Допросы П.Р. Классона в 1939 году - он был вполне лоялен к властям

А здесь дадим заключительную, "психологическую часть" допросов Павла: "Перехожу теперь к моим настроениям в Ленинграде. При моем возвращении из-за границы я, конечно, испытывал некоторые лишения в связи с карточной системой и т.п., однако в то время я не имел семьи и имел достаточный для меня одного заработок. Трудное материальное положение я испытывал после того, как обзавелся семьей в период 1934-36 годов. После моего перехода в НИИ-4 мое материальное положение улучшилось и оставалось удовлетворительным вплоть до ареста. Но конечно никакие антисоветские действия мне никогда и не приходили в голову, не говоря уже о том, что они были бы для меня неприемлемы, поскольку набрасывали бы тень на имя моего отца, и кроме того я не забывал, что я получил образование благодаря Советскому правительству. Таким образом, мое утверждение о моем лояльном отношении к Советскому правительству в протоколе допроса от 27/II-39 г. правильно. Я не был никогда шпионом, вредителем и т.п.

Перехожу теперь к моим высказываниям о загранице, поскольку в постановлении об аресте сказано о националистической контрреволюционной агитации в пользу Германии. Отмечу прежде всего, что у меня никогда не было намерения вести какую-либо националистическую контрреволюционную агитацию в пользу Германии, так как это для меня так же неприемлемо, как и какая-либо другая контрреволюционная деятельность (на что я указал выше). Тем более что к национализму и шовинизму я относился всегда отрицательно. К фашистскому движению в Германии я во время моего пребывания за границей не соприкасался и относился [к нему], как во время пребывания за границей, так и после возвращения в СССР, отрицательно. Мои высказывания о загранице вызваны были тем, что меня расспрашивали о загранице мои сослуживцы. Относится это лишь к периоду моей работы на заводе им. Сталина в 1934-36 годах, т.к. на Северной Верфи и без меня было много "настоящих" иностранных специалистов, и меня никто не расспрашивал, а в НИИ N4 в 1937 г. были люди, недавно приехавшие из заграничной командировки (например, К.А. Печенюк, вернувшийся из Италии), а времени [после] моего приезда (1932 г.) прошло уже несколько лет. Таким образом, и тут не было высказываний о загранице, которые могли быть как-нибудь истолкованы, что безусловно подтверждают свидетели из НИИ N4. Что же касается до моих высказываний в лаборатории паровых турбин завода им. Сталина, то я о них сожалею и считаю, что делал ошибку, не учитывая того, что во-первых мои собеседники абсолютно не знакомы с капиталистическими условиями в Западной Европе, что может привести их к неправильным выводам; во-вторых я не учитывал того, что хотя все мои высказывания естественным образом относились по времени моего пребывания за границей, т.е. к периоду 1925- 32 годов, но делались они в Ленинграде, т.е. когда в Германии уже был фашизм. Кроме того те высказывания о загранице, которые были непосредственно связаны с моими воспоминаниями о моем пребывании за границей, делались очевидно тоном, который создавал неправильное представление о моем отношении к Германии. Я не отрицаю того, что отношусь с симпатией к германскому народу, что студенческие годы, проведенные за границей, оставили у меня прекрасные воспоминания, но это не значит, что я симпатизирую германскому национализму, а тем более я отрицательно отношусь к фашизму. Со стороны немецких националистов я сам терпел оскорбления вроде возгласов "свиньи-иностранцы", направленных ко мне. Однажды я рассказывал о белоэмигрантской прессе, указав на отличие по внешности, т.е. на старое правописание, разных словечек. Это дало свидетелю Шевцову основание писать, что я якобы употреблял эти слова. Об этих высказываниях я безусловно сожалею, т.к. их вообще не надо было делать. Все эти мои высказывания я никогда не рассматривал в совокупности и не анализировал, что сделал лишь теперь, в 1939 г., в тюрьме, где я воочию увидел ожесточенную классовую борьбу, о чем раньше только читал в газетах. 4 марта 1938 г. я был арестован, и общая камера, куда я попал, произвела на меня потрясающее впечатление . Мне в тот же день сказали: "из Вас сделают шпиона". Я и сам считал это обвинение вероятным, когда при обыске особое внимание было обращено на чертежи, имевшиеся у меня. Вскоре после ареста один из сокамерников " Ф.К. Вестерблоом начал убеждать меня не сопротивляться на следствии и подписывать и писать хотя бы и неправду. Причем утверждал, что он сам поступил таким образом и что лишь при этом можно избежать применения к себе физического воздействия на допросе. Когда я был вызван 11/III-38 г. на следствие, под влиянием советов и уговоров сокамерников, а также, что я видел в камере много лиц, к которым были применены меры физического воздействия, а во время самого допроса я слышал крики подследственного из соседнего кабинета, я поддался моральному нажиму со стороны следователя и, желая избежать применения ко мне мер физического воздействия, которыми он мне угрожал, я дал ложные сведения и показал, что был арестован в Германии, хотя за все время моего пребывания за границей я никогда арестован не был. Написал я это потому, что в этом случае, т.е. в случае вербовки в Германии, я во-первых не должен был указывать на какого-нибудь невинного человека в СССР, что он меня завербовал. Кроме того мне было известно, что если советский гражданин арестовывается в Германии, то об этом сообщают Полпредству СССР в Германии, и, таким образом, я считал, что поскольку я никогда не арестовывался, а Полпредство в Берлине могло это подтвердить, то имелась для меня возможность позднее, если к тому представилась бы возможность, реабилитироваться. О том, что эти мои показания ложны, я указывал уже на второй день, 12/III-38 г., затем 14/VI-38 г., что наконец и было отмечено в протоколе отрицания от 25 июня 5 . По тем же самым соображениям и в той же обстановке, что и в марте 1938 г., я подписал протокол от 25 июня 1938 г., который содержал вопросы, которые мне никогда не задавались, и ответы, которые я не давал. Из этого протокола я впервые узнал о служащем германского консульства [в Ленинграде] Холле, о том что на заводе им. Сталина изготовлялись орудийные башни для крейсеров и т.п. Пробыв почти 14 месяцев в тюрьме, я не испытываю озлобления, тем более, что я вижу, с моим делом с декабря 1938 г. тщательно разбираются. Мое желание: получить возможность работать по специальности, на пользу Советского Союза, и своей работой загладить мои ошибки.

Поразительные по искренности признания. Стоит при этом отметить, что большевики, после освобождения П.Р. Классона, так и не дали работать по специальности опытнейшему инженеру - тепломеханику и турбинисту, зато "подозрительному немцу". Нетрудно понять, что пользы Советскому Союзу это отнюдь не принесло. Перед вынесением обвинительного приговора последовало еще два перемещения нашего героя в "Большой дом" на Литейном для допросов. 4 мая следователей интересовали дополнительные обстоятельства его интереса к переходу в германское подданство:

- Вы будучи командированы на учебу в Германию и находясь там с 1925 по 1932 год, пытались принять германское подданство и стать невозвращенцем?

- Да, я будучи в Германии намеревался в 1931 году принять германское подданство.

- Какие причины побудили Вас в этом?

- Мне было известно, что в то время происходили в СССР аресты крупных специалистов, в том числе был арестован ближайший сотрудник моего отца - Кирпичников Виктор Дмитриевич , сын которого Кирпичников Юрий учился так же в Германии. С ним я был в хороших, приятельских отношениях, я считал, что Кирпичников В.Д. не виновен. Кроме того, на мое настроение влияли знакомые мне Ульман и Фейникеви , которых я встречал в Берлине, последние при встрече со мной не советовали возвращаться в СССР. Оба они были иностранные подданные, и один из них, Фейникеви, некоторое время работал в системе Внешторга в Москве, а Ульман работал директором электростанции в г. Лодзь (Польша) и бывал иногда в Берлине. Кроме того у меня было намерение жениться на швейцарской подданной Арнд , с которой я познакомился будучи на практике в Швейцарии.

- Почему же Ваш брат Иван Робертович Классон не боялся ареста после окончания учебы в Германии и вернулся в СССР в 1930 году?

- Это я объяснить не могу.

- К кому Вы обращались за содействием в переходе в германское подданство?

- По этому вопросу я обращался к директору акционерного общества "Лихт унд Крафт" Виктору Брюнигу , который и обещал мне посодействовать в этом вопросе.

- И что же дальше?

- После этого я от своих намерений, в переходе в германское подданство, отказался, о чем поставил в известность Брюнига.

- По этому вопросу Вы сами лично обращались к германским властям?

- Нет.

- Почему же Вы по этому вопросу обратились к Брюнигу, а не к властям непосредственно?

- Твердых намерений, о принятии германского подданства, у меня не было. Кроме того к тому времени в СССР многие арестованные ранее специалисты были освобождены, в том числе был освобожден и Кирпичников В.Д. К тому же в то время выдвинутые "шесть условий Сталина" много изменили в отношении к старым специалистам. Исходя из этого, я свои намерения о принятии германского подданства изменил.

- Следствие Вам не верит и требует дать правдивые показания о проделанных вами намерениях в переходе в германское подданство.

- Я сказал правду и других показаний я дать не могу.

На допросе 2 июля 1939 г. чекистов интересовало, что Павлу известно "о преступной деятельности Кирпичникова Ю.В. " Об этом он ничего сказать не мог и поэтому развивал подробности о контактах со своим другом в Германии и СССР. И, похоже, столичным коллегам ленинградских чекистов так и не удалось затем доказать "преступную деятельность" последнего, тем более - оформить "преступную группу" во главе с ним:

- На допросе 10 марта 1938 года Вы указали в числе Ваших близких знакомых Кирпичникова Юрия Викторовича. Скажите, кто такой Кирпичников Ю.В. и при каких обстоятельствах Вы с ним познакомились"

- Кирпичникова Ю.В. я знаю с малых лет. Он является сыном инженера- технолога Кирпичникова Виктора Дмитриевича , работавшего в свое время у моего отца Классона Роберта Эдуардовича в должности помощника заведывающего Московской Электрической станции . Проживая в гор. Москве в одном доме, я довольно часто с Юрием Кирпичниковым встречался, бывая друг у друга на квартирах. Одно время, примерно в 1916 и 1917 г.г., Юрий Кирпичников проживал у меня под Москвой в 70 километрах по Владимирскому шоссе на электростанции имени моего отца Классона Р.Э. В 1924 году он вместе со своей матерью Вандой Густавовной Кирпичниковой выехал за границу в Германию, в гор. Гейдельберг .

- С какой целью Кирпичников Юрий и его мать Ванда Кирпичникова выехали за границу?

- Какая у них была цель выезда за границу, мне неизвестно, но насколько это правильно, они как будто бы выехали в Германию из-за сложившихся семейных обстоятельств, заключавшихся в разводе отца и необходимости лечения матери, а Юрию - повышения технического образования.

- Кто по социальному происхождению семья Кирпичникова?

- Насколько мне известно, отец Юрия - Виктор Кирпичников происходит из семьи уральского казака, мать же была по национальности полька, и соцпроисхождения ее не знаю.

- Поддерживали ли Вы связь с Юрием Кирпичниковым, после его отъезда за границу?

- Систематической связи с Юрием Кирпичниковым в бытность его за границей в Германии у меня не было, но периодически письменно я с ним поддерживал, до моей встречи его в Германии.

- Когда Вы встретили Кирпичникова Юрия за границей и где?

- В 1925 г. в гор. Берлине.

- При каких обстоятельствах произошла Ваша встреча?

- Из СССР, в июне м-це 1925 года я для усовершенствования своей квалификации выехал в Германию. Проживая в Берлине, Кирпичников Юрий приехал из Гейдельберга к своему отцу Кирпичникову Виктору, находившемуся тогда в служебной командировке и временно проживавшему в Берлине, посетив также и меня.

- Каким образом Кирпичников Юрий узнал о том, что Вы проживаете в Берлине?

- С приездом меня в Германию и остановившись на жительство в г. Берлине, я Кирпичникова Юрия уведомил об этом письмом, сообщив ему свой адрес.

- Как часто у Вас происходили встречи с Кирпичниковым Ю.В. за границей?

- За границей Кирпичникова Юрия встречал ежегодно. Вторая моя встреча с ним происходила в гор. Гейдельберге в 1925 году, в рождество, куда я приехал в дни своего отпуска. В 1926 году проездом через Гейдельберг, совершая ознакомление городов Германии, я третий раз посетил Кирпичникова Юрия, пробыв у него около десяти дней. Следующая встреча с ним у меня была весной и осенью 1927 года, когда я из Берлина ехал в Констанц , где учился в Инженерной школе , и после окончания семестра следовал к брату в Берлин. С начала учебного года, т.е. осени 1927 г. он уже проживал в Констанце и учился в том же учебном заведении, где и я, так что наши встречи с ним с этого момента участились, систематически посещая друг друга. В 1930 году весной, после окончания учебного заведения в Констанце я уехал на практику в Швейцарию, куда Кирпичников один раз приезжал ко мне из Констанца, я же, в свою очередь, в этом же году посетил Юрия в Констанце, где он заканчивал учебу в Инженерной школе. После окончания учебы в Инженерной школе Кирпичников Юрий в 1932 году весной выехал в СССР, с группой советских студентов.

- Назовите, каких студентов.

- Из числа группы студентов, следовавших вместе с Кирпичниковым Юрием, я знаю только одного Охримского Александра Самойловича , являвшегося членом союза советских студентов в Берлине. Остальных никого не знаю.

- Где находится в настоящее время Охримский А.С.?

- Видимо, в Москве, так как он там проживал и учился.

- К каким организациям Кирпичников Юрий, проживая за границей, примыкал?

- Насколько я знаю, Кирпичников Юрий, проживая в Констанце и Гейдельберге, к союзу советских студентов никакого отношения не имел в связи с тем, что в этих городах, кроме Берлина, указанной организации союза советских студентов не существовало, но перед отъездом в СССР Юрий Кирпичников в гор. Берлине оформил членство союза советских студентов , получив соответствующую помощь в деньгах и документах на въезд в СССР.

- Когда Вы приехали в СССР из-за границы?

- В Москву я приехал 2 сентября 1932 г., выехав из Берлина 31 августа этого года.

- По приезде в СССР встречались ли Вы с Кирпичниковым Юрием?

- Да, встречался. Первая моя встреча с ним произошла в сентябре м-це 1932 г., сразу же после моего приезда из-за границы, в Москве, как у него на квартире, так и у меня на квартире моей сестры Татьяны Робертовны Свенчанской , у которой я временно проживал. В конце сентября м-ца 1932 года я из Москвы уехал в Ленинград и до 1935 года кроме письменной связи с ним не поддерживал.

- Когда Вы видели Кирпичникова Ю.В. в последний раз и где?

- Последний раз Кирпичникова Юрия Викторовича я видел в феврале м-це 1938 года у меня на квартире, куда он приехал ко мне, будучи в командировке и навестив меня.

- Какие разговоры происходили между Вами при встречах с Кирпичниковым Ю.В.?

- Кроме бытовых, разговоров у нас никаких с ним не было.

- А разговоры политического содержания разве у Вас не были?

- Основных политических разговоров у меня с Кирпичниковым не было. Единственное, о чем мы имели с ним беседы, это о захвате власти фашизмом в Германии, которую осуждали и относились к их действиям отрицательно. Других бесед у меня с ним не было.

- Что Вам известно о Кирпичникове Ю.В. вообще и что Вам рассказывал последний при встречах?

- Будучи еще за границей, примерно в 1930 году, из разговоров с Кирпичниковым Ю. последний мне говорил, что его отец Кирпичников Виктор Дмитриевич, не знаю когда, якобы арестовывался в связи с процессом Промпартии и был [впоследствии] освобожден. Кроме этого, при встрече в феврале м-це 1938 года в Ленинграде, Кирпичников Ю. сообщил мне, что его отец арестовывался и в 1936 году и осужден к 10 годам концлагеря. Кирпичников Ю. также мне сообщил, что его жена Эйхеман (фамилия не точна, так как я ее совершенно не знаю) в 1937 г. арестована по обвинению в шпионаже, и он со службы был за это уволен. Больше мне Кирпичников Ю. ничего не говорил, и я о нем ничего не знаю.

- Что Вам известно о преступной деятельности Кирпичникова Ю.В.?

- Ничего не известно, и об этом показать ничего не могу.

Ссылки: