Рябчиков Е.И.: Рискованный полет

"Звонок. Снимаю трубку. Коккинаки! Сказал лишь одно слово: "Сегодня".

Понял! Сна как не бывало. С трудом, но узнал: вылет - из Щелково в 4 утра. Приезжаю. Никого из журналистов не пускают, а мне на вахте отдают честь и.".

Может, честь и отдали, но попал Е. И. на аэродром, по воспоминаниям Коккинаки, иначе: "Вдруг вижу около самолета Женю - прошел тылами. Говорит, пропустил его директор завода, которому он обещал написать очерк в газету о заводе.

А пригласил я Рябчикова потому, что был запланирован необычный эксперимент". Похоже, Евгений не подозревал, что намечается взять рекордную высоту - эту информацию держали в тайне.

"Итак, - продолжает Е. И., - на летном поле я - единственный газетчик. Утро было морозное и снежное, над Центральным аэродромом висели легкие тучи. Ветер разгонял их, и "метеорологический бог" Альтовский уверял знаменитого авиаконструктора Николая Николаевича Поликарпова , что погода будет прекрасной".

Дальнейшие события "прокручены" Рябчиковым в обратном, послеполетном порядке - когда он уже знал, в чем суть "необычного эксперимента".

"Вооруженный "ФЭДом" и блокнотом, я метался по заснеженной площадке аэродрома: нужно поговорить с летчиком, конструктором, командующим воздушными силами Яковом Ивановичем Алкснисом , со спортивными комиссарами.".

Предстоял рискованнейший полет. Легкий биплан был предельно облегчен и поставлен на колеса, тогда как зимой взлет-посадка - только на лыжах. А они - тяжелее колес. Посмотрели, что можно еще убрать. В итоге прочность самолета уменьшилась до предела. Но и это не все: летчик предложил лететь без добавочного бака с горючим: решил возвращаться планируя. Без радио, без дополнительных навигационных приборов, в открытой кабине. Один на один со стратосферой.

Хотя с тех пор прошли десятилетия, волнуюсь и сейчас, когда вспоминаю возвращение Коккинаки. Горючее в баках выгорело. Мотор остановился. На безжизненной крылатой машине летчик пикировал, чтобы быстрее войти в плотные слои атмосферы.".

Но - кончился кислород. Коккинаки потерял сознание.

"Самолет падал, явно лишенный управления. Вот его уже видно в бинокли. Лица наблюдателей стали серыми. Завыли сирены. К центру аэродрома устремились лыжники, аэросани с красным крестом и аэросани стартовой команды. Спрятав фотоаппарат от мороза подмышку, я побежал по сугробам к центру аэродрома. Сердце вырывалось из груди. Дышалось тяжело. Снег забил ботинки, лез в глаза. Я падал, вскакивал, снова барахтался в сугробах, которые намело по обе стороны узкой взлетной дорожки".

По счастью, летчик пришел в себя и повел самолет на посадку. Но, оказалось, под ним . Красная площадь (!). С трудом Коккинаки "вытянул" к Белорусскому вокзалу, а потом - к аэродрому. И вот - посадка. Но когда шасси коснулись земли, самолет вдруг опрокидывается!

"Счастливая репортерская судьба: раньше аэросаней, лыжников и особых спасательных команд я оказался около "капотирующего" самолета. Щелк! Снимаю момент, как машина врезается колесами в сугробы. Щелк! Снимаю, как самолет встает на дыбы. Щелк! Вот он, самолет, скапотировал: встал, подобно свечке, и готов рухнуть на спину. Что-то рвется, гремит, ухает, и наступает тишина. "Кока, - закричал я что есть сил. - Кока! Родной!".

- Ну, что тебе? Жив. - послышался из-под перевернувшегося самолета голос летчика.

Я помог ему выбраться (от удара плечевые ремни оборвались) и попросил встать около разбитого крыла. Щелк! Коккинаки улыбается, поднял руку".

Однако репортерский сюрприз еще ждал своей минуты.

В. Коккинаки: "Пока я летал, Женя разговаривал с техническими работниками, мотористами. Много фотографировал. И вот тогда к нему подошел товарищ и говорит: "Пожалуйста, ваш аппарат".

А дальше - прямо-таки артистическая игра. Специалист открывает крышку, вытаскивает пленку, засвечивает ее. Женя с досадой реагирует: "Эх, вся работа впустую!". А на следующий день в "Комсомолке" полный отчет и. фотоснимки. Вот вам и король репортеров!". (Пленку-то он подменил заранее. Рисковый был парень).

Выйдя с аэродрома, Рябчиков оказался под градом упреков разъяренной толпы своих коллег: "Они готовы были сделать со мной бог знает что, хотя - какая моя вина в том, что Владимир Константинович позвонил именно мне. Изо всех радостей, которые даровала мне жизнь, едва ли не самой большой была и остается для меня радость видеть рождение героя, наблюдать его динамичный скачок из неизвестности к славе, ко всеобщему признанию. Я первый написал о Коккинаки, затем на протяжении десятилетий писал о нем, видел, как он рос, становился выдающимся летчиком. Это была живая "лаборатория героизма"".

.Спустя годы Владимир Константинович прислал Рябчикову конверт с надписью "Возвращаю через 40 лет": в нем лежали фотографии того полета, некогда подаренные ему Рябчиковым.

Ссылки: