Некрасова Зинаида Николаевна в военные годы

Извлечем теперь из очерка "Мама" уже лихие военные годы, для дописывания портрета Зинаиды Николаевны :

"Кажется мне, что и Исачок [ Пятигорский ] больше всех на свете любил ее. "Вот ты, Вика, не замечаешь, а я провинциал, из Умани, и прямо могу тебе сказать - если есть в тебе еще что-то хорошее, то только от нее. А у нее - от девятнадцатого века":

Не знаю, как там с веками, но чувство долга в ней было развито до чрезвычайности. Ее слова, сказанные мне по телефону из окруженного Киева в Ростов: "Я рада, что тебя призвали в армию. Не время сейчас в театре на броне сидеть", чуть до слез меня не довели. И не было этого знаменитого материнского "береги себя", хотя было другое, очень ее: "Смотри, пиши аккуратно". <...>Она пережила оккупацию. Думаю, самые тяжелые годы ее жизни. Работала в медпункте какого-то завода - через весь город, на Куреневку, пешком, трамваи не ходили. Воду - за два квартала, на пятый этаж, тоже пешком. Незадолго до освобождения похоронила мать , мою бабушку, самого доброго человека на свете. Остались вдвоем с тетей Соней . Дом немцы перед уходом сожгли. Перебрались на другую квартиру, перетаскивая по ночам картины и прочие, дорогие как память, ненужности.

Об освобождении Киева я узнал в Баку, в госпитале, по радио. О том, что мама жива, из телеграммы - прислал друг-журналист, вступивший с войсками в Киев и сразу же разыскавший маму. Я тут же выписался и ринулся в Киев. Маленькая, еще меньше, чем была, в неизменном своем пенсне, она стояла посреди комнаты, над печуркой и что-то варила. Потолки, стены черные, закопченные, а посреди этого мрака мама, источающая сияние. Трудно во все это было поверить. Через несколько дней я ушел на фронт и вернулся только через полгода, после второго ранения, теперь уже навсегда. И прожили мы вместе еще двадцать пять лет. Не самое ли это большое счастье в человеческой жизни?

<...> Неутомимость и любознательность ее были феноменальными. Ну, что может быть такого уж интересного в Сельскохозяйственной выставке ? Нет, пойдем! <...> Вернувшись домой, к московским знакомым Лунгиным - усталости ни признака, уложила чемодан - в этот же день мы летели в Киев, а прилетев, все распаковала, аккуратно разложила по комодным ящикам и только тогда села за чай. Я же на ногах не держался.

Здесь стоит сделать ремарку: Виктор Платонович, как мы уже поняли, пребывал и в довоенное, и в послевоенное время на "комплексном бытовом обслуживании" у своих родственниц (за редким исключениями - что-то самому постирать, иногда помыть полы и т.д.), а основные тяготы по "отовариванию" продовольственных карточек и добыванию еды, по домашнему хозяйству выпадали на бабушку (пока она могла ходить) и тетю Соню. Эпизод из 1939-го - "а потом побежит выручать Соню из очереди", по- видимому, так и остался эпизодом. Ну а мама Зина целый будний день пешком обходила больных. Поэтому эти замечательные женщины были весьма натренированы советским режимом: могли, в том числе, без заметной усталости провести весь день на ногах. Действительно, З.Н. Некрасова "бегала босичком по своим "Дарданеллам" (Узкая скользкая тропинка, между двумя глинищами), во время учебных тревог в противогазе и с лорнетом (!) таскала "раненых", вот только в очередях никогда не стояла (бабушкино занятие) и старыми перьями не торговала на Еврейском базаре (теткина работа)" (из того же очерка "Мама").

А вот свидетельство Анания Рохлина (действие происходило в годы немецкой оккупации, когда в темное время суток действовал "комендантский час"):

Как-то поздним вечером в квартиру Некрасовых постучали. Робкий стук несколько раз повторился. Приоткрыв двери, узнали живущего через улицу соседа. Он стал просить Зинаиду Николаевну помочь дочери, у которой начались тяжелые роды.

- Но я не гинеколог, я - терапевт, фтизиатр.

- Все равно, вы - врач. Прошу вас, помогите.

- Хорошо, - твердым голосом говорит она и идет за инструментами.

- Зина! Уже комендантский час, а у тебя нет ночного пропуска, - волнуясь за сестру, говорит Софья Николаевна. - А знаешь, что грозит за нарушение приказа военного коменданта?

- Знаю. Но я - врач и обязана идти. Вместе с посетителем она вышла на улицу. Ночь. Мороз. Метет поземка. Вдали показалась фигура идущего к ним немецкого солдата.

- Хальт! - крикнул патрульный, осветив их фонариком.

- Вохин геен зи? (Куда вы идете?) - резко спросил он. Зинаида Николаевна ответила по-немецки, что она врач, идет к роженице, дочери ее спутника. Солдат, человек средних лет, видимо, испытавший ужасы первой мировой войны, отпустил их. А когда Зинаида Николаевна уже в одиночестве возвращалась домой, повстречавшийся вновь тот же солдат спросил: "Ну, кто же родился?" Узнав, что на свет появился мальчик, одобрительно закивав, заметил: "О, дер кнабе. Дас ист гут, зер гут!"

Ссылки: