Несмеянов А.Н.: начало работы у Н.Д. Зелинского

Я вернулся к занятиям в Военно-Педагогической академии и в университете, так как отопление было уже отремонтировано, с грехом пополам здания МГУ отапливались, и лаборатории были открыты. Студентов было не больше, чем преподавателей, которые так же "изголодались" по студентам, как мы по университету. Я был в самом первом потоке (человек 10) студентов (и уже студенток), попавших в органический практикум, который проводился в большом почти кубической формы зале, так он был высок, с окнами на три стороны, рассчитанный на работу 36 студентов. В это время лишь левая половина зала была отведена под практикум, в правой же трудилась более квалифицированная публика - дипломники, оставленные при кафедре (позднее названные аспирантами, но не получавшие в то время стипендии). Здесь и состоялось мое близкое знакомство с моим будущим научным учителем профессором Н.Д. Зелинским и ассистентами, ведшими практикум, - А.П. Терентьевым и В.В. Лонгиновым . Им я многим обязан. А.П. Терентьев и В.В. Лонгинов руководили нами на равных правах - мы не были поделены между ними. Я предпочитал иметь дело с А.П. Терентьевым .

См. Фото Н.Д. Зелинский со своими учениками. 

Каждый синтез был событием в моей жизни. Впоследствии мне приходилось встречаться с такими студентами, которые через год по прохождении практикума не могли перечислить сделанные ими синтезы. Это меня удивляло безмерно. В практикуме я познакомился и подружился с совсем юным (он был моложе меня на три года), но очень самоуверенным студентом, впоследствии академиком Виктором Ивановичем Спицыным . Он имел базу в двухкомнатном кабинете престарелого профессора А.П. Сабанеева , так как брат Виктора Владимир Иванович Спицын - тот самый длиннокудрый красавец, ассистировавший на лекциях Каблукову, о котором я говорил раньше, - ассистировал и Сабанееву и практически владел его кабинетом. Сабанеев вскоре умер, и кабинет перешел в распоряжение Вл. И. Спицына, а тем самым и в наше, со всем оборудованием и служителем Петром Зайцевым, наблюдавшим за порядком и не дававший нам чересчур шалить. Это был полный бритый мужчина лет 60, носивший шикарную меховую шубу и круглую меховую шапку, в таком виде походивший на директора цирка, достаточно строгий с нами, слушавшийся лишь Владимира Ивановича. В обязанность Зайцева входила помощь на лекциях ассистенту, т.е. Владимиру Ивановичу, содержание в порядке лекционной и кабинета. Сам Владимир Иванович начал в это время, вероятно одним из первых в советской России, исследования по радиоактивности и радиологии, собирался развернуть исследования по редким элементам. Вскоре при его участии было организовано бюро по редким элементам ВСНХ, а в сабанеевском кабинете или, как мы его называли, в "сабанете" развернулась экспериментальная работа по вольфраму и молибдену , целью которой было заложить основу производства этих металлов для производства электролампочек. В нашей стране производства вольфрама (для нитей накаливания) и молибдена (для крючков, держащих эти нити) не было. Работали над этой проблемой Викт. И. Спицын , его сверстник, тоже студент, Г.А. Меерсон , А.И. Каштанов , М. Ефимов . Советская электролампа , лучше сказать ее сердцевина - нить накаливания, - своим стартом обязана "сабанету" и его дружному коллективу. Что касается меня, я, по-видимому, был той кошкой, которая гуляет сама по себе. Хотел я стать членом коллектива "сабанета" "по совместительству", но стал настолько органиком, что соли вольфрамовой и поливольфрамовых кислот показались мне какими-то пресными, слишком неорганичными. Владимир Иванович болтал с нами на самые разные темы (ему ведь было всего 26-27 лет) - от "игривых" до научных и даже философских. Среди последних он поднимал вопрос о том, что с открытием изотопов наступило время пересмотра понятия элемент, и развивал свои мысли, которые я здесь излагать не буду и которые вели к тому, что было бы интересно изучить поведение псевдоэлементов в сопоставлении с имитируемыми элементами. Таков, например, известный случай аммония и калия. Меня это увлекло. Сличая свойства этой пары, я убедился, что аммоний еще ближе имитирует рубидий. Стали искать еще такие пары и остановились на ионах дифенилйодония и таллия. Действительно, во многих отношениях этот псевдоэлемент оказался близким аналогом одновалентного таллия. Я стал синтезировать для дальнейшего подробного изучения большие количества дифенилйодония и ставить с ним кое-какие опыты, впрочем, это уже через 1-2 года. С тех пор я сохранил к ониевым соединениям и к дифенилйодонию нежность на всю жизнь и обязан веществам этого типа несколькими своими работами (написанными с 1927 г. до последнего времени), которые отношу к числу своих лучших работ.

Вернусь к "сабанету". Жили мы там дружно и весело. Было много: дурачества, например, автоматические устройства для обливания водой при открывании входной двери, коллекционирование "живых" каблуковских анекдотов, всевозможные празднования, но было и много научных исканий. Все это сверх обычной интенсивной работы студента. Это было возможно потому, что работали мы с утра до ночи. К этому времени я уже расстался с Военно-Педагогической академией , откуда я попал, при некоторых усилиях с моей стороны, на Высшие военно-химические курсы усовершенствования комсостава, которые затем были преобразованы в Высшую военно-химическую школу . Эта работа, пока я не был демобилизован, отнимала у меня некоторое время, но не была мне в тягость, так как я и здесь имел дело с химией. В органическом практикуме (я опять возвращаюсь на полгода назад, к зиме 1921 г.) дела мои шли хорошо.

Н.Д. Зелинский присмотрелся ко мне и лично стал давать мне задания. Первым заданием был синтез тиотолена из левулиновой кислоты. Николай Дмитриевич следил за каждой операцией и с наслаждением нюхал пригорело тухлый запах сернистых соединений. Он говорил, что запах этот напоминает ему молодость. Уже позднее я узнал, что он работал в Геттингене у Виктора Мейера над тиофеном, незадолго до этого открытым этим ученым, и производными тиофена (тиотолен - это метилтиофен). Его целью было синтезировать тиофан - тетрагидротиофен, что он пытался сделать таким путем: тиодигликоль - дихлордиэтилсульфид - замыкание цинком в тиофан. Дойдя до ранее неизвестного дихлордиэтилсульфида, Николай Дмитриевич получил серьезные ожоги и отравление и на долгое время попал в больницу. В. Мейер опубликовал этот случай. Когда в войну 1914 г. в Германии изыскивали химическое оружие, обратили внимание на это давнишнее сообщение. Так был создан иприт , по иронии судьбы тем же, кем и универсальный противогаз - Н.Д. Зелинским . Тем не менее воспоминания молодости всегда приятны, и ничто так не оживляет воспоминаний, как запах. После синтеза тиотолена Николай Дмитриевич перевел меня в правую - более почетную - половину большого органического практикума и поручил мне синтез красителя - диметилиндиго, исходя из метаксилола и начиная с его хлорирования в одну из метальных групп, что его тогда интересовало с точки зрения помощи нарождающейся нашей анилинокрасочной промышленности , организацией которой были заняты его ассистенты - Н.А. Козлов , А.И. Анненков и другие. Мне было, разумеется, приятно в порядке практикума решать живую задачу, а не только упражнение. Завершив практикум, я должен был сосредоточить усилия на физической химии, не спеша сдать экзамен по органической. Это я мог сделать в любое время. Лаборатории физической химии были расположены через стену от "сабанета", и такое соседство было очень удобно. Можно было в сабанеевском кабинете поставить опыт и попросить одного из "бюрэлевцев" присмотреть за ним, а самому отправиться в лабораторию физической химии и делать там одну из задач программы практикума. Руководил лабораторией Н.Н. Петин , маленький рыжий добряк, насколько помню, шуянин, и работало молодое поколение ассистентов, только начинавшее свою деятельность, - Соколов и Вейнтрауб . Задачи на измерения меня никогда непосредственно не увлекали, и я старался возможно быстрее, хотя и с полной добросовестностью, отработать практикум, кажется, все же затянув это дело до осени последнего 1921/22 учебного года. Насколько помню, именно в этот последний год я вернулся к слушанию лекций и прослушал курс термодинамики, который читал незадолго перед этим появившийся у нас профессор Адам Владиславович Раковский , и факультативный курс "алкалоиды", который читал на правах приват- доцентского курса профессор А.Е. Чичибабин . И тот, и Другой курсы по- своему были очень хороши. Чичибабин читал курс в маленькой аудитории, слушали его человек 10-15. Он писал на доске мелом формулы и кряхтел, как будто вез воз с дровами, давая свои пояснения. Но логика исследования строения алкалоидов со сложнейшим кружевом их молекул излагалась ясно и увлекательно.

Основное время занимала у меня органическая лаборатория. Органический практикум был позади. Мне пора было приниматься за дипломную работу. Пора было и "дочищать" несданные экзамены: органическую химию, физическую химию, теоретическую механику и ф культативный курс на выбор. Шел мой последний учебный год. Мое место в зале большого органического практикума было в время за мной, даже тогда, когда я главные усилия отдавал практику по физической химии. Однажды я попросил Николая Дмитриевич проэкзаменовать меня. Он удивился, что я еще не сдал экзамена. Он экзаменовал при всех в центре лабораторного зала практикума у доски, сидя в кресле. Желающие слушали. Мой экзамен не произвел на меня глубокого впечатления, так как я легко ответил на вопросы, которых я сейчас уже не помню, и получил "в.у.".

Чтобы сдать экзамен по физической химии, надо было получи зачет по практикуму, который должен был поставить И.А. Каблуков. По-видимому, осенью я отправился к нему домой в район Тимирязевской сельскохозяйственной академии. Прошло много месяцев с тог времени, как я выполнил последнюю задачу, и мне надо было привести в порядок записи задач. Я их переписал, насколько мог аккуратно, тетрадку, и одну-другую утерянные записи возобновил, списав у товарищей. Приехал на паровичке, связывавшем тогда Петровско-Разумовское с Москвой, нашел квартиру и позвонил. Старый холостяк открыл мне сам, сурово глядя на меня из-под очков и исторгая скрипучие звуки: "ну, э, проходите, э, садитесь. Покажите ваш дневник". - "Пожалуйста, Иван Алексеевич". Здесь Иван Алексеевич сорвался на крик: "Что вы мне показываете?! Разве это дневник, кхе?! Переписанный документ, кх, это не документ!" Я струхнул, на воре ведь шапка горит - две задачи у меня были списаны, и с перепугу я не разобрал разницы между переписанным и списанным. Между тем Каблуков продолжал меня честить и объяснять уже более спокойно ценность первичной записи наблюдения. По-видимому, я настолько это усвоил, что дневники моих первых самостоятельных работ, вплоть до 1934 г., я и сейчас свято храню. Далее последовал короткий разговор по существу нескольких задач и, наконец, заботливое наставление, чтобы я не опоздал на паровичек и относительно ближайшего пути на остановку. Между зачетом и экзаменом по физической химии прошло несколько месяцев. В это время курс физической химии читал профессор Е.И. Шпитальский. Я, однако, предпочел экзаменоваться у знакомого Каблукова. Он усадил меня в своем кабинете, который был тогда еще на втором этаже самого северного конца старого здания химфака, задал какие-то вопросы по циклу Карно и второму закону термодинамики, которые трудности не представляли, и на целый час куда-то ушел. Вернувшись, он добродушно язвительно проскрипел: "Ну, э, что, хватило вам времени?" - "Да, с избытком, Иван Алексеевич". - "И, э, чтобы в книжку посмотреть, это тоже?!"-"Что Вы, Иван Алексеевич, книжку- то я и не взял с собой". Еще в начале осеннего семестра я обратился к Н.Д. Зелинскому с просьбой дать мне тему дипломной работы из области белков. Мне хотелось начать активно работать в плане моих вегетарианских настроений, и я мечтал о синтетическом белке и синтетической пище. Предпосылки для этого в научных интересах Н.Д. Зелинского были.

Еще до своего ухода в 1911 г. из МГУ он с Анненковым и Стадниковым работал в области синтеза аминокислот, в петербургский период - с Садиковым он разработал автоклавный гидролиз белков. Садиков приехал с ним из Петрограда в Москву и работал в маленькой ассистентской комнате перед большим залом практикума. Помню его бритым, усатым, в ботинках и халате (было холодно), похожим на кота в сапогах и вместе с тем на сома. Довольно скоро он уехал обратно в Петроград, и его заменил Николай Иванович Гаврилов .

Ссылки: