Из письм И.Р. Классона жене Анне

"<...>Пиши мне, что ты делаешь в свободное время, видела ли "По щучьему велению" и еще что видела в кино? Читала ли что-нибудь? Читаешь ли газету? "Развернула" ли работу кружка изящных искусств? Стыдись, если не развернула. Свободное время у тебя есть - ведь ты не тратишь время на трамваи, как москвичи? (март 1940-го). "Хотел взять у сестры Тани Тургенева - одну из повестей или романов, которые люблю, и послать тебе бандероль. Так тебе было бы легче начать читать, чем записываться в библиотеке и т.д. Но был на днях у Тани, однако к моему прискорбию оказалось, что ее библиотека (почти вся бывшая библиотека нашей семьи в родительском доме) украдена товарищами ее сына для продажи. Хорош сын - 16 лет, а так распустил слюни! Нет ни Тургенева, ни Гончарова и т.д." "У тебя, Аня, мало фантазии, поэтому тебе и скучно, а времени у тебя много, ты могла бы выкидывать всякие экстравагантности - например, поехать познакомиться с Сергеем Федоровичем Гардениным и его детьми.

С [его дочерью] Наташей у тебя м.б. даже установился бы контакт. А у тебя не хватает инициативы даже, чтобы к моей сестре Тане съездить. <...>Я еще с Чирчика писал тебе, что не "meine Johann", а "mein Johann". Meine - моя, mein - мой и мое. Ты по-прежнему "пишиш", а не "пишешь". Во втором лице глагола единственного числа пишется мягкий знак!? (декабрь 1940-го) "Чтобы нервы были лучше, надо регулярно заниматься умственно, а ты этого по- видимому не делаешь. Пожалуйста, учись не меньше двух часов в день. И читай беллетристику не меньше часа. <...>Если ты всерьез так недовольна моими командировками, то здесь выход один - я должен перейти из этого бюро в другое бюро или отдел Гидроэнергопроекта. Это мы можем обсудить в Москве, но просто писать мне обвинения и прочее, пока я в отъезде и работаю вообще на разъездной работе - неразумно. Имей в виду, что моя работа в Москве означала бы сокращение заработка. Так ты во время моего отсутствия получаешь всю мою зарплату, и у меня еще может что-то остаться от суточных." [В следующем письме заботливый муж, не вылезавший из длительных командировок, обозначил больше двух десятков спектаклей, опер и фильмов, которые его жена должна посмотреть (а также сходить в цирк) и далее развернул такую диспозицию:] "Из этого следует, что ты не можешь ждать, когда пойдешь со мной, а надо начать тебе и одной ходить или с другими компаньонами или компаньонками! Начинай с дневного кино и с дневных представлений в воскресенье в Малом театре. Ведь против моих поездок ты больше не возражаешь - очевидно, очень отдыхаешь от меня, особенно одна на кровати. А раз я буду много ездить, то тебе надо использовать и это время без меня в Москве для посещения театров и пр. А то вдруг меня через какое-то время переведут на периферию, и окажется, что ты Москвы почти и не успела повидать!" "Я не понимаю, как твой совет перестать ездить в командировки вытекает из того, что ты убедилась в невозможных условиях в Лефортове. Ведь, если я перейду в Гидэпе на проектирование, я должен буду тухнуть в этом террариуме в Лефортове! А так часть времени в Москве я могу работать в лаборатории. Пока мне не следует переходить на другую работу. Дальше будет видно" (январь 1941-го). "Итак я хотел бы, чтобы

1) ты начала пользоваться телефоном*, когда это надо, а на первое время просто для пробы - позвони Тане и Антонине Максимилиановне Старковой-Кржижановской ;

2) ты не простужалась;

3) отвезла бы Тане том Тургенева;

4) писала бы мне не реже одного раза в два дня и опускала бы письма в ящик не позже, как на другой день утром;

5) занималась бы регулярно ежедневно один-два часа немецким языком (купи пластинки с руководством) и кроме того полчаса-час - русской грамматикой, правописанием и т.д. * В эти годы у подавляющего большинства москвичей домашних телефонов не имелось, надо было ходить к уличным телефонам или же в почтовые отделения. <...>Писать "Mein Johann" можно, но не принято. Принято "mein lieber Johann" или "lieber Johann". Почему в прилагательном lieb в этом случае окончание "-er" ? разберись сама по учебнику. Вообще давай своему мозгу какую-нибудь работу. Если тебя больше интересует алгебра или геометрия, чем грамматика, то занимайся этими науками! Но обязательно чему-нибудь учись. Я настаиваю на том, чтобы ты видела людей и развлекалась. Теперь после выдержки можешь все-таки съездить к Кате и отдельно к Старковым. Обязательно сходи в концерт - вполне можно одной". "Дорогая Аня, ни одного письма от тебя не получил и никто из родных Вашей бригады ничего не получил (насколько знаю)!! Вчера в газете Красный Курган напечатано постановление СНК СССР и ЦК об уборке урожая. Там прямо сказано (как я и ожидал), что мобилизованных из городского населения, прибывших на прополочные работы, оставить в колхозах и совхозах на все время уборки. Так что ты застрянешь минимум до сентября (если так долго смогут всех вас использовать!). М.б. тебя сюда вызовет спецотдел, если я поеду в Москву, как мне обещали. Но ведь с твоим вызовом может и не выйти!? (в эвакуации, июль 1942-го) Из октябрьского письма из Москвы в Курган : "При твоем стремлении в Москву ты, вероятно, не представляешь себе, насколько финансово нам было бы трудно здесь вдвоем. Кроме того не представляешь себе, что зимой у нас будет очень скудное отопление, ограниченное расходование электроэнергии, газ уже теперь идет не каждый день или не весь день и т.д. Я буду в Рыбинске и других командировках, а тебе пришлось бы мерзнуть и сидеть без горячей пищи в "Теплом" переулке. В Кургане ты все-таки так или иначе топливный вопрос решишь. Так что мужайся и не ропщи на нашу разлуку, свое одиночество и т.д. Меня здесь [посылками] подкармливай! Барахло меняй и продавай!? "Перед уходом поезда из Ярославля вдруг оказалось, что мест в нем нет и билеты не компостируют. До Рыбинска всего два с половиной часа езды. Сел без компостера в тамбур вагона. Когда прошел контроль (билет-то у меня был транзитный), вошел в вагон, лег на третью полку, немного поспал. В Рыбинске тащился с вещами до перевоза через Волгу километра три, попал в двенадцатом часу ночи при луне в поселок ГЭС, звонил директору, думал уже, что буду ночевать на улице. Но к часу ночи меня пустили в клуб, спал на сцене на столе, покрывался пальто и занавесом. Замерз, две ночи не высыпался. Вчера дали мне отдельную комнату с центральным отоплением, но без освещения. Сегодня выспался и буду отсыпаться, пока нет света. С питанием благополучно" (октябрь 1942-го). "Вопрос о твоем приезде в Москву не так прост. Здесь ты не гарантирована от мобилизации на дровозаготовки (в этом году в конце лета и осенью было мобилизовано очень много женщин). В любом месте тебя могут мобилизовать в зенитные части и т.п. В этом случае обязательно возьми с собой все масло, сахар и т.д., которые у тебя есть. Вещи для продажи передай Гарденину. Остальное ему же или на склад - расписку вышли мне". "Я не помню, чтобы я писал Гарденину , что отказываюсь от муки. Во всяком случае, сейчас я не намерен отказываться от присылки тобой муки, пшеницы, гороха, масла. Если у тебя с посылкой не будет выходить в чемоданах едущих в Москву, то попытайся упаковать в ящик или тюк для сдачи в багаж с едущим. При этом надо иметь в виду, что харчи в багаж не принимают, а только "домашние вещи" и одежду. Харчи не должны прощупываться в тюке, греметь (картошка) или булькать при потряхиваниях и т.п. <...>С вызовом тебя и переездом не так просто, как ты думаешь. Кроме того, повторяю, жизнь в Москве очень дорога . Картошка - 50 руб. за килограмм, мясо 350-400, молоко 60 руб. или дороже, капуста 35 руб., морковь 50 руб., лук 90 (я привез лука из Ярославля по 35 руб.) и т.д. Дома не топят пока совсем, т.к. не окончен ремонт радиаторов. В моей комнате около +5*, когда несколько часов работает электрическая плитка, то доходит до 9*. При этом от варки сыро. На кухне бывало ниже нуля. Домоуправление и представитель района обещают в декабре отопление пустить (декабрь 1942-го). В январе 1944-го муж Иван оказался на Баксанской ГЭС под Нальчиком и весьма беспокоился по поводу рождения своего первенца, а также отсутствия "светской жизни" у жены:

"Очень хотел бы тебе чем-нибудь помочь, но что же я могу сделать, когда ты с октября 1943-го, когда тебе это было еще легче, не захотела видеть людей, живешь как в лесу! Еще раз тебя прошу, сходи в воскресенье, в светлое время к <врачу> Бурштейну , к Кате, к Евгении Николаевне. Кате напиши открытку, м.б. она к тебе придет. Я ей телеграфировал недавно, чтобы она тебя навестила. <...>Я беспокоюсь о твоем здоровье, в последнем письме ты писала, что 27-го врач м.б. решит положить тебя в больницу". Из грустного письма И.Р. Классона в 1961-м своей киевской родственнице С.Н. Мотовиловой : "Я веду очень уединенную жизнь: жена сама ни с кем почти не встречается, не хочет, чтобы я кого-нибудь звал к себе, даже попрекает меня, что я хожу на выставки (а я считаю, что это как раз моя заслуга, что я в последнее время, начиная с октября [1960-го, был на нескольких выставках, я Вам писал). Недавно я с сыновьями (жена не пошла, хотя я взял билет и для нее, правда, не предупредив) смотрел английский фильм "Банковый билет в миллион фунтов стерлингов" по Марку Твену. Так она меня до сих пор попрекает этим! Правда, я ко всем этим утрировкам давно привык, не "переживаю" их, но все же это мешает". А вот сюжеты в письмах жене Анне по поводу "террариума в Гидроэнергопроекте ":

Ссылки: