Рябчиков Е.И. в тюрьмах: глазам не верю

"График" и "географию" перемещений Рябчикова по тюрьмам составить не представляется возможным. А вот обстановка в камерах, - чем "жила", о чем "говорила", - по воспоминаниям Рябчикова, отчасти известна (даю в сокращении):

"Я повстречал тогда уйму знакомых. Например, А. И. Тодорского , начальника Военно-воздушной инженерной академии , участника первой мировой войны, автора книги "Год - с винтовкой и плугом" (издана в 1918. - М. В.), получившей положительную оценку Ленина. Александр Иванович говорил мне: "Ты должен выжить, чтоб рассказать о мужестве советских людей".

Сколько раз я вспоминал наказ старого большевика! И продолжал верить Сталину , был убежден, что его обманывают, что плетет интриги и разоблачает "заговоры" Ежов .

Однажды ночью привели в камеру - бог мой!- Евгения Карловича Стомана . Знаменитый Стоман. Любимец Туполева, незаменимый человек в его КБ. Он готовил к перелетам через Северный полюс в Америку самолеты Чкалова и Громова. (Весной 1934-го Туполев назначил Е. К., энергичного опытного инженера и летчика, руководителем комиссии, которой поручалось испытание АНТ-25 . Андрей Николаевич полагался на мастерство и опыт Стомана, верил, что работа будет выполнена спокойно и уверенно).

И вот он, Стоман, в камере. Уму непостижимо. Увидев меня, Евгений Карлович опешил. И постарался отмежеваться от меня как изменника Родины. Допросы были впереди, и он был уверен, что его освободят. С извинениями.

Бородач, лежащий на кровати, крякнул, сел и предложил: "Давайте знакомиться. Спиридонов . Муж Марии Спиридоновой , лидера эсеров". Видно было - тертый тюремный калач, умел беречь себя. По утрам делал зарядку, обливался холодной водой и растирал тело докрасна. На вид - собранный, сухощавый.

Он был уверен, что я сдался. И советовал: "Сразу признайтесь во всем - и бить не будут". А я - свое: "Что значит виноват?! Я люблю свою Родину, предан партии Ленина-Сталина.". Но Спиридонов будто не слышал меня. Смывая с моего лица остатки крови, предсказывал провал жестокого, кровавого эксперимента со строительством социализма, когда будут загублены тысячи и тысячи лучших сынов Родины.

Глазам не верю: пока меня допрашивали, в камере "поселился" еще один "враг народа" - Павел Горшенин .

Быть не может! Не раз видел его на Центральном аэродроме Осоавиахима в Тушино: он учился летать на У-2, прыгал с парашютом. Бывал в редакции, а я - у него, в ЦК - посоветоваться, узнать новости, попросить, чтобы включили в дальний перелет.

Горшенин встретил меня в штыки: "Вот, оказывается, почему вы были таким прытким. Теперь все ясно: чекисты сорвали с вас маску".

Когда Горшенина увели на допрос, Спиридонов предрек: "Зубы выбьют - все признает. А о вас наговорит бог знает что".

Незнакомый мне "постоялец" "охладил" Стомана:

- Извинения? Ждите - на золотом блюдечке с серебряной каемочкой.

- Генерал Кошелев? Это вы?

- Он самый. Я - коммунист. Как коммунист, делал все во имя коммунизма. В Маньчжурии, Испании, Германии. За коммунизм и умру. Страна - в трагедии.

И потом, отведя меня в сторону, торопливо: "Завещаю вам: через годы, может быть, через многие годы вы должны рассказать правду о том, что здесь творилось".

Он тогда "раскрыл" мне Берзина : "Запомни, в коллективной работе Разведупра Красной Армии - Ян Карлович был его начальником - "Будущая война" сказано, что ее главной силой станет не конница, а мотор. Это будет война нового оружия, война без объявления начала боевых действий. У нас не только Ворошилов неверно видит будущую войну. А Туполева и все его КБ бросили в тюрягу. Безумие.

Вскоре генерала увели. Наспех прощаясь, заверил: "Я предан Родине и умру за Родину. Не поминайте лихом".

Стук за дверью. Очередной арестант.

- Это же Родченко! - вырвалось у меня. Он был кассиром партии при Ленине . Очень интеллигентный, умный человек. Иван Иванович узнал меня не сразу, хотя мы встречались еще в Нижнем Новгороде, на торфяных болотах под Балахной. И в Москве: он организовал Торфяной научно-исследовательский институт , был его директором. Он знал наверняка: "Нас повезут по тюрьмам и лагерям.". И напутствовал: "Мне много лет, а ты - молодой. Береги себя, держись. Соблюдай дисциплину, чтоб потом рассказать обо всем".

Однажды привели Карапетяна , начальника Московского аэропорта . Он принимал иностранные самолеты. Значит, шпион".

Тем временем борьбу за честное имя сына продолжает Татьяна Никаноровна . Хотя, скорее всего, знала, что сильно рискует (ее уволили из органов - написала рапорт - сразу же, как взяли Евгения).

17 октября 1937 года она вторично обращается к Генеральному комиссару Госбезопасности Н. И. Ежову :

"Матери в Советском Союзе отводится высокое и почетное место, и поэтому я решилась вторично (первое письмо не выявлено. - М. В.) обратиться к Вам с глубокой материнской просьбой освободить из-под ареста моего сына Рябчикова Евгения Ивановича, сотрудника газеты "Комсомольская правда"".

Далее - о сыне, его работе, о себе. Этот "раздел" практически повторяется в других письмах и "звучит" он, если обобщить, так:

"По действиям [сына] и задушевным беседам с ним знаю его как всей душой преданного советской власти человека, всегда готового по зову этой власти отдать самою жизнь. В школе и дома он воспитывался в советском духе, у него отсутствовали какие-либо основания для враждебной настроенности к советской власти, и, насколько я знаю, он был счастлив сознанием, что работает на благо нашей социалистической родины. Воспитывая сына, зорко наблюдая за его умственным развитием и направлением мысли, я привыкла в нем видеть юношу, беззаветно преданного ученика Ленина-Сталина, готового в любой момент без рассуждения сделать все, что потребуется от него партией и правительством для построения социализма".

Надеясь придать своим доводам больший вес, Татьяна Никаноровна ссылается на личную судьбу: 10 лет работы в НКВД, семь лет - член Горьковского горсовета, народный заседатель. В общем, бывшая дочь пастуха, батрачка, получившая образование благодаря советской власти и отвечающая на ее заботу безупречным, как она пишет, трудом.

А в заключение.

"Николай Иванович, посмотрите на Евгения как отец на своего сына. Отзовите его к себе, своим авторитетным словом укажите ему, если он сделал что-либо неправильно. Не отталкивайте его от себя - ведь у него вся жизнь впереди, ему ведь всего 27 лет, он может быть очень полезным членом нашего советского коллектива.

К великому празднику Октября выпустите его. Разрешите мне, старухе- матери, поручиться за него своею жизнью не потому, что я не дорожу жизнью. Наоборот, я захлебываюсь от счастья, что живу в такую пору, когда сбылось все, о чем когда-либо мечтало человечество.

Дорогой Николай Иванович, я верю, что Вы сделаете меня вдвойне счастливой в день Октября - снимете тяжесть с материнского сердца".

Ссылки: