Кончаловская Наталья Петровна "Я не подавала никаких надежд..."

Вернувшись в Москву, в 1912 году семья Кончаловских поселилась на Большой Садовой улице, в доме, принадлежавшем владельцу табачной фабрики Пигиту . На Большой Садовой в большинстве своем стояли одноэтажные и двухэтажные особнячки, а перед ними сады и палисадники, откуда и пошло название Садовых улиц и Садового кольца, а также Цветного бульвара. Там же, в доме Пигита, на верхнем этаже находилась и студия Петра Петровича Кончаловского - со стеклянным потолком и огромным окном во всю стену.

Там он работал до конца своих дней, там написал почти все свои портреты и многие натюрморты.

"Наша верхняя мастерская была удивительным средоточием трудовой жизни нашего семейства и высокой духовности, внутреннего обогащения для всех, кто приходил туда. Там мы с братом росли, помогали отцу набивать на подрамники и грунтовать холсты. Там встречались с интереснейшими людьми, позировавшими отцу..."

А позировали Петру Петровичу и Шаляпин, и Софроницкий, и Прокофьев, и знаменитый хирург Вишневский, и многие, многие другие. Здесь бывали писатели А. Толстой, Вс. Иванов, Илья Эренбург, скульптор С. Коненков, художник Грабарь, кинематографисты Эйзенштейн, Росс, артисты Иван Москвин, Борис Ливанов и многие другие выдающиеся личности. И все они знали дочку Кончаловского почти с младенчества, для всех она была Наташенькой... Словом, воспитание и образование Наташи Кончаловской можно назвать образцовым для русской творческой интеллигенции. Дети должны были одинаково мастерски владеть ремеслами и искусствами, быть простыми в общении, принимать любые внешние условия жизни, сохранять душевную твердость. Но, думается, не менее важным было то, что с самого раннего детства Наталья Петровна дышала воздухом искусства, впитывала в себя то, что называется русской культурой. Конечно, невозможно было не заразиться в этой атмосфере духом творчества, не отозваться на нее творчеством собственным, тем более что способностями она была наделена щедро. Тем не менее о себе Наталья Петровна писала весьма критично:

"В отличие от сверстниц, я не готовилась ни к какой специальности и не подавала никаких надежд, хотя с младенчества обладала отличным слухом, с большой легкостью плела стихи, отчетливо запоминала все ненужное, но медленно развивавшееся сознание туго воспринимало все сложное, и потому я плохо училась, была нерадива и беспечна".

Что ж, очевидно, всему свое время. Пройдут годы, и она займет свое достойное место в этой среде блестящих представителей русской культуры и искусства, став писательницей, поэтессой, переводчицей... А жизнь менялась... В 1914 году разразилась Первая мировая война , Петр Петрович ушел на фронт. Жизнь в мастерской, да и в доме, казалось, замерла. Возродилась она с возвращением Петра Петровича и с новыми событиями, которых не ожидали. Грянула революция.

"В мир искусства и творческого бытия Революция вошла довольно легко и быстро, - писала об этом времени Наталья Петровна. - Были, понятно, люди, не принявшие ее и успевшие покинуть родную землю, в чем впоследствии многие из них горько раскаивались. В нашей семье все принималось с каким-то высоким чувством дисциплины, организованности, и в этом-то как раз главную роль играла культура и духовная терпимость, по традиции переходившая в русских семьях из поколения в поколение. А жизнь менялась, и надо было достойно выстоять, выдержать все трудности быта - голод, холод, без освещения, без отопления, продукты - по карточкам..."

К счастью, Наташа Кончаловская была сильной и ловкой.

"В домашнем хозяйстве я была расторопна: шить, кроить, вязать, стирать, стряпать я была приучена матерью с детства, и воспитанная с детства в строгой дисциплине, я глубоко вросла в жизнь семьи, для которой духовная культура, искусство, постоянный труд были основой существования".

Так что неустроенный быт переносился легко, Кончаловские умели с ним справляться. К тому же, несмотря на все бытовые трудности, голод и холод, культурная жизнь в столице была насыщенной и интересной. "Театры и концертные залы действовали, читались лекции, хоть в зрительных залах публика сидела в шубах. Мы ходили в школу, папа писал картины, мама вела хозяйство, и мы были... счастливы. В самом подлинном смысле этого слова. Счастливы тем, что жили все вместе, были здоровы, бесконечно любили друг друга, и вечно с нами был юмор и постоянно какие-то интересные разговоры о книгах, о музыке, о живописи и даже о том, что прекрасно отстирывать белье, подержав его в растворе золы и добавив в него марганцовки..."

Семья Кончаловских не была вовлечена в политику. Они жили искусством и этим были, как видим, счастливы. Летом ездили в Абрамцево , где Савва Иванович Мамонтов еще до революции создал настоящий Дом творчества для русских художников, артистов, музыкантов. В 1918 году усадьба была национализирована и превращена в музей, первой заведующей которого была дочь Мамонтова, Александра Саввична . Но жизнь еще текла по-прежнему. По- прежнему сюда приезжали художники. Кончаловские занимали там мастерскую Саввы Ивановича. Юная Наташа Кончаловская дружила с внучкой Саввы Ивановича Лизой и вместе с ней вела хозяйство. Обе они умели готовить, топили русскую печь, выпекали в ней ржаной хлеб, доили корову, делали творог, отстаивали сливки на сметану. И все это ловко, быстро, с любовью. Наверно, потому рассказ Натальи Петровны о том, как они с Лизой выпекали в Абрамцеве хлеб, читается, словно стихи в прозе.

"На всю жизнь я запомнила этот запах ржаного теста, которое подходило в деревянных кадушках. Вымешенное на закваске нашими сильными руками, за ночь оно поднималось пухлой серой подушкой, воздушной и ароматной, чтоб разделанным лечь в квадратные железные формы и, поднявшись в них еще раз, съехать с ухвата на раскаленный кирпичный под. Прежде чем посадить хлеб, надо было быстро разгрести кочергой уголь от прогоревших поленьев к стенам печи, чисто вымести пышущий жаром под, выждать, чтоб не было угара - чтоб не осталось ни единого синего огонька, ни струйки дыма. Лишь серый пепел, под которым ярко тлели красным переливом угли. Но вот хлеб в печи. Заслонка еще не закрыта, хлеб на глазах начинает, словно живой, подниматься в формах. Вот и уголь перегорел, из печи идет душистый жар, заслонка закрывает полукруглую арку печи. А мы с Лизой моем кадки, завязываем тряпицами горшочки с закваской, оставленной на будущий хлеб... Яркий свет утреннего солнца льется в окна кухни. Столы вымыты, выскоблены, пол подметен и протерт. Теперь надо выждать, пока хлеб пропечется. Это полтора-два часа. Будем вынимать его, вытряхивать из форм, укладывать на чистые полотенца, расстеленные на столах..."

А потом по вечерам они читали Альфонса Доде и Виктора Гюго по- французски, играли в четыре руки Третью симфонию Моцарта, переложенную для фортепьяно, разговаривали об искусстве, сочиняли стихи...

"Видимо, и в этом была культура подлинной русской интеллигенции, переходившая из поколения в поколение. Той интеллигенции, которая из года в год, из века в век избегала влияния мелкобуржуазной среды, подражающей уровню бытия западноевропейской буржуазии..."

Читая эти строки, воспоминания Натальи Петровны о детстве, становится понятно, почему ни Михалковы, ни Кончаловские не уехали на Запад после революции, почему они стали служить новой власти и новому государству. Дело в том, что это новое государство декларировало именно те идеалы, которым они поклонялись и следовали всю свою жизнь. Идеалы, на которых они были воспитаны, в том числе и великой русской литературой, - на уважении к труду, к трудовому человеку, на неприятии и презрении праздности и незаслуженного богатства, на неприятии тех кричащих противоречий труда и капитала, нищеты одних и роскоши других, которые и вызвали революцию.

И пусть от революции в чем-то пострадали и они лично, пусть она не во всем оправдала их надежды, оказалась не вполне такой, какой ее ждали, тем не менее, они остались верны своим взглядам и убеждениям, считая, что именно духовная культура, искусство, постоянный труд являются основой существования. Яркий эпизод, иллюстрирующий это, - рассказ Натальи Петровны о том, как семья Кончаловских уже после революции, в первой половине двадцатых годов, снова оказалась за границей:

Петр Петрович был приглашен участвовать в международной Венецианской выставке живописи и ваяния . Разумеется, Петр Петрович не ограничился просто участием в выставке, но использовал поездку для работы. После выставки он с семьей отправился в Сорренто, затем в Рим, потом снова в Венецию, на осенние пейзажи, а к зиме в Париж, где состоялась его персональная выставка. Вот в Сорренто , где в то время находился Горький, с которым семья Кончаловских много общалась, и случилась с молоденькой Наташей эта история. В нее влюбился молодой итальянец, сын владельца мебельной мастерской, увидевший ее на базаре, где она каждое утро покупала фрукты для семьи, и не просто влюбился, но и сделал ей предложение. Главным козырем влюбленного мачо было его материальное положение - отец обещал ему помочь открыть собственное предприятие, мебельную фабрику, о чем он вдохновенно и поведал ошеломленной девушке, у которой пылкий итальянец даже не удосужился поинтересоваться, нравится ли он ей. Знал бы он, что думает по поводу подобных "мелкобуржуазных мечтаний" предмет его воздыханий! Ведь она была плоть от плоти своих предков, художников-вольнодумцев, наконец, своих родителей, которых мысли о собственности и богатстве волновали меньше всего. "Боже мой, - думала я (вспоминала потом Наталья Петровна), - ведь это уже готовый буржуа со всеми своими меркантильными стремлениями. Если б он знал, что в нашем доме всегда презирали фабрикантов, как отец, так и дед Суриков, вечно подтрунивавший над их солидными физиономиями". Вся эта ситуация со сватовством, когда ей предлагают мебельную фабрику в качестве приманки, показалась ей настолько комичной, что, не выдержав, она начала хохотать. Правда, потом, пожалев незадачливого "жениха", попросила три дня на раздумье, зная, что как раз на это время уже был назначен их отъезд. Страшно переживала, боясь, как бы импульсивный итальянец не покончил с собой от неразделенной страсти. Он и вправду, узнав об отъезде семьи Кончаловских в Рим, бросился было вдогонку, но, к счастью для Наташи, их не нашел и утешился в компании друзей, залив горе, видимо, огромной дозой виноградного вина. По крайней мере, Наташе удалось увидеть из окна гостиницы эту шатающуюся троицу друзей, во все горло распевающих:

Миа беллисима форрестьера,

Довэ, довэ, довэ ста?.

(Моя прекрасная иностранка,

Где же, где же, где ж ты?) Она успокоилась, поняв, что о суициде речь не идет, поругав себя и решив вести себя впредь более осмотрительно, не общаться с незнакомыми молодыми людьми, чтобы ненароком не подать еще кому-то необоснованных надежд. Однако она, по крайней мере, в молодости, была слишком пылкой и горячей натурой, чтобы не совершать неожиданных для многих поступков, очертя голову бросаясь в неизвестность...

Семья, дом для Натальи Петровны были необыкновенно важны, и она сумела сделать это важное для себя притягательным и привлекательным для окружающих, для многих и многих домочадцев и друзей Михалковых- Кончаловских.

"Когда я учился в музыкальном училище, потом в консерватории, потом во ВГИКе, под роялем на раскладушке у нас всегда кто-нибудь ночевал - Капустин, Овчинников, иногда Шпаликов. Тарковский проспал там до конца "Рублева", - писал в своей книге "Низкие истины" Андрон.

"А ведь слово "дом" священно, - делится Наталья Петровна с читателями своими мыслями в книге "Волшебство и трудолюбие". "И слово "хозяйка" почетно и даже величаво..." Наверно, поэтому, не желая, чтобы слова расходились с делом, свой собственный Дом она сумела создать именно таким - хлебосольным, радушным, гостеприимным. И еще этот дом был очень красивым. Недаром о нем с восхищением и восторгом вспоминают, пожалуй, все, побывавшие в нем хотя бы единожды - друзья и знакомые родителей и детей, дети и внуки, невестки, бывшие и нынешние...

"А дом Кончаловских! - с восторгом говорит о нем первая жена Андрона актриса Наталья Аринбасарова . "В него невозможно не влюбиться - он искусно соблазняет гостей своей красотой и уютом, там всегда вкусно и празднично..." И далее: "Как было приятно, проснувшись поутру, втягивать ноздрями аромат свежего кофе, поджаренного хлеба, слышать щебетанье канареек и родные голоса. Наталья (Аринбасарова - Я. I!) открывала глаза, на ощупь находила пушистую теплоту тапок и, приведя себя в порядок, кубарем неслась вниз. На нарядной кухне ее встречала Полечка . - Наталья Петровна работают, - каждое утро говорила она одну и ту же фразу. Поля жила в доме у Михалковых с детства, она всему научилась у Натальи Петровны. Полюшка замечательно готовила, была деликатной, умной и всегда приветливо-услужливой. Обед подавался в столовой, никаких кастрюль, сковородок. Все как в старых барских домах - суп в супнице с серебряной поварешкой, второе - в кузнецовском блюде. Все умытые, одетые, веселые..." Согласитесь, в таком доме хочется жить, в нем хочется бывать, из него не хочется уходить. Такой дом будет ценить любой мало-мальски умный мужчина. А Сергею Владимировичу в уме никто никогда не отказывал. Поэтому в книге его воспоминаний столько добрых, уважительных, проникновенных слов посвящено его первой жене:

"С Натальей Петровной мы прожили в браке 53 года. Она была стержнем семьи, воспитывала детей Андрея и Никиту. При этом она писала книги, занималась общественной работой. Внучка Сурикова, дочь Кончаловского, Наталья Петровна воплощала связь культуры прошлого с современностью - во всяком случае, в нашей семье. Благодаря ей, в доме царила неповторимая атмосфера тепла и непринужденности".

Как вспоминает один из ее внуков, Степан Михалков ,

"Наталья Петровна была в нашей семье тем человеком, который держал на себе все. Благодаря ей наша семья могла называться семьей, кланом. Когда я рос, я проводил на даче много времени. Мама работала и часто закидывала меня к бабушке. Папа тоже постоянно был на съемках... Так что большая часть моего воспитания легла на бабушкины плечи. Она была потрясающим человеком! Ее отношение к жизни оказало на меня огромное влияние. Она привила мне и особое отношение к труду, и любовь к вкусной пище. Кстати, и увлечение живописью во мне - от бабушки...". Надо заметить, что мама Степана, Анастасия Вертинская , как и мама Егора Кончаловского , Наталья Аринбасарова , к тому времени уже развелись со своими мужьями, но внуки по-прежнему воспитывались Таточкой, как они ее называли. Да и невестки по-прежнему не забывали дорогу на дачу на Николиной Горе... Она умела и любила жить...

Без работы Наталья Петровна не могла существовать. Она великолепно умела работать руками - шить, вязать, мастерить всевозможные вещи, из ничего делать настоящие произведения искусства. "Собственный ее артистизм был в том, что она постоянно творила атмосферу праздника вокруг себя. Праздное сидение было не для нее. Творчество, труд были ее радостью,- вспоминает о ней ее крестница Евдокия Языкова , написавшая о ней воспоминания.

"Я, когда вошла в дом девчонкой с подиума, ничего не умела, - рассказывала корреспонденту "Независимой газеты" Татьяна Михалкова , жена Никиты Сергеевича. "Она меня учила, и мы с ней вместе шили. Андрон всегда удивлялся: зачем вам все это надо? Но мы не только шили. Наталья Петровна вообще очень многое мне дала: подсказывала, что читать, как переводить детские книжки, чем я занималась... В доме, в котором она всех собирала, был дух дома. Все усаживались за стол под абажуром, который она сделала тоже своими руками, - такой оранжевый, с висюльками, а внутри сетка. Я помню его все годы, что в семье. Сейчас, правда, он совсем поизносился, стал ветхий, ткань истлела, и мы решили его перетянуть. Так вот, когда собирались, читали вслух: Чехова, Толстого, Платонова. За долгими чаепитиями и Никита, и Андрон часто читали свои сценарии. Кипел самовар, растопленный шишками..." Вообще свекровью Наталья Петровна была сказочной - такой, о которой можно лишь мечтать. И невестки платили ей благодарной памятью даже после развода с ее сыновьями, что, согласитесь, бывает совсем нечасто.

В своей книге Наталья Аринбасарова вспоминает о первом знакомстве с семьей Михалковых-Кончаловских и о встрече со свекровью.

"Ах, ну это же абсолютный Гоген! - восхитилась Наталья Петровна. - Какая хорошенькая!" И, закутав юную невестку в огромную оренбургскую шаль, повела ее гулять и показывать многочисленным друзьям по даче на Николиной Горе. Зайдя в очередной дом, она бережно раскутывала девушку и радостно представляла: - Невеста Андрона! И все ласково поддакивали: - Да-да, абсолютный Гоген! Наталья Петровна снова закутывала будущую невестку и вела дальше. Так они обошли дома всех знакомых.

"Наташа поселилась на даче у Натальи Петровны, - рассказывает далее Аринбасарова. "Две Наташи быстро подружились. Чтобы в семье не было путаницы, свекровь сказала: "Я - Наталья большая, а ты - Наташа маленькая! Поздними вечерами, сидя под большим оранжевым абажуром, излучавшим золотистый свет, они пили смородиновый чай с домашними пирогами. Свекровь вспоминала о своем детстве, о родителях, о семейном укладе в доме Кончаловских... Наталья Петровна казалась девушке доброй феей, и вдруг свекровь, задумчиво глядя на Наташу, обронила:

- Надо бы тебе проколоть ушки... Дня через три она позвала невестку к себе в спальню:

- Смотри, что я хочу тебе подарить! В коричневой коробочке лежали миниатюрные бриллиантовые сережки. Наташа онемела от восторга.

- Ну что, нравится? Бери их! Поезжай в поликлинику, пусть тебе медсестра проколет уши, сама я побаиваюсь. С тех юношеских пор Наталья носит только эти серьги..."

Таких трогательных эпизодов-воспоминаний о свекрови в книге много. Когда у Андрона с Наташей родился сын Егор , первый внук Михалковых, заранее для него ничего не покупали - примета плохая. Поэтому Наталья Петровна к приезду невестки с внуком из роддома все приготовила сама. Посреди тщательно вымытой комнаты юную маму с сыном ждали кроватка, коляска и огромный чемодан с детским приданым. Наталья Петровна сама выстегала красивое одеяльце, сшила второе для прогулок, навязала множество кофточек, шапочек, пинеток... Она, как уже говорилось, вообще любила все делать своими руками. Однажды Наташа маленькая с удивлением увидела, как свекровь со своей ежедневной прогулки (а она каждый день отшагивала "для оздоровления" по восемь километров) приволокла тяжеленный кусок рельса. Оказывается, Наталья Петровна решила своими руками починить... свои туфли, и кусок рельса понадобился ей для болванки. "Но есть же сапожник! - удивилась невестка.

- А мне интересно самой, - услышала она в ответ. - Смогу ли я сменить набойки на каблуках? И принялась сапожничать. Нашла ненужные ботинки, вырезала из них набойки и вдохновенно прибила их к сбитым каблукам своих туфель. Получилось не очень изящно, но получилось! И Наталья Петровна была безмерно горда, что смогла и такое дело сделать своими руками.

Говоря о домашних талантах Натальи Петровны, невозможно не сказать и о знаменитой "кончаловке" , о которой обязательно говорится в каждой книге, посвященной жизни Михалковых-Кончаловских. Этот "фирменный напиток" знаменитой династии изобрел отец Натальи Петровны, Петр Петрович Кончаловский, который, как уже рассказывалось, практически всю жизнь прожил за городом, где вел почти натуральное хозяйство. Итак, хорошо промытая и высушенная черная смородина засыпалась целенькими ягодками в большие бутыли и заливалась предварительно очищенной водкой. Очищали водку с помощью марганцовки: в бутылки с водкой вливалось по чайной ложке крепкого раствора марганцовки, в результате дня через три сивушные масла оседали на дно. После этого водку осторожно процеживали через вату и, уже очищенную, сливали в большую бутыль со смородиной. Сахара класть не нужно. После такой очистки настоянную на смородине водку дивного рубинового цвета можно было пить сколько угодно, похмелья она не давала, несмотря на то, что крепость оставалась прежней - сорок градусов. Мало того, после слива очередной порции просто добавляли новую порцию водки, но аромат и цвет оставались прежними.

Много, много выдающихся произведений самих Михалковых и Кончаловских, а также их друзей и знакомых подпитано было знаменитой "кончаловкой", приготовленной умелыми и талантливыми руками Натальи Петровны. Как вспоминает в своей книге Андрон Кончаловский, "кончаловке" отдавали должное все мамины гости - и Алексей Толстой , и граф Игнатьев , и хирург Вишневский , о Борисе Ливанове уж и не говорю. Ливанов как-то пришел к нам обедать, но на час раньше назначенного. Мама была занята на кухне, попросила его посидеть в столовой. Когда заглянула туда, на накрытом к обеду столе стоял уже до дна опустевший штоф и блюдо с остатками пирога. Мама была в ужасе, высказала своему дорогому другу все, что про него думает, но тому уже было море по колено".

"Наталья Петровна умела и любила жить, - пишет благодарная невестка.

"За что бы ни бралась эта удивительная женщина, все у нее получалось, все в доме делалось ее руками - она вязала внукам одежку, мастерила абажуры, шила постельное белье, украшая полотно семейными монограммами. Когда Тата, как звали ее внуки, пересаживала цветы, она ласково разговаривала с ними, гладила листики руками, цветочек трепетал ей в ответ и тут же приживался в новом горшке. Наташа обожала смотреть, как ее свекровь печет, - ее большие красивые руки так ловко расправлялись с тягучестью теста. Пироги получались пышные, нежные, в них было много начинки. Таких пирогов Наташа никогда ни у кого не ела..."

Ссылки: