 |
Рабичев Л.Н.: Деревня Бодуны, смерть Олега Корнева
/ "Шесть фугасных бомб и я - / вот сюжет моей картины, / островки травы и глины, / небо, дерево, земля. / Дым - одна, осколки - две, / дом и детство в голове, / сердце удержать пытаюсь, / землю ем и задыхаюсь, / третья? - Только не бежать - / это смерть, лежи, считая, / третья, пятая, шестая....../ Мимо. Выжил. Можно встать". / "И осколок, который летел в меня, / угодил в живот моего коня. / Я достал наган и спустил курок. / На цветах роса, / а в котле фураж - три кило овса. / Белорусский фронт. Сорок третий год". / Когда появились немецкие бомбардировщики, мой друг, командир второго взвода моей роты, Олег Корнев , лег на дно полузасыпанной пехотной ячейки, а я на землю рядом. Бомбы падали на деревню Бодуны. Одна из бомб упала в ячейку Олега. На дереве висели его рука, рукав и карман с документами. Но в деревне располагался штаб дивизии и приданный к штабу дивизии его взвод. Я начал собирать его людей. Тут появилась вторая волна бомбардировщиков. Горели дома, выбегали штабисты. Перед горящим сараем с вывороченным животом лежала корова и плакала, как человек, и я застрелил ее. После третьей волны бомбардировщиков горели почти все дома. Кто лежал, кто бежал, те, кто бежали к реке почти все погибли. Генерал приказал мне с моими телефонистами и оставшимися в живых людьми Олега Корнева восстановить связь с корпусом. Под бомбами четвертой волны "хенкелей" мы соединяли разорванные провода. Потом я получил орден Отечественной войны второй степени и отпуск на десять дней в Москву. Пишу на дисплее, неожиданно спустя шестьдесят лет, вспоминаю пропущенные мною три года назад подробности. После весеннего прорыва немецкой обороны Центральный фронт перешел в стремительное наступление. Чуть ли не каждый день я получал приказы о передислокации, о новом расположении своих постов на берегах новых рек и на новых стратегических высотах. Едва бойцы мои закапывались в землю и наводили новые линии связи, как оказываясь в тылу, сворачивали эти линии и получали новые приказы о размещении на новых позициях. Наступление шло вдоль Минского шоссе . Метрах в ста от шоссе, на разбомбленных нашей авиацией железнодорожных путях застряли десятки немецких поездов. Сотни платформ с военной техникой, танками, орудиями, обмундированием, чего там только не было в вагонах и на платформах этих поездов, но подходить к ним мы не успевали, не было у нас ни одной свободной минуты, опять начали отставать от передовых частей, а нагонять их нам было все труднее и труднее, во время бомбежек на переправах мы потеряли трех лошадей.
Но не мы одни испытывали трудности. Минометчики тоже теряли лошадей и, задыхаясь, тащили свои минометы на руках, а выбивающиеся из сил пехотинцы побросали в кюветы вдоль шоссе свои тяжелые каски и противогазы, множество их тысяч валялось справа и слева от нас вдоль всего переполненного людьми и техникой шоссе. Движение замедлялось ввиду образовавшихся на шоссе глубоких и широких воронок, возникающих от взрывов немецких тяжелых авиационных бомб. Очередной раз я получил приказание передислоцировать свой взвод на двенадцать километров.
Скатали на катушки все линии связи и двинулись по Минскому шоссе. Не доезжая до деревни Бодуны, я увидел в воздухе на высоте двух километров восемь немецких бомбардировщиков "Хенкель 111" . В воздухе появилось множество черных палочек, и чем более они снижались, тем более казалось нам, что они летят на нас, и уже ясно было, что это за палочки. - Ложись! - скомандовал я. Все мои бойцы мгновенно распластались на земле, кто где был, слева от шоссе. Основная масса бомб упала на окраину деревни, но несколько недалеко от нас. Самолеты развернулись и исчезли за горизонтом, а в воздухе на недосягаемой высоте появился жутко маневренный немецкий самолет "Фоккевульф" - разведчик и корректировщик огня. Надо было немедленно уходить из зоны бомбардировки и мы погнали своих лошадей вперед по Минскому шоссе. Но едва проехали несколько сот метров, как я увидел на обочине своего друга лейтенанта Олега Корнева . Он стоял на пригорке и из под руки смотрел на запад, где над горизонтом появилась новая партия немецких бомбардировщиков. Олег объяснил мне, что ему и его взводу приказано было связать расположенный в деревне штаб дивизии с находящейся в пяти километрах зенитной бригадой, что штаб дивизии ночью расположился в Бодунах, шло наступление и о маскировке никто не думал. Десятки штабных машин, танков, самоходок, грузовиков закупорили все улицы деревни, но утром неожиданно в воздухе появился немецкий разведчик и, видимо понял, что за люди расположились в деревне. Связисты Олега уже установили в кабинете комдива телефонные аппараты и с минуты на минуту должны были вывести линию связи на шоссе. Мы говорили, над нами кружился "Фокке-Вульф", а новых восемь немецких бомбардировщиков стремительно приближались. Олег увидел за собой пехотную ячейку и засмеялся. - Мне повезло, - сказал он, - я с ординарцем лягу в ячейку, а ты ложись рядом, нам обязательно надо договориться о дальнейших действиях.
- Я не могу задерживаться, Олег, мне надо через час разворачивать посты вокруг переправы, кончится бомбежка и мы поедем дальше, но самолеты были уже над нами и уже десятки палочек отделились от них, и я рухнул на траву, и все мои бойцы легли, кто где стоял. На этот раз основная масса бомб упала на центр деревни и лишь три летели на нас. Я понял, что одна из бомб летит прямо на меня, сердце судорожно билось. Это конец, - решил я, жалко что так некстати, и в это время раздались взрывы и свист сотен пролетающих надо мной осколков, - Слава Богу, мимо пронеслись, - закричал я Олегу, - посмотрел в его сторону, но ничего не увидел, ровное поле, дым. Куда он делся? Все мои солдаты поднялись на ноги, все были живы, и тут до меня дошло, что бомба, предназначавшаяся мне, упала в ячейку Олега, что ни от него, ни от его ординарца ничего не осталось. Кто-то из моих бойцов заметил, что на дереве метрах в десяти от нас на одной из веток висит разорванная гимнастерка, а из рукава ее торчит рука. Ефрейтор Кузьмин залез на дерево и сбросил гимнастерку. В кармане ее лежали документы Олега. Рука, пол гимнастерки, военный билет. Больше ничего от него не осталось. Полуобезумевший, подбежал ко мне сержант взвода Олега. - Аппараты сгорели вместе с избами, катушки с кабелем разорваны на части, линия перебита, бойцы, увлекаемые штабными офицерами, бросились к реке, но туда обрушилась половина бомб, машины на улицах взорваны и только командир дивизии генерал не потерял самообладания и требует, чтобы мы немедленно соединили его со штабом армии, но у нас ничего нет, помогите лейтенант!
И я бросился в горящую деревню, увидел почерневшего генерала и растерянных штабных офицеров и сказал ему, что у нас есть и кабель, и телефонные аппараты, что лейтенант Корнев погиб, но что мы сделаем все от нас зависящее, чтобы выполнить то, чего уже не может сделать он. -
- Надо немедленно связать меня со штабами корпуса и армии, а через них и с моими полками, - сказал он, - помогите лейтенант.
Со мной было человек десять моих связистов. Части из них я приказал разыскивать уцелевших бойцов взвода Олега, другую часть послал на шоссе за кабелем, аппаратами и людьми. Минут через пятнадцать началась наша работа, а через двадцать пять минут над нами появилась, новая волна немецких бомбардировщиков. Но деревня горела, и сквозь дым трудно было уже определить, что к чему и где кто, а под прикрытием дымовой завесы мы уже подсоединяли кабель к армейской линии связи. Падали бомбы, разрывали нашу линию. Я, как и все мои солдаты находил и соединял разрывы. Дым, который разъедал глаза, окутывая нас, помогал нам уцелеть. Внезапно заработали телефоны и генерал доложил в штаб армии о трагической ситуации, посыльный его нашел меня и попросил зайти в штабную избу.
Генерал поблагодарил меня и записал мою фамилию. Над деревней появились наши истребители. Немецких самолетов больше не было. Мы хоронили Олега. Выкопали у кирпичной водокачки яму, поставили столб, прибили доску, написали Имя, Отчество, Фамилию, звание, устроили прощальный салют, выстрелили из всех имеющихся у нас автоматов в воздух, распили флягу со спиртом. Существует ли еще его могила - гимнастерка, рукав, рука ?
"Поезд, Пассажиры его и грузы
Из Быково
На крутом берегу
Через Москву-Вазузы.
До Зубцова
Во рву. Поезд,
Словно руку отняли.
Поезд.Воспоминания о руке,
От Дорогобужа-Словно отмели
К Москве,На реке.
Рукав гимнастерки
На ветке дерева,-На эту отмель,
Рука в рукаве,-Потом на ту,
Пояс. Как бы не было
Плохо там,
Под квадратиком.Туда - обратно,
Неба серого.Туда - сюда,
Пятна красные-Через мою комнату
На снегу,-С оглушительным
Перед этим поездомГрохотом
Я в долгу.-Проносятся поезда". 30 апреля 1943 года наградили меня за эти Бодуны орденом Отечественной войны, а 22 ноября получил я на десять дней отпуск в Москву.
Сразу же начал звонить друзьям и знакомым. Дозвонился до Осипа Максимовича Брика . Все мои одноклассники были на войне. Многие телефоны не работали. В квартире Воли Бунина никого не было. Лена Зонина была на фронте. Весь день ходил я по улицам полуголодной Москвы. В шесть вечера, проходя по Солянке, вспомнил, что в угловом доме *1 119 жила до войны одноклассница моя Тая Смирнова , поднялся на второй этаж и позвонил. Открыла дверь Тая. Тая удивилась моему превращению из застенчивого, рассеянного мальчика в строевого фронтового лейтенанта. Смеялась и плакала. Плакала потому, что на фронте погиб мальчик, которого она полюбила, а потом на другом фронте погиб друг ее, наш одноклассник Вова Шемякин . Она училась уже на втором курсе исторического факультета МГУ. Я рассказывал Тае об успешной, нелепой, страшной, а порой трудной и героической фронтовой своей жизни, а она о себе, о Москве. Часов в шесть вечера она решила познакомить меня со своей подругой Эрной Ларионовой .
Ссылки: