих.Ив. Горожанкин , сын ботаника - 1879-1946. -Л.А.), прошли хутора и спустились с горы, наткнулись на три трупа красноармейцев с совершенно разбитыми шрапнелью черепами. Здесь же валялась лошадь. На вершине горы стояли неподвижно два всадника. Мы повернули было домой, как вдруг услыхали рожок в Задонецких хуторах, а затем пение хором. Мы взошли на холм к Бублию и стали спускаться, осматривая позиции юнкеров. На земле валялись пули, обоймы, шапки и разные другие вещи. Из Задонецких хуторов показались какие-то всадники, а затем целый отряд, идущий с пеньем через мост. Когда они поравнялись с нами, двое отделились и, держа ружья наперевес, крикнули, чтобы мы слезли. Миша сошел вниз. Его расспросили сначала очень грубо - кто мы, зачем мы здесь, откуда мы. Миша ответил, что пришли их встречать. - А кого? - Наших освободителей!

Они сделались очень любезны, поблагодарили за встречу и уехали. Мы долго стояли и смотрели, как проходили войска отряд за отрядом. Таким образом, мы присутствовали при вступлении добровольцев в Змиев. На сердце было так радостно!.." (Архив Л.В. Алексеева).

В 1919-1921 гг. Арнольди жили в Екатеринодаре. За это время все частные земли были национализированы, в том числе и земли дач профессоров под Змиевом. 27 июля 1921 г. Ольга Ивановна Арнольди приехала в Харьков хлопотать о змиевской земле (тщетно!). О змиевских дачах рассказывали ужасы. Она писала сестре (моей матери):

"Мария Семеновна (жена проф. Л.А. Шкорбатова ) все время жила у Рожанских, но недели три назад грабили еще раз Винокуровых, как раз в то время, когда Мария Семеновна была там. Вместе с Винокуровыми она сидела в сарае, пока грабители искали денег. Дети известили Рожанских, а Конкордия Федоровна выбежала с револьвером и выстрелила. Через два дня грабили (говорят, из мести за выстрел) Рожанских, издевались над женщинами, напугали до полусмерти и забрали много вещей и запасов. У Оли (дочери Дм.Ап. и Конк.Фед. Рожанских. - Л.А.) после этого какие-то нервные явления. Все решили бросить дачи, распродав, что возможно, и Шкорбатовы уехали... (в Харьков. -Л.А.)".

"В Харькове - голод: хлеб черный между 2200 и 2500 р. за фунт, яйца 5500 р. десяток, масло - 14 000 р." (из того же письма). Из воспоминаний Татьяны Леонидовны Шкорбатовой "О былом": "Дача Арнольди подверглась разграблению (1921?) - все ее растащили. Арнольди оставили дачу на попечение некоего Ивана Ивановича. Это был агроном, жил в Комендатовке в крохотном домике, возделывал свой участок, отличался вспыльчивым характером и воевал с соседними крестьянами, т.к. их скотина постоянно заходила на его участок. Иван Иванович поселился на даче Арнольди и был там убит, как все считали, местными бандитами из мести".

На даче Арнольди жить невозможно - она вся разворована. Выяснилось, что Иваницкие сдают комнаты с пансионом. Ольга Ивановна и Костя Арнольди жили там лето 1923 г. "Везде большое обнищание, - пишет он, - до того, что некоторые крестьяне покупают у Иваницких молоко". Жил Костя Арнольди в тех же местах, если мне память не изменяет, и в 1926 г., очень подружился и экскурсировал с Ваней Рожанским (как мне теперь рассказывал Иван Дмитриевич). Рожанским удалось сохранить змивскую дачу до 1930-х гг.

Я попал в Змиев впервые семилетним в 1928 г. Помню линейку в одну лошадь, на которой мы ехали с матерью со станции (7 км). Жили у крестьян - у зажиточной Семенихи с большой и поразительно работящей семьей и большим хозяйством (две лошади, коровы, овцы, свиньи и т.д.), которое эта семья и обслуживала (наемного труда не было, но, конечно, на следующий год их, как кулаков, выслали!..). Мне таким образом один раз в жизни было дано увидеть настоящее дореволюционное зажиточное хозяйство, детали которого остались навсегда в памяти! Выписываю из своих "Воспоминаний" то, что относится к семейству Рожанских.

На их дачу я попал вскоре по приезде. Она производила очень добротное впечатление, с "ампирным" портиком и колоннами. Как мне объяснил, когда мы с ним познакомились в 1980-х гг., И.Д. Ро-жанский, фасад их дачи, построенной в 1912 г., копировал фасад дома украинских помещиков Гоголь-Яновских ( матери Н.В. Гоголя ). Привел меня туда кто-то из взрослых, разговор шел на террасе, помню Дмитрия Аполлинариевича в жилете и украинской, расшитой рубахе под ним, помню теплое, интеллигентное лицо хозяйки дома Конкордии Федоровны . Не помню, о чем шел разговор, кажется, о чем-то условливались с Арнольди...

Самое сильное воспоминание этого лета - именины Ольги 11 июля, когда мы с матерью были в гостях на биостанции у Ольги Ивановны Арнольди, а потом все вместе отправились на дачу Рожанских. По традиции, несомненно, еще со времен дореволюционных, в этот день ежегодно для местной украинской молодежи устраивалось роскошное гулянье с фейерверком и скромным, но угощением (этого, правда, не помню, но какой же праздник без "горилки"?). Дело в том, что дочь Рожанских, как я говорил, звали Ольгой. По рассказу И.Д. Рожанского, она очень увлекалась своей дружбой с крестьянскими девушками, хорошо знала их во всей округе и, желая сделать ей приятное, Дмитрий Аполлинариевич некогда и ввел этот обычай. Уже издали, в наступившей темноте, отчетливо был виден дом, окруженный, как и площадка для танцев перед ним, бумажными фонариками разных цветов со свечками внутри. Это было удивительно красиво. Площадка посыпана песком, на ней - толпа молодежи в украинских костюмах, на лицах играют отблески фонариков, висящих на проволочках... Наяривает гармонист, рядом - деревенский скрипач, играющий на инструменте с помощью большего пальца... Под нехитрую музыку пары кружатся в вальсе - простонародном, деревенском, танцуют польку, сапогами поднимая страшную пыль; хохот, остроты, просто веселые разговоры... Друг друга мы почти не слышим. А вот подходит к нам и именинница - Оля в украинском костюме, с непременным венком на голове. Она только что с кем-то отплясывала залихватский танец и старается отдышаться, о чем-то смеется с моим кузеном Костей. И снова ее увлекают в толпу, новый танец! Можно представить ее счастливое лицо! Хозяева празднества, полная Конкордия Федоровна и Дмитрий Аполлинариевич под колоннами на балконе смотрят на увеселяющуюся молодежь и управляют празднеством. В своей белоснежной украинской рубашке и жилете он напоминает прежнего помещика средней руки из этих мест. А кругом - счастливые лица, пыль, топот, радость молодости -так я это навсегда и запомню!

Кульминация праздника наступает, когда Дмитрий Аполлинариевич куда- то исчезает и над танцующими вспыхивает настоящий фейерверк, сделанный пиротехническими ухищрениями Рожанского. Ракеты взлетают и взлетают, освещая танцующих, веранду, крышу дома, тысячью искр рассыпаются они над головами и, кажется, им нет конца...

Это - 1928 год - последний счастливый год нашей деревни. Год самого большого за прошлые (и довоенные!) годы урожая на душу населения, год самого последнего торжества крестьян, 11 лет назад получивших в вечное владение землю помещиков-эксплуататоров!.. Как мы знаем из работ экономиста профессора Венжера , уровня 1918 г. наша деревня по урожаю более не достигла никогда!

Начиналась борьба с интеллигенцией, на "вредительство" которой отныне списывались все просчеты правителей. Весной прошел первый показательный процесс - т.н. "Шахтинское дело". Моя мать, учительница музыки, рано окончила учебный год. Времена же были настолько еще детские, что ей удавалось "под рукой", без пропуска попадать в Октябрьский зал Дома союзов почти на все заседания. Она видела там страшные вещи и при мне рассказывала родственникам. Я все слышал и запоминал...

Второй раз я об этих вещах услышал, помню, в доме Арнольди на Чистых прудах в Москве. Был 1931 г. Вечером у них в гостях теперь уже ленинградский профессор Дмитрий Аполлинариевич Рожанский. Никто не обращал внимания на меня десятилетнего, и я тихо сидел в углу. Дмитрий Аполлинариевич взволнованно ходил по комнате и нервно рассказывал о пережитом. 5 октября 1930 г. (как мне сказал Иван Дмитриевич) он был арестован в Ленинграде, где жил с семьей, и подвергался бесконечным допросам и требованием подписать обвинение. Он упорно отказывался и тогда его "забывали" в коридоре при двух конвойных. Конвой через определенное время менялся, ему же не разрешалось сесть. Стоя между конвойными, он поминутно слышал "Стоять! Спать нельзя!". Так он простоял первую ночь. Утром показался следователь: "Что вы? А мы про вас совсем забыли, извините пожалуйста! Ну, пойдемте в кабинет!" - говорил он с любезной улыбкой и допрос продолжался. Д.А. Рожанский и на второй день не подписал, и опять его "забыл" следователь на ночь. Последнюю ночь он уже стоять не мог и висел уже на конвойных, но наутро все-таки ничего не подписал... Этот рассказ Дмитрия Аполлинариевича мы с Арнольди слушали с изумлением - никто ни о чем подобном еще не слышал. На Шахтинском процессе, по рассказу моей матери, один из обвиняемых - Скаруто (фамилию помню с детства!), давая показания, услыхал из зала истошный голос жены: "Зачем ты лжешь на себя, Михаил?!", он заметался и сказал, что все это неправда, "но с нами такое делали!.." - Председатель суда (Вышинский) объявил, что обвиняемому плохо, перерыв! Через 15 мин Скаруто, как ни в чем не бывало, продолжал показания... Это мы от моей матери слыхали, но ведь Скаруто не рассказал, что с ним делали, как пытали!.. В 1931 г. следователи еще были "любезны" и нагло извинялись за пытку. Не то, что потом! По рассказу Ивана Дмитриевича мне (о пытке его отца он узнал только от меня!), его отец написал жалобу прокурору. Его перевели в "техническое бюро" ("шарашка"), где он использовался как физик. В том же 1931 г. были опубликованы печально знаменитые "шесть условий Сталина", где предлагалось перестать бороться со старыми интеллигентскими кадрами, а их использовать по специальности. В результате в июле 1931 г. Д.А. Рожанский был освобожден и вернулся к семье в Ленинград.

На этом мои воспоминания о семействе Рожанских кончаются. 3.11.1997 г. Москва Л.В.Алексеев.

Ссылки: