Из летописи Серафимо-Дивеевского монастыря о Н.А. Мотовилове

Для придания большей объективности некоторым утверждениям Н.А. Мотовилова (прежде всего, о, мягко говоря, кознях послушника Ивана Тихонова , затем иеромонаха Иоасафа), содержащимся в вышеприведенной записке митрополиту Исидору, дадим подходящие выдержки из летописи Серафимо-Дивеевского монастыря:

<...> 3 сентября 1832 года приехал в Саров опять заболевший Николай Александрович Мотовилов. Об этом он пишет сам следующее (записка, достоверные сведения о двух Дивеевских обителях): "Когда в мае месяце 1832 года поразила меня тяжкая душевная скорбь, то я снова подвергся болезни и отнятию по-прежнему ног. Страдавши в течение четырех месяцев, услыхал я об открытии в Воронеже св. мощей святителя Митрофания и о святости жизни тамошнего епископа Воронежского Антония, почему и пожелал я ехать туда, а хоть по совету родных и ближе 200 верст было бы ехать мне через Пензу из Симбирского имения, но, помня великие милости Господни, через великого старца Серафима явленные мне, велел я везти себя через Саровскую пустынь в Воронеж. Хотел прежде всего ему первому заявить о моем втором бедствии, что и сделал я, приехав 3 сентября 1832 года в Саров. Когда же пришел к нему, то он отечески принял во мне участие и, несколько побеседовав со мной, сказал: "Помолимся Господу, чтобы Он возвестил нам: мне ли по-прежнему исцелить вас или отпустить в Воронеж". И когда на другой день я опять принесен был к нему, то он сказал мне: "Вот, батюшка, Господь и Божия Матерь в ночь сию мне всю вашу жизнь открыли от рождения и до успения вашего". Тут он много и долго беседовал со мной и предрек всю мою жизнь вперед, и о России, и о прочем многом, что от-части и сбылось уже, но подробное описание о сем теперь считаю неуместным, хотя и стремлюсь о том сказать в более подробном изложении, если Господь продлит дни жизни моей". Затем о. Серафим заповедовал Н.А. Мотовилову служение Дивеевской обители. Он призвал двух сестер мельничной общины - Евдокию Ефремовну Аломасовскую , бывшую при явлении Божией Матери в день Благовещения 1831 года (впоследствии монахиня Евпраксия ), и Ирину Семеновну Зеленогорскую , бывшую впоследствии третьей начальницей, чтобы они могли засвидетельствовать другим слова его. Вложив в руки Н.А. Мотовилова правые руки сестер и придерживая их своими руками, о. Серафим заповедовал, что-бы они не только сами после его смерти обо всем подробно рассказали Николаю Александровичу, что, где и как Божия Матерь заводила через него, но чтобы все сестры ничего от него не скрывали, потому что Божией Матери угодно, дабы Николай Александрович был назначен питателем обители. Затем подтвердил, дабы по воле Царицы Небесной Николай Александрович все знал об обители так же подробно, как известно самому о. Серафиму. Обратясь же к Мотовилову, батюшка приказал ему, чтобы он был в свое время свидетелем всего, что делалось в Дивееве при "убогом Серафиме", и засвидетельствовал, что даже все строение, найденное после смерти старца, выстроено было им самим, по назначению и указанию Царицы Небесной. "И камешка одного я, убогий Серафим, самопроизвольно у них не поставил!" - сказал батюшка, оканчивая свою речь.

Н.А. Мотовилов продолжает в записке: "И давши мне заповедь о служении своим мельничным сиротам, отпустил меня с миром в Воронеж, куда я прибыл в 19-й день сен-тября 1832 года, а потом в ночь на 1 октября и на праздник Покрова Божией Матери получил я от этой вторичной болезни совершенное и скорое исцеление, молитвами Антония , епископа Воронежского и Задонского". <...> Принесли зажженную свечку и увидели, что старец, в обычном своем белом балахончике, стоял на обыкновенном месте молитвы перед малым аналоем на коленях, с открытой головой, с медным Распятием на шее. Его руки, сложенные крестообразно, лежали на аналое, на книге, по которой он совершал свой молитвенный труд перед образом Божией Матери Умиления, а на руках лежала голова ниц лицом. Полагали, что он уснул; стали осторожно будить его, но ответа не было: старец окончил подвижническую жизнь свою... Глаза его были закрыты, лицо оживлено богомыслием и молитвой. Тело старца было тепло, как будто бы дух его только еще сию минуту оставил храмину свою. Но его уже никто не мог теперь пробудить к жизни. Так описывает автор жизнеописания о. Серафима Саровских изданий 1863 и 1893 годов. Но вопрос: не описывает ли он это со слов очевидцев или смотря на изображение, которое было написано ошибочно, как говорят современники. В издании 1893 года приложено не такое изображение, так что оно не соответствует вовсе описанию.

Н.А. Мотовилов в записке "Достоверные сведения о двух Дивеевских обителях" опровергает сведения Саровского издания. Так, он пишет:

"Батюшка скончался на коленях в молитве, со сложенными крестообразно руками, а не поникши вниз и лежащим на книге, как в сем издании 1863 года изображено. А что он действительно стоя на коленях, в таком положении скончался, слышал я тогда по приезде моем из Воронежа лично от самого игумена Нифонта и живших возле батюшки отца Серафима иеромонаха Евстафия и иеродиакона Нафанаила, которых игумен Нифонт призвал к себе при мне для того, чтобы о нем подробно сами мне сказали".

11 января прибыл в Саров исцеленный Николай Александрович Мотовилов в отчаянии, что он не застал даже похорон о. Серафима. Автор жизнеописания о. Серафима Саровского, издания 1863 и 1893 годов, неизвестно от кого получивший сведения о помещике Мотовилове, говорит, что в недавнем времени был исцелен о. Серафимом помещик, страдавший ногами и ходивший на костылях. После исцеления о. Серафим приказал ему ехать в Киев поблагодарить Божию Матерь. Помещик с радости предался утехам жизни, не исполнив словес старца. Тогда болезнь опять возвратилась к нему. Снова больной обратился к старцу, покрытый стыдом. Отец Серафим велел ему ехать в Воронеж к святителю и чудотворцу Митрофану. Там помещик немалое время жил у тогдашнего епископа Антония, молился о своем здоровье, но не получил чудесного исцеления. Наконец святитель Митрофан явился во сне епископу Антонию, показал ему образ Св. Троицы и предстоящего пред Ней старца Серафима и сказал: "Скорее отпусти больного в Саров; его может исцелить один Серафим". Тотчас после сего видения епископ Антоний отправил больного в Саров и с ним послал пять больших свечей о. Серафиму, приказывая, в случае смерти старца, поставить эти свечи за упокой его души. Больной очень спешил в Саров. От Тамбова, оставивши своих лошадей, он поехал на почтовых; но поспел в Саров только на другой день после погребения о. Серафима. Поставив свечи за упокой его души, он очень плакал о смерти старца, от которого чаял исцеления, и скорбь свою рассказывал в монастыре всей братии.

Сведения эти о Н.А. Мотовилове спутанны и неверны, что свидетельствует живая еще жена его, живущая ныне в Дивееве, и, наконец, личная записка Николая Александровича. Кроме приведенных выше выдержек из записки, он пишет: "Я пробыл в Воронеже более трех месяцев, в совершенном и полном здравии. 2 января 1833 года, в этот же день вечером услыхал я от высокопреосвященного Антония, что батюшка отец Серафим в ночь на этот день, во втором часу за полночь, скончался, о чем он сам ему, явясь очевидно, возвестил. Он по нем сам в тот же день соборно отслужил панихиду. А я 4 января выехал из Воронежа и 11 прибыл в Саровскую пустынь, через два дня после погребения о. Серафима. И вот как все дело поистине было, а не так, как в издании 1863 года на странице 313, напечатано обо мне. Я, напротив, не только получил исцеление, но и столь чудное, что до сих пор, 61 года жизни моей, благодатию Божией и общими молитвами великого старца Серафима и трех святителей великих: Митрофана, Тихона и Антония - пользуюсь в течение 38 лет совершенным здоровьем, о чем печатно свидетельствую во славу Господа и Пречистой Его Матери и великих угодников Божиих. Что же касается до явления святителя Митрофана, то он явился мне, а не преосвященному Антонию, через два года, в 1834 году.

В Киеве советовал батюшка отец Серафим побывать, "ибо там, - сказал он, - Господь много откроет вам!" Как это совершенно несправедливо, так и многое другое, например: кому неизвестно, что великий старец Серафим никогда не имел у себя модной мебели и что келья его вся была завалена разными приносимыми ему предметами, им употребляемыми, в мешках и просто лежавшими. Впереди келья заставлена была вся большими бутылями и бутылками и штофами с елеем и со св. водой, и с церковным вином в бочонках, и сотни свеч горели на двух медных, круглых, в роде подносов с местечками для свеч, подсвечниках, так что едва маленький и узкий ход от двери его к образам оставался. А на эстампе, например, при явлении Божией Матери с двумя апостолами, келья представлена пустая, а он сам посреди лежащий на модной кушетке, тогда как в это время он лежал возле передней стены, на простой скамье, а под головой был камень, доставшийся после него впоследствии мне. Да и Божия Матерь, обращаясь к Апостолам, изволила сказать о нем: "Сей от рода Нашего есть!" и не "Моего", как напечатано о явлении Ее на день Благовещенья с 12 святыми девами и другими при том предстоящими. Не только во времени не соблюдено правды, ибо показано оно было не в 1831 году, а в 1832, да и не в деревянной его пустынной келье, а в монастырской каменной, где он и скончался на коленях в молитве, со сложенными крестообразно руками... В большее утешение душевной скорби моей, что я не удостоился поспеть к погребению о. Серафима, игумен Нифонт благословил меня тем самым Евангелием, которое во вседневном употреблении у великого старца Серафима было в течение трех с половиной последних лет жизни его, имеющее сзади на переплете обгоревшее немного место, в день его кончины; также образом Божией Матери Жизнедательницы, небольшой на кипарисе, тот самый, которым благословила его родительница его при дозволении ему остаться навсегда в Сарове. Мне отдали еще ту самую книжку "Алфавит духовный", с недостающими сначала несколькими листами, по которой он сам, великий старец Серафим, учился духовной жизни, и из двух крестов, всегда бывших на нем, маленький кипарисный крест, вырезанный его руками и обложенный серебром из того старинного рубля серебряного, который дала ему его матушка, отпуская на богомолье в Киев, и который был на нем. А медный большой, другой крест осьмиконечный, родительницы его благословение, сказал мне тогда игумен Нифонт, "и образ Божией Матери "Радости всех радостей", пред которой он, стоя на коленях, скончался, отдал я в его девическую Дивеевскую обитель". <...>Камни, на которые старец для умерщвления искушений врага восходил молиться в течение тысячи суток, перенесены в Дивеевскую общину. Тот из них, на котором он стаивал днем в своей келье, находится в прежнем своем виде в Преображенской церкви в Дивееве. От другого из этих камней, на котором о. Серафим молился ночью пред открытым небом, остался один обломок, потому что благочестивые посетители Сарова, осматривая места, на которых о. Серафим подвизался, постоянно отбивали от него части и увозили с собою. И этот остаток, имеющий около аршина в диаметре, вскоре после кончины старца также перевезен в Дивеево и положен в той же Преображенской церкви. Келья, в которой о. Серафим подвизался в ближней пустыни, куплена Н.А. Мотовиловым и также перенесена в Дивеевскую обитель. В ней совершается теперь неусыпное чтение Псалтири за упокой в Бозе почивших лиц Царского рода, пастырей Церкви, о. Серафима, усопших сестер обители и других благодетельствовавших ей при своей жизни особ. А другая подвижническая келья о. Серафима в Дивееве же обращена в алтарь в храме Преображения Господня. Образ Царицы Небесной "Радости всех радостей", написанный на полотне, натянутом на кипарисную доску, стоявший в монастырской келье о. Серафима, находится теперь в соборе Дивеевской обители.

Усердием Наталии Ивановны Богдановой на нем положена серебряная вызолоченная риза. Перед ним в определенный день недели поется акафист Спасителю и Божией Матери. Благочестивые посетители питают особое усердие к иконе сей и, по своей вере, получают от нее духовное утешение.

Особенно известной сделалась одна вещь из оставшихся после о. Серафима. Незадолго перед кончиной своей он благословил начальницу Дивеевской обители Ксению Михайловну Кочеулову полумантией, которую сам носил. Когда сестра обители, Елисавета Андреевна Татаринова , отправлялась в Петербург за сбором подаяний, ей дана была в напутствие и мантия о. Серафима. Эта мантия в последнее время огласилась в Петербурге даром исцеления над дитятей, которому искусство первых в столице врачей отказывало в помощи.

Из Евангелий, которые читал в келье о. Серафим, одно находится в Сарове, а другое - в Дивеевской обители у Е.И. Мотовиловой . Последнее Евангелие, в кожаном переплете, есть то самое, которое о. Серафим носил всегда с собой в сумочке за плечами. Рассматривая его, мы увидели, что в этом переплете собраны были вместе: Псалтирь, Евангелие, книги Деяний и послания святых Апостол. В Дивееве же хранится малая часть книги Четьи- минеи первой трети, тлевшая при пожаре, бывшем при кончине старца Серафима. Из этого перечня вещей, оставшихся после старца Серафима, видно, что большая часть из них приобретена Дивеевской общиной. <...> Дивеевская обитель в 1833 году представляла из себя две разнохарактерные общины, расположенные на расстоянии 100-150 сажен друг от друга. Казанская общинка , основанная матерью Александрой, держалась строгого Саровского устава и имела всего 1332 кв. сажени земли, на которых было уже в то время 17 келий и огород. Она управлялась начальницей, избираемой между своими сестрами, и в это время начальствовала все еще старица Ксения Михайловна Кочеулова , известная своей строгостью и суровостью. В нее поступали по выбору начальницы и старые и малые, и вдовы и девицы. В 17 кельях жили в то время до 113 сестер, между которыми находилась дочь Ксении Михайловны Ирина Прокофьевна , поступившая в 1840 году Елисавета Андреевна Татаринова и в 1842 году девицы из дворян Пензенской губернии Екатерина Ладыженская и Анна Васильевны Ладыженская .

Вторая общинка Серафимо-Дивеевская, или Мельнично-девичья , занимала принадлежавшую ей землю, пожертвованную генеральшей Постниковой в количестве трех десятин, на которой стояло 19 келий. К ней принадлежало 60 десятин земли, огородной и пахотной, купленной у г-на Жданова и пожертвованной М.В. Мантуровым * и Н.А. Мотовиловым . Кроме девиц и малолетних детей, никто сюда не принимался по заповеди Царицы Небесной. В 19 кельях жило в то время до 125 девиц, в числе которых были великие рабыни Божии Прасковья Степановна - старица, исправлявшая должность начальницы после смерти Е.В. Мантуровой, блаженная Прасковья Семеновна Мелюкова , Евдокия Ефремовна - удостоенная видения Царицы Небесной в 1831 году в келье о. Серафима в день Благовещения, Анна Алексеевна, Ксения Васильевна и другие, известные из их собственных повествований в предыдущих главах летописи. <...>После кончины батюшки о. Серафима послушник Иван Тихонов не только не бросил своей мысли и цели - быть покровителем и распорядителем в Серафимо-Дивеевской обители, но, забыв все наставления и приказания старца, решился настойчиво требовать подчинения себе общин, завещанных ему и оставленных будто на его попечение самим великим старцем. Ему даже пришла странная мысль поехать в Воронеж, под видом поклонения мощам святителя Митрофана, к архиепископу Антонию, также прозорливцу и святой жизни пастырю, чтобы "утешиться его беседой". Желание же беседы явилось вследствие будто бы недоумения насчет ига, наложенного на него о. Серафимом, касательно Дивеевской обители. Спрашивается: если бы действительно о. Серафим приказал ему заниматься Дивеевом, зачем было ему недоумевать и спрашивать высокопреосвященного Антония? С другой стороны, так как батюшка о. Серафим запретил ему вмешиваться в Дивеево и уговаривал не губить свою душу как чуждопосетителю, то могло ли помочь ему даже благословение Антония на покровительство общине? Наконец, как благодатный прозорливец, познавший духом час смерти о. Серафима, мог ли он остаться в неведении о воле великого старца насчет Ивана Тихонова, и затем, какой смысл был благословить или советовать заниматься женской обителью канонарху-послушнику? Однако Иван Тихонов испросил себе паспорт и по благословению игумена отправился в Воронеж, а затем в 1849 году напечатал об этом рассказ (Сказания о подвигах о. Серафима).

Для характеристики Ивана Тихонова нельзя оставить без внимания это его повествование, которому в то время верили и восторгались в Петербурге. <...> Николай Александрович Мотовилов , человек горячего и искреннего сердца, был в то время холост и, дабы действительно послужить памяти о. Серафима и исполнить его заповедь относительно Дивеева, решился сам поехать на родину великого старца в Курск, собрать сведения о детстве и юношестве его, а также посетить Киевский Флоровский монастырь и расспросить о монашествовавшей в нем Агафье Семеновне Мельгуновой , основательнице Казанско-Дивеевской общинки. В Сарове Н.А. Мотовилову передали, что о. Серафим перед кончиной приказывал многим писать, чтобы эти лица приехали свидеться с ним, но когда он узнал, что они не будут, то передал некоторым инокам предсказания свои и откровения, относящиеся до этих лиц. Так, Николаю Александровичу было приказано сказать:

"Скажи, что чего он домогается (то есть получения руки Екатерины Михайловны Языковой), это не для него, а ему готовится другая...? Николаю Александровичу, жившему большей частью в его Симбирском имении, не были известны отношения о. Серафима к Ивану Тихонову, поэтому он легко поддался вкрадчивому этому послушнику, который выдавал себя за любимейшего ученика Серафимова и рассказами о батюшке, предсказаниях его, чудесах, своих беседах с ним, о прощании с ним перед кончиной и проч. приблизил Николая Александровича к себе. Мотовилов все добытые сведения о родителях о. Серафима в г. Курске и о самом великом старце передал по возвращении из путешествия Ивану Тихонову, который и воспользовался этим при издании сказаний о подвигах о. Серафима в Петербурге в 1849 и 1856 годах. Зато эта поездка имела весьма дурные последствия для самого Николая Александровича; он беспричинно заболел сильным нервным и душевным расстройством. Так как лекарственные средства не помогали ему, то Николай Александрович поехал опять в Воронеж к архиепископу Антонию , который признал, что болезнь произошла по попущению Божию, от врага, излившего на него свою месть за труд, послуживший к прославлению имени великого угодника Божия отца Серафима. В продолжение нескольких месяцев он излечился совершенно, будучи часто причащаем Христовых Тайн святителем Воронежским Антонием.

<...>До 1842 года обе женские общинки, основанные при селе Дивееве, хотя и разнохарактерные, но самостоятельные, нисколько не мешая друг другу, жили в совершенном мире, любви и согласии. Со смертью о. Серафима послушник Иван Тихонов почти переехал на жительство в общинку матери Александры, под предлогом заботы и попечения о Серафимовских сиротах, и постепенно завладел ею. Утвердившись здесь, он начал вмешиваться в дела Мельничной девичьей общинки, с намерением также совершенно подчинить ее себе, но сестры Серафимовские все, живо еще помня заветы батюшки Серафима и приказание его никого не допускать чужого в управление обителью, единогласно заявили Ивану Тихонову свое несогласие на его попечительство. Тогда озлобленный этот лжеученик Серафимов, которому уже удалось убедить многих в несении им будто бы креста, возложенного на него отцом его и учителем батюшкой Серафимом (начиная с Тамбовского архиерея и кончая всеми поклонниками отца Серафима), решился на смелый и важный шаг: или сломить сплотившихся против него стариц девичьей обители и опровергнуть распространяемый ими слух, что он никогда не был учеником Серафимовым и что не только ему не поручено попечительствовать над ними, но о. Серафим запрещал пускать его в обитель, или стереть с лица земли эту обитель, выхлопотав соединение ее с общинкой матери Александры. <...>После того как Иван Тихонов обещал сделаться змеею и всюду вползти, не могло быть сомнения, что он этого достигнет. Тотчас он написал тайно в Петербург к лицам, относившимся с особой любовью к старцу Серафиму, о положении дел в Дивееве и просил о присоединении девичьей общины к обители матери Александры, под начальством Ирины Прокофьевны, болезненной и слабой начальницы Казанской общинки.

Многие из этих лиц, верившие рассказам Ивана Тихонова, имели родных при Высочайшем дворе, и просьбы их увенчались быстрым успехом. 28 июля 1842 года был уже получен указ о соединении обеих Дивеевских общин в одну Серафимо-Дивеевскую с полным, абсолютным подчинением начальнице общины матери Александры. По этому поводу в кратком официальном описании Дивеевского монастыря, хранящемся в Нижегородской консистории, говорится следующее: "Горестное, никем не ожиданное событие это, доставя велие ликование Ивану Тихонову с избранницами его, прочих обеих общинок сестер повергло в глубокую скорбь, печаль и сетование. Серафимовы сироты ужасались тому, что заветы великого старца, основателя их, попраны и отданы они в руки страшнейшего врага их. Старицы же матери Александры сокрушались, глядя на нововведения, которыми нарушался их исконно заведенный порядок и принятый устав из Сарова. Но поправить дело было уже немыслимо и поздно. Таким образом прежде царивший мир и покой Божьего Дивеева навсегда уже был нарушен, и только плач и рыдания, попущением Божиим, многие десятки лет раздавались во Святом месте избранного жребия Богоматери".

Хотя Михаил Васильевич Мантуров жил в это время в Дивееве, но он, совершенно нищий и выгнанный от Куприянова управляющий, ничего не мог сделать. Священник о. Василий Садовский и Н.А. Мотовилов в составленном ими жизнеописании Мантурова пишут так: "Видя вполне водворившегося и самовольно всем уже распоряжавшегося в Дивееве Ивана Тихонова и вполне понимая, по нищете своей, невозможность противостоять ему и оградить Серафимову обитель, тихо жил Мантуров, терпя все, ради непоколебимой, твердой веры в Бога, стараясь лишь, где было возможно, встречать Ивана Тихонова и действовать на него хоть словами страха Божия; но все было напрасно, ибо честолюбие заглушило совесть его! И в самом деле, что же мог сделать незаметный бедняга, нищий какой-то Мантуров, прогнанный управляющий генерала Куприянова, против возросшего уже Ивана Тихонова через всевозможные хитросплетения и интриги. Безграничное честолюбие заставляло его вымышлять, что он якобы любимый ученик праведного чудотворца Серафима, и этим он себя всюду прославлял. Кроме того, он, начиная с архиереев, решительно всем выставлял себя за страдальца, который несет страшную Божию кару. Все это зная, Михаил Васильевич молча и терпеливо переносил возводимые на него клеветы и продолжал подвиг верного служения своего обители Богоматери. Он безбоязненно мешал с неудержимой энергией этому "чуждопосетителю" во всех его посягательствах на уничтожение заповеданного Дивееву святым старцем.

Вскоре Михаил Васильевич поплатился за это пожаром; его скромный домишко подожгли. С помощью добрых людей Мантуров выстроил себе другой, гораздо лучший, на принадлежащей ему земле, вне общины, против Казанской церкви, в котором и жил до самой своей смерти".

В книге, изданной Иваном Тихоновым в 1849 году, он рассказывает о соединении общин с восторгом и подобающим вымыслом. Он даже утверждает, что "как дивен Бог во святых Своих, служит доказательством еще следующее дивное исполнение предсказаний отца Серафима относительно Дивеевской обители". В 1842 году 27 июля получен был в Дивеевской общине указ Святейшего Правительствующего Синода, из Нижегородской духовной консистории, где изъявляется, что по Высочайшему соизволению Государя Императора Николая Павловича и по благословению св. Правительствующего Синода сия общежительная Дивеевская обитель утверждена, соединена и принята под покровительство духовного и гражданского начальства. На следующий день, 28 июля, указ был прочитан по окончании литургии. И все это совершилось будто бы по особенному промыслу Божию, во исполнение предсказаний о. Серафима! Тут Иван Тихонов безбожно изменяет смысл предсказаний о. Серафима. Он говорит: старец говаривал многим благотворительным особам, что утверждение обители последует именно в 1842 году (?), а сиротам дивеевским часто повторял: "Терпите, терпите, Господа ради, все болезни и скорби; у вас будет такая радость, что среди лета запоете Пасху!" "И вот, - пишет Иван Тихонов, - теперь дивный во святых Своих Господь и Царица Небесная по молитвам праведника внушили Государю Императору сделать это утверждение именно в 1842 году и среди лета, и притом 28 июля, в такой день, когда Церковь Правоcлавная совершает празднество в честь Божией Матери Смоленской и св. апостола Прохора, Ангела о. Серафима до вступления его в монашество. Столь многие радости, соединившиеся вместе, были причиной, что, когда прочитан был этот указ в Божественном храме, изумление сирот было столь великое и столь живое, что в этот миг они забыли все свои скорби, целовали друг друга, плакали, смеялись и каждая по-своему изливала перед Господом и Царицей Небесною свои благодарные чувства за эти милости Божии и Царские; казалось, все они тогда, как некогда апостолы, во время сошествия на них св. Духа, упились каким-то неизъяснимым утешением

(...). После первого момента радости принесено было благодарственное молебствие о здравии Царской Всеавгустейшей Фамилии, о Св. Правительствующем Синоде, о пастырях и вообще о всех благотворительных особах, содействовавших благу обители. Затем, - продолжает свое повествование послушник Иван Тихонов, - все общество сестер, состоявшее из 300 и более, обратилось с чувством благодарности и с поздравлением к настоятельнице своей, так как по этому указу она сделалась единственной начальницей соединившейся обители".

Мало этого было Ивану Тихонову; чтобы доказать необходимость соединения, он прямо свидетельствует, что о. Серафим не давал заповеди о приеме в мельничную обитель одних девиц. Следовательно, он уничтожает основные заветы общины, установленные Самой Царицей Небесной. По этому одному можно судить: был ли он учеником и другом о. Серафима? Так, пишет он, что обе общинки "едва не разделились на две самостоятельные обители, тем более что и посторонние лица, вмешиваясь в дела ее (!), желали также этого разделения и хлопотали уже о том, чтобы в одной части обители находились вдовствующие, а в другой - девицы, каждая под управлением особой настоятельницы. Но так как на такое неосновательное разделение не было никакого благословения отца Серафима, то и высшее начальство, по промыслу Божию, не утверждало этого разделения, но нашло полезнейшим и необходимым соединить их под единственной настоятельницей". <...> Иван Тихонов не встретил препятствия к достижению своего злобного плана даже со стороны временного друга своего Николая Александровича Мотовилова, и вот почему. Николай Александрович , как мы упомянули, доверился Ивану Тихонову, потому что в Сарове ему не опровергли рассказов этого лжеучителя и он сам видел, как Иван Тихонов часто посещал великого старца. С другой стороны, Н.А. Мотовилов жил преимущественно в своем Симбирском имении, а после смерти о. Серафима вскоре поехал в Курск за собиранием сведений о батюшке у его родственников и чрез это поплатился жестокой болезнью, которую ему облегчил архиепископ Антоний Воронежский. После первого страдания Николай Александрович захворал опять ногами и пролежал в своем доме в с. Дивееве около года. По выздоровлении, в 1840 году, Н. А. Мотовилов женился на Елене Ивановне Мелюковой и переселился в Симбирское имение. В то время Иван Тихонов ничего еще не разрушал в обители о. Серафима, и Николай Александрович продолжал быть с ним в приятельских отношениях. Когда же в 1842 году произошло соединение общин, Н.А. Мотовилов сразу прозрел насчет Ивана Тихонова, сильно огорчился и даже уверял, что если бы он не женился, то Иван Тихонов не мог бы добиться такого нарушения заветов батюшки Серафима. Так, в своей записке "Достоверные сведения о двух Дивеевских обителях" Н.А. Мотовилов пишет: "И не только при жизни великого старца Серафима обитель его с самого незабвенного дня основания ее 25 ноября 1825 года до дня приснопамятнейшей кончины его 2 января 1833 года, к коему времени в ней было уже 74 сестры, была управляема особой, независимой ни от кого (кроме одного его, великого старца Серафима) начальницей девицей Прасковьей Степановной , но и потом до самого наибедственнейшего дня соединения общин 28 июля 1842 года имела всегда своих полновластных, самостоятельных начальниц, из которых последнею была девица Ксения Ильинична . День соединения двух Дивеевских общин я называю наибедственнейшим, потому что творившееся до того втайне беззаконное извращение смысла, толка и сущности воли Божией Матери и завещаний великого старца в этот день обнаружилось во всей силе своей. Несмотря ни на какие мои глубокоуважительные доводы по закону Божьему и гражданскому, заключающиеся в бумагах моих, сведения о заведении обеих Дивеевских обителей были представлены совершенно превратным образом, а именно, что будто бы в Дивееве никогда не бывало двух самостоятельных и совершенно друг от друга независимых общин, а была одна община в двух отделениях. Поэтому, представив сию святую девическую обитель Божией Матери и великого старца Серафима лишь только младшим, непокорствующим отделением, повелено было начальницу оной Ксению Ильиничну, со всеми сестрами ее, подчинить начальству мнимостаршей начальницы Ирины Прокофьевны Кочеуловой . Но в самом деле, как та, так и другая община через соединение это подведены были лишь под полное владычество канонарха саровского и мещанина тамбовского Ивана Тихонова. Ирина Прокофьевна всегда подписывала на готовых бумагах, не читавши их, или, того хуже, давала ему бланки, будучи им и сотрудницами его завлечена в деле соединения лестью. Злоба же канонарха сего на обитель сию мельничную девическую предвидена была еще самим великим старцем Серафимом, почему он умолял Господа сотворить чудо о падении древа, чтобы хоть тем уцеломудрить его. Ненависть же раскрылась вполне только тогда, когда приехал Иван Тихонов с иеромонахом саровским Анастасием в мельничную сию девическую обитель к начальнице Ксении Ильиничне и, пригласив всех старших этой обители, потребовал от них, чтобы они при сем иеромонахе Анастасии подтвердили и сами все его похваления, приписываемые самому себе, как будто бы он первый и любимейший ученик батюшки о. Серафима и единственный над ними им уполномоченный всегдашний попечитель, или в противном случае сказали бы, что же им говорил про него великий старец Серафим. Поставляя выше всего храм Божий и уважение к словам отца своего Серафима, они сперва не исполнили его первого требования, а по второму настоятельному желанию Прасковья Степановна, бывшая начальница, сказала, что батюшка о. Серафим про него говорил, что он, Иван Тихонович, "хоть и вызывается вам послужить, но во всю жизнь свою холоден будет к вам; и хоть начнет хлопотать будто бы из- за вас, но на вас же весь мир воздвигнет, и мирских и духовных, и ничего вам доброго не сделает. Да и то, - при-бавил он, - по мне, убогом Серафиме, другого отца уже не будет вам!" И всегда называл он их своими сиротами. Иван Тихонов так на это озлобился, что, выходя из келий и из обители мельничных девиц, поклялся с тех пор и ноги своей не накладывать в оную и не почить до тех пор, пока не истребит ее до конца, не сотрет с лица земли и не уничтожит память о ее существовании. Что и могло бы действительно воспоследовать, может быть, если бы она была основана на песке, а не на камне. Камень же бе воля Божией Матери и святые труды великого старца Серафима, положенные в ее основание. За всеми домогательствами Ивана Тихонова и сотрудниц его обитель сия, однако же, не рушилась, да и самый дух общества сих двух обителей сестер, насильственно смешанных, однако, не только не смешался и не слился в один дух, но что всего удивительнее - это то, что из обеих общин выделились лишь только все усердствовавшие к делу сего соединения сподвижницы Ивана Тихонова, сначала тайно, а потом уже явно образовали из себя третье общество, духом своего руководителя вполне проникнутое, и сколько вытерпели сироты батюшки отца Серафима после этого соединения своего, о том можно лишь то сказать, что если бы не Господь был за них, то живых убо пожерли быша их.

С 1849 года печатно их выдали за мертвых (Иван Тихонов писал, что большинство Серафимовых стариц перемерло). О пении Пасхи, хотя в сказаниях Ивана Тихонова напечатано, что действительно сладким радостям сирот при этом воспоминании не было конца, но, напротив того, лишь только слезам, да и не одних Серафимовых сирот, но и сестер обители матушки Александры, не было конца. Сироты мельничной обители неутешно плакали о том, что завещание великого старца Серафима попрано и они отданы в руки врага своего. А старушки плакали о том, что нововведениями нарушалось их старинное правило и устав, принятый ими от Сарова. Если и радовались иные, то немногие, а именно только те ходатаи о сем соединении, которые не ведали, что творили. Из них впоследствии некоторые раскаялись о тогдашней своей радости, потому что после того все здания, строенные по указанию батюшки о. Серафима, начиная с мельницы, и все кельи его переломали по приказанию Ивана Тихонова или переставили за канавку, а оставленные в канавке на новых, произвольных, без нужды выбранных местах переставили. Если что и осталось на своем прежнем месте, то лишь одна канавка со своим валом, но и через нее, вопреки завещаниям старца Серафима, сделаны мосты и переходы. Великий старец часто поминал о ней, говоря, что одна канавка его останется и станет стеной до небес за сирот его и что сироты его хотя до настоящего антихриста и не доживут, но времена его переживут".

Вслед за соединением общин в одну Иван Тихонов выхлопотал книжку для сбора пожертвований на постройки, затеянные им в Дивееве, и отправил с книжкой в Петербург сестру обители Е.А. Татаринову , преданную ему. В своих повествованиях Иван Тихонов говорит, что первыми жертвователями были Государыня Императрица, Наследник Цесаревич, Цесаревна, Великие Князья и Княжны. Потом подписались Высокопреосвященнейший митрополит Серафим и другие высокие благотворители. С одной стороны, это свидетельствует, как чтили память о. Серафима в то время, и с другой - как сильны были покровители простого послушника Саровской пустыни из мещан Ивана Тихонова. По-видимому, светские люди не задались вопросом: мог ли о. Серафим поручить целую обитель руководству не старца, а простого послушника? Иван Тихонов, ободренный своей удачей и победой над старицами и сиротами Серафимовыми, принялся деятельно за работу. Вслед за утверждением общины был получен из Синода указ с разрешением строить в обители каменный собор, по представленному плану, в честь того образа Умиления Божией Матери, перед которым о. Серафим скончался. Так как в душе Иван Тихонов не желал следовать указаниям батюшки о. Серафима и теперь, ошеломленный успехом борьбы с девичьей общинкой, он возмечтал о себе, то в нем родилось желание превратить Серафимову обитель, смешанную с обителью матери Александры, в свою собственную. Под предлогом, что на каменный собор нужно много денег, он отложил эту постройку и затеял возведение нового деревянного храма на месте мельничной общинки, как будто эта постройка не требовала никаких средств. Кроме того, в то время не было никакой нужды строить небольшой деревянный храм, когда имелись два каменных Рождественских храма, построенные М.В. Мантуровым при батюшке Серафиме. Если они казались тесными при увеличивающемся числе сестер обители, то тем менее требовалось строить столь же малый деревянный храм в два этажа. Но, как мы вскоре увидим, Иван Тихонов задумал построить свой храм и запечатать храмы отца Серафима, что ему, к удивлению всех, удалось. Каждым своим шагом и действием он ясно доказывал, что никогда не был учеником великого Серафима и в духовном смысле был одержимый прелестью, то есть гордостью и вражьим духом.

<...> В официальном описании монастыря, хранящемся в Нижегородской консистории, так говорится об этом ужасном времени, переживаемом Дивеевской обителью: "При слабой настоятельнице новообразовавшейся Серафимо-Дивеевской общины, Ирине Прокофьевне Кочеуловой , все совершенно забравший в личное насильственное и самопроизвольное распоряжение свое Иван Тихонов всем, чем лишь было возможно, теснил и преследовал Серафимовских, постепенно стараясь, под всевозможно благовидными предлогами, уничтожить все Серафимовское, святым старцем, по приказанию Матери Божией, заповеданное, заменяя то лично своим, новым. Так, мельницу-питательницу перенес он почти на версту в поле с прежнего, ей батюшкой Серафимом определенного места; затем упросил епархиальное начальство запереть и запечатать обе Рождественские церкви, вместо столь строго заповеданного чтения неугасимой Псалтыри заставил читать Евангелие в Тихвинской новоотстроенной им церкви. После этого снес все по приказанию батюшки Серафима поставленные корпуса-кельи, построив свои, новые, и все задним фасом к святой, заповеданной Царицею Небесною канавке, с твердо выраженным намерением постепенно засыпать ее всяким сором и впоследствии совершенно заровнять. Эта всем известная и столь многозначительная канавка вырыта по приказанию Самой Матери Божией, по той самой тропе, где, по глаголу святого старца, "Стопочки Царицы Небесной прошли!". Она начата особо чудесным образом самим батюшкой Серафимом. При выкапывании сестрами мельничной общинки Сама Она, Заступница всех христиан, всегда невидимо присутствовала лично, благословляя труд по-слушания их, как то часто всем сам говорил старец Божий. "Канавка эта одна всегда заступит вас, став огненной стеной до неба! И даже Антихрист и тот ее перейти не сможет!" - говорил о. Серафим". Понятно, что такому "чуждопосетителю" батюшка о. Серафим предсказал, что он не увидит лица Серафимова ни здесь, ни в будущей жизни!

<...>3 июня 1848 года в Дивеевскую обитель прибыл преосвященнейший владыка Иаков , епископ Нижегородский и Арзамасский , для закладки Свято-Троицкого собора в сопровождении протоиерея Нижегородского Крестовоздвиженского женского монастыря. Его встретили: Ардатовский исправник П.Л. Бетлинг, помещик Караулов, инженер, Иван Тихонов, Н.А. Мотовилов, князь Н.А. Енгалычев и съехавшиеся на празднество гости. Преосвященный остановился в доме Н.А. Мотовилова. Исправник Бетлинг счел долгом еще раз лично доложить епископу Иакову о неудобстве местности, выбранной для собора. Видя, что Владыка упорствует, Бетлинг напомнил ему о воле о. Серафима, именем которого устраивается и содержится община, но он ответил: "Отец Серафим человек неофициальный, а мы имеем официальный план". <...>Иван Тихонов употребил все свое красноречие, чтобы восстановить преосвященного Иакова против М.В. Мантурова и выставить его недоброжелателем возрастающей Дивеевской обители. Утром же 4 июня Владыка поехал с Иваном Тихоновым на приготовленное место для закладки собора, отстоявшее от обители на три версты. Дорога была ужасна, разрытое дудками поле привело в ужас преосвященного Иакова. Приехав на место закладки, он задумался и, вероятно осененный благодатию Божией, в изумлении произнес: "Хорошо-то хорошо, но если мы построим тут собор, чтобы служить в нем и молиться, то сюда же должна будет перенестись и обитель. Где же будет тогда начатая Серафимом и свыше ему указанная обитель?" Иван Тихонов не нашелся, что ответить. Сказав это, епископ Иаков возвратился в обитель и вызвал к себе помещика Караулова, инженера и Ивана Тихонова. Рассмотрев план, они назначили третье по счету место для закладки собора. Между тем Иван Тихонов хорошо знал о настоящем месте, предназначенном для собора о. Серафимом, ибо он в следующем 1849 году печатно заявил, что место это было приобретено великим старцем у г-на Жданова и что деньги 100 руб. ему лично вручил на покупку о. Серафим. Но теперь, недовольный неудачей своего замысла, Иван Тихонов все-таки не вразумился всем случившимся и вознамерился расчистить и приготовить третье место в поле, за добрую версту от обители. Узнав об этом, М.В. Мантуров, как верный слуга и послушник о. Серафима, счел долгом своей совести заявить Владыке, что действия Ивана Тихонова не согласны с волей и заветами великого старца и основателя обители. Но ввиду недоброжелательства к нему преосвященного, М.В. Мантуров обратился к исправнику Бетлингу с просьбой доложить истину преосвященному Иакову. <...>На площади тем временем продолжалось объяснение между строителями и приехавшими на закладку собора разными лицами. Иван Тихонов ушел к себе в келью. Исправник Бетлинг обратился тогда к помещику Караулову с вопросом: из-за чего он упорствует так? Караулов сослался на Ивана Тихоновича. Услыхав это, все съехавшиеся на закладку толпою отправились к Ивану Тихонову уговаривать его согласиться на избрание местности, указанной великим старцем, его учителем и отцом. Бетлинг свидетельствует, что Иван Тихонов на это ответил так: "Если мельничек сидит в затворенной меленке, разве он может видеть, что делается снаружи мельницы"..- Этим, говорит Бетлинг, он хотел сказать о том, что о. Серафим, будучи еще иеродиаконом, только однажды, и то проездом с Саровским игуменом, был у первоначальницы общины, полковницы Мельгуновой , а больше не посещал Дивеева и не мог знать, где и что следует строить. Эти слова ясно изобразили внутреннее духовное состояние Ивана Тихонова, отвергавшего даже громогласно, перед целой толпой, дар прозорливости в о. Серафиме и заветы, данные им многим из сестер и преданных ему лиц. Каково было это слышать стоявшим здесь старицам о. Серафима, о. Василию Садовскому и многим другим свидетелям отречения его от отца Серафима! Бетлинг и другие ответили Ивану Тихонову, что есть еще живые подрядчики, как Ефим Васильев, которые подтверждают, что о. Серафим сам купил землю г-на Жданова под собор! Возбудившийся спор и шум заставили помещика Караулова идти к преосвященному Иакову и объяснить причину возмущения. За Карауловым пошел народ в сопровождении Бетлинга. Михаил Васильевич и князь Енгалычев горячо отстаивали волю батюшки Серафима, и так как Караулов доложил, что всего несколько сажен отделяют место, указываемое Мантуровым, от назначенного преосвященным, то Владыка сказал: "Ну, если так, то Господь вас да благословит, стройте, где указывает г. Мантуров!"

Вся собравшаяся толпа была видимо довольна этим решением преосвященного Иакова. "Но, - спросил тогда Владыка, - как же вырыть канавы для фундамента, когда завтра в 4 часа пополудни назначена закладка?" "Нас съехалось много тысяч! ? отвечал народ. - Никто не откажется от посильной работы!"

"Я оповещу всех съехавшихся!" - добавил исправник Бетлинг, горячо почитавший покойного старца о. Серафима. Преосвященный Иаков попросил Бетлинга помочь. Работа быстро закипела под руководством дивного послушника о. Серафима - Михаила Васильевича Мантурова .

Иван Тихонов скрылся и занялся писанием прошения о переводе его из Сарова Тамбовской епархии в Нижегородскую, дабы, согласно указанию св. Синода, быть постриженным в монахи и посвященным в сан иеромонаха. Он забыл все и, мучимый тщеславием и гордостью, добивался одной лишь земной славы. Таким образом, 5 июня 1848 года совершилась чудом закладка собора, предреченного великим старцем и основателем Дивеева. Такое событие не могло не ознаменоваться ка-ким-нибудь явным проявлением благословения Божия и Царицы Небесной, и действительно, когда преосвященный Владыка возлагал первый камень, то, как святой жизни старец, он вдруг изменился в лице и во всеуслышание, громко воскликнул:

"От утра и за утро сей храм воздвигается велиим чудом". Пророческие слова эти сбылись, ибо, несмотря на все препятствия врага человечества, утвердилось святое место, Самою Царицей Небесной избранное и купленное под храм о. Серафимом. 5 июня был первый радостный день сестрам и сиротам Серафимовым в течение 15 лет после смерти батюшки Серафима.

Преосвященный Иаков согласился на прошение Ивана Тихонова и принял его в Нижегородскую епархию, зачислив в Нижегородский Печерский монастырь. Там его постригли в монахи с именем Иоасафа, затем посвятили в сан иеромонаха, и преосвященный Иаков дал для сбора ему книжку, с которой о. Иоасаф немедленно и отправился в Петербург. Посетив здесь всех лиц, которые ему до сих пор покровительствовали заглазно, по письмам, и затем напечатав свои вымышленные рассказы в 1849 году о батюшке отце Серафиме и любви великого старца к нему, о. Иоасаф приобрел еще большую силу и веру среди придворных дам, которые, как и многие другие, к сожалению, поверили ему, из уважения к памяти о. Серафима. Ходатаев за него прибавилось, и пожертвования на Дивеевскую обитель лились золотою рекой, хотя о. Иоасаф, недовольный неудачей закладки собора, точно забыл о нем, и место, освященное служением архипастыря и молитвами нескольких тысяч народа, было заброшено. Увлеченный успехами, о. Иоасаф, конечно, не мог ужиться с игуменом Печерского монастыря и перевелся в архиерейский дом. Но и тут недолго прослужил о. Иоасаф и стал проситься в Балахнинский Феодоровский монастырь. Начальство последнего монастыря не могло остаться равнодушным к самоуправству о. Иоасафа, и последнего перевели игуменом в г. Вологду, где он прожил некоторое время, занимаясь устройством монастыря уже как начальник. Тут он посвятился в схиму под именем Серафима и поспешил перевестись в Арзамасский Высокогорский монастырь. Просился он также в Саров обратно, но братия пустыни отказалась его принять. Так исполнились все предсказания о. Серафима, что он от всякого начальнического слова будет переходить из монастыря в монастырь (см. изд. 1849 г.) и не вернется более в Саров.

Исправник Бетлинг , свидетель всех смут, происшедших в Дивееве по милости о. Иоасафа, говорит в конце своей записки: "Схимонаха Серафима не следует смешивать со старцем Серафимом Саровским; это хотя и одно- именные, но совершенно разные личности". Слова эти доказывают только, что были люди, которые почитали схимонаха Серафима за великого старца Серафима, когда Иван Тихонов из своих сторонниц образовал Серафимо- Понетаевскую обитель. В 1850 году о. Иоасаф, дав, по обыкновению, начальнице Дивеевской общины Ирине Прокофьевне подписать белый бланк, составил без ее ведома прошение к Нижегородскому преосвященному Иакову о том, чтобы ввиду ее преклонных лет назначили бы его попечителем, строителем, духовником и благочинным Дивеевской общины. Архиепископ Иаков, считавший уже о. Иоасафа за человека, не заслуживающего доверия, положил резкую и строгую резолюцию на этом прошении: "Попечителей в монастырях не полагается, духовник и благочинный - есть, а строительницею должна быть начальница, которую за старостью лет сменить". Вознегодовав на это решение, о. Иоасаф стал хлопотать о выборе такой новой начальницы, которая бы была столь же несамостоятельна и предана ему, как Ирина Прокофьевна. Сестры же общины, со своей стороны, большинством голосов избрали себе по духу в начальницы кроткую и добрую Серафимову сироту 49-летнюю крестьянскую девицу Устинью Ивановну (впоследствии монахиню Иларию) , но о. Иоасаф добился, что Нижегородская консистория отменила единодушный выбор сестер общины, будто бы за безграмотностью ее, и назначила начальницей дворянку Екатерину Васильевну Ладыженскую , слепо преданную о. Иоасафу и доверенную по его делам. Не получая долго ответа на это прошение, о. Иоасаф послал Е.В. Ладыженскую в мае 1850 года в Нижний Новгород. Там она узнала, что архиепископ Иаков на чреде в Св. Синоде в Петербурге, но получен ответ с отказом на прошение Ирины Прокофьевны. Думая повлиять на Владыку, Е.В. Ладыженская тотчас поехала в Петербург, где застала высокопреосвященного Иакова больным, за два дня до его смерти. Умирающий архипастырь сказал ей: "Я молился и не нахожу полезным ваше желание! Даю тебе заповедь: ты предана о. Иоасафу и потому езди к нему советоваться, но чтобы его ноги не было в Дивееве!"

<...>В 1851 году был назначен в Нижний Новгород Полтавский епископ Иеремия , замечательный человек во многих отношениях, и по вступлении в исправление должности он приказал исполнить резолюцию архиепископа Иакова и выбрать Дивееву начальницу. Как сказано, консистория утвердила Екатерину Васильевну Ладыженскую .

<...>Пока о. Антоний беседовал с Елисаветой Алексеевной Ушаковой , мимо дома г-жи Лихутиной проехал Н.А. Мотовилов с женой, и, увидя их, хозяйка дома крикнула Николаю Александровичу, что о. Антоний живет у нее. Конечно, было приказано экипажу остановиться, и горячо любящий Господа Николай Александрович поспешил испросить благословение у о. Антония. Он вошел к старцу в ту минуту, как выходила Елисавета Алексеевна, и, вероятно, чтобы и другие знали волю Божию относительно Ушаковой, о. Антоний повторил Мотовиловым все сказанное Елисавете Алексеевне. Затем о. Антоний предсказал Николаю Александровичу многое, касающееся его семейной жизни и предстоящих ему неудач и испытаний.

<...>Пожертвования присылались о. Иоасафу в соответственном количестве, но заложенный собор был заброшен и забыт! На частицу пожертвованных денег он приобрел для обители от коллежского асессора Симеона Симеоновича Зевакина 304 десятины 1460 кв. саж. земли. Затем было куплено от мещанок г. Ардатова Дарии и Евдокии Гавриловых усадебно- огородной земли 1248 кв. сажен. Николай Александрович Мотовилов еще по- жертвовал 433 десятины 658 кв. саж. земли. Из билетов, пожертвованных на вечные времена для поминовения, образовалась небольшая сумма в 6430 руб. 26 1/2 коп. Кроме того, обители досталось по завещанию отставного капитана Баранова в Нижнем Новгороде два деревянных негодных дома, которые и послужили впоследствии образованием подворья. Двоюродная сестра настоятельницы общины, поступившая в число сестер, пензенская дворянка, вдова Дарья Михайловна Каменская построила церковь Преображения Господня на кладбище. Так было и предсказано о. Серафимом. По благословению преосвященного Иеремии пустынка о. Серафима была обращена в алтарь церкви и кругом нее устроены витрины для помещения и хранения всех вещей батюшки Серафима. Кроме то-го, за 8 лет начальствования Ладыженской устроена одноэтажная каменная трапеза с деревянной крышей и из добываемого в селе Дивееве известкового белого камня выведено 364 сажени ограды. Несмотря на сборы, делаемые в Петербурге, дела обители так расстроились при управлении Е.В. Ладыженской, что образовались значительные долги.

<...>Во время коронования Их Величеств в 1856 году о. Иоасаф приказал своим петербургским художницам подать прошение, помимо настоятельницы Ладыженской, об утверждении монастыря. Фрейлина Тютчева взялась помочь этому делу. И действительно, вскоре преосвященный Иеремия получил из Синода указ, что по желанию Государыни Императрицы Дивеевская община должна быть возведена в монастырь. Удивленный и несколько рассерженный за хлопоты сестер общины помимо него, Владыка потребовал к себе настоятельницу Ладыженскую. Пока Екатерина Васильевна, измученная неприятностями и непосильными волнениями, собиралась ехать в Нижний, преосвященный Иеремия получил вторичный указ из Синода с выговором, что он мешает распоряжениями относительно Дивеевской общины. Тогда праведный Владыка решился сам ответить, не дожидаясь Ладыженской, и написал в Св. Синод, что Дивеевская община далеко еще не созрела, чтобы быть монастырем. Наконец, явилась к нему Е.В. Ладыженская, ничего не знавшая о происходившем в Петербурге. Е.В. Ладыженская, чтобы окончательно выяснить, был ли о. Иоасаф близок к о. Серафиму и не состоял ли его учеником, решилась обратиться к игумену Саровской пустыни Исаие с тайной просьбой сказать это по совести и чести, дабы снять с нее недоумение или грех, если действительно Иоасаф получил приказание о. Серафима управлять Дивеевом. Отец игумен Исаия засвидетельствовал самым серьезным и положительным образом, что великий старец о. Серафим никогда не имел учеников и приказал Иоасафу отнюдь не вмешиваться в дела Дивеева. Тогда Е.В. Ладыженская окончательно решила требовать удаления о. Иоасафа и прибыла с этой целью к преосвященному Иеремии. Преосвященный просил ее объяснить, что значит запрос, сделанный ему из Петербурга. Ни в чем неповинная настоятельница сказала только, что она предполагает в данном случае самоизвольные распоряжения о. Иоасафа и художниц, проживающих в Петербурге. Потом она стала жаловаться Владыке на свою жизнь и покаялась, что прежде действительно была предана о. Иоасафу, выдававшему себя за ученика отца Серафима, и слепо верила ему, вследствие чего он самовольно распоряжался делами обители, но теперь решительно отказывается от этого непрошеного попечителя обители и не согласна допускать его в общину. Постоянные неприятности, благодаря действиям и выдумкам Лукерьи Занятовой и ее послушниц, довели Е.В. Ладыженскую до нервного расстройства. Преосвященный Иеремия посоветовал немедленно вернуть Лукерью Занятову и художниц из Петербурга, что и было исполнено.

<...>Возвращением художниц из Петербурга в общину был нанесен сильный удар всем замыслам и стремлениям о. Иоасафа и его сестер. Во-первых, почувствовали, что есть власть, которой они должны подчиняться, тогда как до сих пор всем руководились самостоятельно, а во-вторых, личные хлопоты в Петербурге приносили плоды, а переписка их с высокопоставленными лицами, при малограмотности, была всегда затруднительна и менее полезна. До крайности рассерженный и раздраженный этим распоряжением преосвященного Иеремии, о. Иоасаф повел интригу против Владыки, которого обвинили чуть не в сопротивлении желанию Государыни Императрицы. Узнав, что его назначают на Алеутские острова , преосвященный Иеремия подал тотчас прошение об увольнении его на покой и переехал в Печерский монастырь. Только успел водвориться в Нижнем Новгороде вновь назначенный преосвященный Антоний, как получил письмо от фрейлины великой княгини Марии Николаевны, графини Толстой , в котором спрашивалось: не угодно ли Дивеевской общине послать вновь художниц в Петербургскую академию, и дабы выбор сестер был предоставлен о. Иоасафу, так как ему знакомо искусство живописи и он имеет вкус. Преосвященный Антоний послал о. Иоасафа в Дивеево. Приезд его был неожиданный, после объявленного настоятельницей нежелания допускать его в дела обители, и произвел немалый переполох. Е.В. Ладыженская приняла его сухо в своей келье и сказала, что даст лично ответ преосвященному, а ему не разрешает производить выбор сестер. Несмотря на это, о. Иоасаф составил свой список сестер и представил его Владыке. Когда Е.В. Ладыженская прибыла к преосвященному Антонию, то был позван и о. Иоасаф. На очной ставке настоятельница Дивеевской обители опять отказалась от попечительства и руководства о. Иоасафа, но живописицы под начальством Лукерьи Занятовой собрались и отправились в Петербург без дозволения Ладыженской.

Дела обители, таким образом, пришли в полный упадок.

<...>В 1859 году выбившаяся из сил в борьбе с о. Иоасафом и запутанными делами Дивеевской общины начальница ее Е.В. Ладыженская, чрезвычайно слабохарактерная, ничего не понимавшая в ведении хозяйства и нервно больная, решилась совсем покинуть Дивеево, но прежде для вида отпроситься в Москву для поклонения мощам преподобного Сергия и к себе в г. Пензу. От казначеи Е.А. Ушаковой не могло скрыться, что Екатерина Васильевна собирается совсем со своим имуществом из обители, и она в ужасе и страхе просила объяснить намерения начальницы, заявляя при этом, что она отказывается от должности и исполнения обязанностей начальницы по случаю ее отъезда. Сперва Ладыженская успокаивала Елисавету Алексеевну, говоря, что она еще, вероятно, вернется, но потом сама была не в силах скрывать истину и призналась в решении совсем покинуть обитель. Испуганная своим положением, Елисавета Алексеевна заболела. Тринадцать дней она лежала без памяти, получив в управление общину, в которой ничего не было и даже нечем было замесить хлебы; духовная и нравственная сторона пошатнулась от раздвоения сестер на два лагеря, и на обители считалось 13 тысяч долга. Твердая в своем решении удалиться, Е.В. Ладыженская уехала и из города Пензы подала прошение об увольнении на покой. Когда Елисавета Алексеевна несколько оправилась, то поехала в Нижний Новгород к преосвященному Антонию отказываться от настоятельства. Владыка, видя положение дел общины, мог только посоветовать одно: потерпеть. Таким образом Елисавета Алексеевна, невольно поставленная Провидением во главе Дивеевской обители, вернулась домой совершенно разбитая, больная, с ней делались беспрестанно дурноты и обмороки. <...>Двадцать девять лет страдала Серафимова обитель от вмешательства в ее дела и от попечительства отца Иоасафа! В эти долгие годы велась непрестанная борьба между осиротевшими сестрами, защищавшими заветы своего отца и основателя о. Серафима, и врагом человечества, который в лице соблазненных им честолюбивыми замыслами о. Иоасафа и его поклонниц, мало развитых умственно и ослепленных духовно, нашел себе усердных бойцов. Только совершенно неразвитые духовно люди могли не видеть в Дивеевских смутах борющиеся стороны. Что такое был о. Иоасаф? Простой мещанин города Тамбова, плохой живописец, и он шел с такой уверенностью и силой против целого общества, имевшего в своей среде многих дворян, даже княжеского рода, со связями и значением, против местных землевладельцев, поставленных о. Серафимом на страже у обители Царицы Небесной, против большой и единогласно не одобрявшей его Саровской пустыни, против всего епархиального начальства, сменяя чрез это преосвященных одного за другим, и наконец, о. Иоасаф имел против себя таких дивных стариц, блаженных и молитвенников, как Пелагея Ивановна Серебренникова, Прасковья Семеновна Мелюкова, благодатная за свою простоту Евдокия Ефремовна, Наталья Дмитриева, М.В. Мантуров, Н.А. Мотовилов, протоиерей о. Василий Садовский, и многих других.

Мещанин Иван Тихонов возмутил весь мир, как предсказывал о. Серафим, и возможно ли ему одному приписать всю силу и значение в такой неравной и несправедливой борьбе? Нет, эта смута была поднята против существования истины в таком огромном обществе людей, как Дивеевская обитель, куда впоследствии должно было собраться до тысячи человек. Враг человечества возбудил борьбу небесных и земных сил, и ни одна история не излагала, и ни одна обитель не переживала таких потрясений, таких событий, как Серафимова община! Благодатные старицы исполнились духа пророчества, духа обличения, соединились невидимо с пришедшими к ним на помощь небесными силами и защитили правду и заветы своей матери игуменьи, Самой Царицы Небесной.

Вся Россия изумилась произошедшему, и один только митрополит Филарет решился доложить Государю Императору о событиях, небывалых до сих пор в православном мире, но произошедших в Дивееве, где руководили борьбой и средствами обороны великие старицы и блаженные, находящиеся под благодатию, а не под законом. Недаром не без основания о. Серафим назвал время смуты временами, схожими с пришествием антихриста! "До антихриста не доживете, но времена антихриста переживете!" - предсказал он своим сиротам. И вот настали эти времена.

<...>Преосвященный Нектарий служил обедню в Тихвинской церкви, и, когда вышел на молебен, он приказал подать ему билеты с наименованием кандидаток, избираемых в настоятельницы монастыря. Протодиакон вынес на блюде три запечатанных конверта. Владыка взял один, распечатал и передал для прочтения протодиакону, а остальные два спрятал себе в карман. Протодиакон громко провозгласил: "Господь Бог выбирает начальницей Гликерию Занятову !" В публике произошло смятение, послышалось рыдание, некоторые из приезжих упали в обморок. Никто не поверил, что Бог мог избрать начальницей преданную о. Иоасафу, который запечатывал храмы, попирал заветы и заповеди Царицы Небесной и о. Серафима. Возбуждение народа против преосвященного дошло до крайних пределов. Ввиду того что остальные конверты он взял себе в карман, а не отдал по принадлежности сестрам обители или для хранения в ризнице, Владыку обвинили в пристрастии, в допущении обмана. Присутствующие были уверены, что во всех конвертах заключалась записка одного содержания об избрании Лукерьи Занятовой. Можно себе представить, как был отслужен молебен и что происходило в это время в церкви.

<...> Николай Александрович Мотовилов на другой день насильственного избрания Гликерии Занятовой в игумении Серафимо-Дивеевского монастыря поспешил в Москву, благодаря Бога, что Он сподобил его неожиданной потерей колеса, то есть несомненным чудом, заехать в Дивеево и присутствовать при разговоре преосвященного Нектария в трапезе с сестрами. Преисполненный скорби и негодования на действия Владыки, Николай Александрович чувствовал, что настал тот час, когда он по заповеди великого старца Серафима до последней капли крови должен бороться за обитель Царицы Небесной, взятой Ею Себе в удел на земле. По приезде в Москву он узнал, что особенным доверием митрополита Филарета пользуется жена известного русского литератора Наталья Петровна Киреевская, рожденная Арбенева , и поспешил явиться к ней за советом, как лучше и где представиться ему Владыке, дабы доложить произошедшее в Дивееве. Оказалось, что Наталья Петровна хорошо знала в молодости батюшку Серафима, дважды была в Сарове, старец исцелил ее от серьезной болезни, и она всею душою ужаснулась сообщению его о беззаконных действиях Нижегородского архиерея. Действительно, в ожидании приезда в Москву Государя Императора митрополит никого не принимал, но Наталья Петровна посоветовала Мотовилову все-таки лично доложить дело Владыке, в той же форме и с той же откровенностью, и обещала испросить ему аудиенцию. Но митрополит Филарет, оказалось, переехал в Троице-Сергиеву лавру. Когда Николай Александрович собрался ехать в лавру, там пребывали уже Государь Император, Государыня Императрица и Великая княгиня Мария Николаевна. С запиской, заготовленной для митрополита, Мотовилов явился к наместнику лавры архимандриту Антонию, которого так любил о. Серафим и благословил на принятие назначения в Троицкую лавру. Архимандрит Антоний тут же вспомнил, что при прощании с о. Серафимом последний поклонился ему в землю со слезами и сказал: "Не оставь моих сирот Дивеевских!" Тогда он не понял этих слов, но теперь неожиданно пришло время исполнения их. Горячо любивший батюшку Серафима, о. Антоний как бы лично оскорбился за Серафимовых сирот и в тот же день выбрал час, чтобы доложить записку Н.А. Мотовилова митрополиту Филарету. Господь помог и митрополиту Филарету доложить Его Величеству столь небывалое дело, которое он положительно затруднялся высказать, в особенности о нанесенном оскорблении ударом по лицу преосвященному Нектарию. На другой день после обедни Их Величества кушали чай в митрополичьих покоях. За главным столом сидела Царская Семья и митрополит, а в нескольких шагах, за другим столом, свита и фрейлина Ее Величества, через которую и действовали покровители лжеученика Серафимова - о. Иоасафа. Была минута, когда все замолчали за царским столом и ясно раздалась беседа свиты о батюшке о. Серафиме и Дивеевской обители. Вот к этому неожиданному слову и решился митрополит доложить Государю Императору положение дел в Дивееве и действия преосвященного Нектария. "И Я сомневался в истине слов о. Иоасафа, - сказал Государь Император, - когда Императрица просила за него". Его Величество выразил желание, чтобы было произведено самое строжайшее следствие. Так Господь разрушил все вражьи замыслы в один миг, когда пришло время облегчить страдания Серафимовых сирот и восторжествовать истине.<...>

Официальный сайт Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского монастыря www.4udel.nne.ru

Ссылки: