Смиловичи, еврейское местечко, связывает автора и Хаима Сутина

Моя мамочка , ее сестра-двойняшка, ее два брата и ее мама, то есть моя бабушка, родились в том же самом местечке Смиловичи , что и Хаим Сутин . Прочитав в вышедшей недавно в новом французском переводе послевоенной книге американского этнографа (а по совместительству агента НКВД ) Марка Зборовского умиленные строки о том, что еврейское местечко было подобно книге, лицом повернутой к Богу, я был озадачен. Гораздо более правдоподобными показались мне воспоминания о том, что Хаим Сутин никогда не хотел вспоминать про местечко, да и слышать о нем не желал. Мои-то ведь тоже удрали из местечка (и из очерченного им властями загона "черты" ) при первой возможности (на беду, возможность эта совпала не только с русской революцией, но и с Октябрьским переворотом)... Про местечко они вспоминали с ужасом, а слово "местечковый" было для них уничижительным синонимом невежества, узости, жлобства. А ведь бедолаге Сутину досталось горше, чем моим.

Он был одиннадцатый ребенок в семье нищего портного и вырвался из местечка чудом. Родительские рассказы о Смиловичах не вдохновляли меня на поездку по весям "исторической родины", и все же, земную жизнь пройдя до середины и исколесив всю страну, я решил побывать и в Белоруссии (она же - в зависимости от того, в какой энциклопедии ты станешь искать эти места, - называется и Литвой, и Польшей). Двинувшись поутру из Минска на попутке, я вышел на шоссе близ местечка, и первое, что я увидел близ дороги, было кладбище. Оно было христианское, католическое, и все надписи на крестах были польские. Тут-то я только понял, почему в первую же свою поездку в Варшаву я так быстро заговорил на тамошнем языке (я его просто-напросто "вспомнил") и почему тамошняя пища так мучительно-сладко напоминала мне бабушкину кухню. Вспомнив, что и в речи моих родителей было много польских слов, я подумал, что Хаим Сутин, наверное, все понимал в Вильне, куда его занесло из Минска. Пройдя местечко, я вышел на окраинную улочку, где стояли крошечные деревянные домишки в два-три окна. В таком вот домике ютилось обширное семейство портного Сутина. В таком жили и наши. От улицы начинался пустырь заброшенного еврейского кладбища. На нем валялся мусор, паслись козы, но знай я древнееврейский, я смог бы, вероятно, отыскать надгробные камни Сутиных или своих - Русиновых . На одном памятнике, самом большом, новом и недавно только побеленном, была надпись по-русски. Она сообщала, что в одно недоброе октябрьское утро 1941 года фашисты, войдя в местечко, расстреляли все его еврейское население - две тысячи человек.

Мои москвичи-родители избежали этой участи, но в толпе детей и женщин, падавших в тот день под пулями карателей, у них были десятки родственников. Наверняка были там и многочисленные Сутины.

Художник Хаим Сутин жил в то время в Париже, прятался от облав и особо патриотичных французов, старался не выходить из дому.

Симона Синьоре вспоминает, что она покупала для него краски, так как ему опасно было появляться даже у знакомого продавца. Кто знает, что обострило старую его болезнь - прежнее пьянство или новые страхи?

Он умер в парижской больнице в 1943-м, пережив на двадцать с лишним лет своего друга-тосканца, главного героя нашей истории, к которому нам с вами пришло время вернуться...

Ссылки: