 |
Докладная записка Высокопреосвященнейшему Исидору митрополиту Санкт-Петербургскому и Новгородскому от Николая Александрова Мотовилова
Митрополиту Санкт-Петербургскому и Новгородскому от симбирского совестного судьи Николая Александрова Мотовилова
О чудотворных исцелениях, дарованных ему молитвами архиепископа Антония и святителей Митрофана и Тихона Воронежских и Задонских
1861 года 13 августа Ваше Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивейший Архипастырь! Узнав из всенародных объявлений о высочайшей воле на открытие наконец в 13-й день августа сего 1861 года святонетленных мощей святителя и угодника Божиего Тихона, епископа Воронежского и Задонского и что Ваше Высокопреосвященство назначены быть главнодействующею особою при сем отрадном и давно желанном всею Россиею церковном событии, которого я и сам не только двадцать семь лет желал и ждал пламенно, но даже и ходатайствовал у Его Императорского Величества, будучи к тому возбуждаем и моею кровною необходимостию, о чем я имел честь писать от 13 августа 1857 года высокопреосвященному Иосифу, архиепископу Воронежскому и Задонскому, при описании исцеления, данного мне в 1-й день октября 1832 года (В праздник Покрова Божией Матери, здесь и ниже - по старому стилю.) в Бозе почившим преосвященным епископом, что потом архиепископом Воронежским и Задонским [Антонием]. В самом начале какового описания я сказал, что окончательное всех внутренних болезней моих исцеление, начавшееся с последних дней октября 1834 года, отложено до настоящего в сем 1861 году совершиться в 13-й день августа имеющего открытия святонетленных мощей святителя Тихона. Почему священным долгом моим считаю заранее, до открытия мощей святителя сего, сделать известными все обстоятельства этой болезни моей внутренней и дивных событий, сопровождавших ее, хотя, вероятно, многие и не поверят тому. Но слово Божие, хотя бы и хотелось кому связать его, ничем не вяжется, и правда Христова должна быть ведома миру во всей ее чистоте, и непорочности, и Божественной истине, как она совершалась на тех, кои удостоены были Божественным Промыслом быть предметами ее действий в них по Его, Богочеловека Иисуса Христа, воле, о Нем же движемся и есмы тем, чем благоволил Он нам быть Своею благодатию.
Вот как и что именно было со мною некогда по этому необыкновенному случаю. Великий старец Серафим , узнав по особенному, бывшему в ночи с 3-го на 4- е число сентября 1832 года, откровению ему о всех обстоятельствах жизни моей и извещая меня в 4-й день сентября того года в последней предсмертной беседе его со мною о всем том, что Господь дозволил ему отрыть мне, сказал между прочим: "Не говорите, ваше Боголюбие, "что мне Серафим?", потому что это хула на Духа Святого, ибо хотя мы сами по себе и простые, подобострастные всем человеки, но по Святыне даров Духа Святого, приусвоенной каждому из нас, будучи богоносными причастниками благодати Его, уже не на себя приемлем это поношение, а таким образом хулится Господь Бог Дух Святой, освящающий нас на великое служение Богу. И за таковую хулу на Духа Святого нет отпущения ни в сей век, ни в будущий". Я заплакал и упал ему на колени, сказав: "Неужели я скажу что про Вас, батюшка отец Серафим, которого так много и нелицемерно люблю по Господе?!" "Батюшка ваше Боголюбие, - отвечал он мне, - Господь мне открыл, что вы про меня, убогого Серафима, не скажете этого да про другого-то кого-нибудь не говорите, потому что это Хула на Духа Святого и что за это тяжко постраждете, а пожалуй и погибнуть можно".
Я испугался и, еще более заплакав, упал ему на руки его, и он тихим говором на ухо открыл мне таинство жизни будущего века. О чем я говаривал неоднократно многим, преимущественно же Тамбовскому архиепископу, что ныне митрополиту Киевскому, Ар-сению и архиепископу Иоанну Нижегородскому, что ныне Черкасскому и Донскому, хотя и не мог и не могу того ясно высказать ни им и никому другому, первое, как только до меня относящегося, второе, что, по выражению святого апостола Павла, любимейшего моего из всех апостолов, не леть есть человеческим языком и глаголати тайны будущаго века, но не менее того должен объявить всенародно о сем, дабы, когда Бог простит грехи все наши и, благодатию Своею помиловав нас, удостоит непостыдно предстать одесную Его на Страшном Судилищи Его, тогда бы вы вспомнили, что я, еще в жизни сей временной быв между вами, не только говорил вам по совести и чистой откровенности о всем, что до спасения душ наших относится и что мне заповедано и повелевалось говорить, но даже и официально писанием извещал вас всех, чтущих и слушающих это мое слово, о том, ибо все, что мы по Боге, о Боге и для Бога творим, то должны творить в назидание Церкви Святой и по чистой совести, как пред лицем Вседержителя Бога - со страхом Божиим и единственно во славу Его Единородного от Отца, Иисуса Богочеловека, и верных рабов Его, нескрываючи ничего от алчущих и жаждущих вечного спасения своего. Все, что ниже будет описано, относится до борьбы с бесами моей, навлекшей не только на меня, но и на самого в Бозе почившего высокопреосвященного Антония столько хулы, пререканий и клевет, которые и на Церковь Святую падают, что ради чести святителя Божия, ради чести Вселенской Церкви Христовой, как мне неоднократно говаривал и предместник предместников Ваших, Санкт-Петербургский и Новгородский митрополит Серафим, я должен настаивать, и даже сама Святая Церковь Божия помочь мне в том должна, чтобы пятно позорных нареканий, чрез клеветы те капнутое на Святую Церковь, было дочиста и не в тайне, но явно и всенародно омыто во славу Вседержителя Бога и Его Святой и непорочной Церкви Христовой Вселенской. И если я все это терпел доднесь, то терпел по личной неоднократной просьбе великого архиепископа Антония потерпеть с ним, да с ним стражда, с ним и отраду получу - но не в будущем лишь одном только веке, а и на земле. Ибо он сказал мне: "При жизни моей не говорите ничего о мне и не хвалите меня. А по смерти не только дозволяю, но и завещеваю и умоляю все и о грешном Антонии высказать, как Господь Бог подал Вам быть свидетелем его жизни и дел его по Господе Боге".
Буду же продолжать начатое. Предсказание великого старца Серафима сбылось на мне вскоре в Воронеже, ибо когда после исцеления, дарованного мне молитвами преосвященного Антония, епископа, а потом и архиепископа Воронежского и Задонского, в ночь на Покров Пресвятой Владычицы нашей Богородицы, я, сверх того, удостоился милостивого вспоможения Господнего написать полную службу святителю и угоднику Божиему Митрофану (Впервые опубликована в журнале "Светильник", **2-3, 2003 год), то высокопреосвященный обещал послать ее, набело переписанную, Его Императорскому Величеству в Бозе почившему Государю Императору Николаю Павловичу (18 февраля 1855 года) ко дню его тезоименитства 6 декабря 1832 года и в одно время сказал мне:
"Великою милостию Господь вознаградит Вас за великое усердие Ваше к святителю и угоднику Божиему Митрофану, ибо первый из всех на свете написали Вы ему полную службу, вполне достойную великой его святыни, и мне говорят многие, что Государь Император кроме единовременной отдельной награды за этот церковный труд Ваш какою-либо особенною церковною и монаршею милостию даст Вам еще и самое лучшее место по службе государственной. Поздравляю Вас от души с таким счастием, оно не многим достается, да и то изредка выпадает".
Я поблагодарил его высокопреосвященство и сказал, что я за особенное счастие почту и на деле оправдать слова, сказанные мне великим старцем Серафимом о службе Царям и Императорам Русским: "А ты, батюшко, скажи Государю: только повели, а уж об исполнении не беспокойся, сделаю так, что и Богу, и тебе, Великий Государь, и Церкви Божией вполне угодно и полезно будет". И притом я сказал владыке, что, однако ж, не из временных каких-либо видов начал я и кончил эту службу, а единственно из любви к святителю, из желанья, чтобы и моя лепта была на Алтаре Святой Вселенской Церкви Христовой в память души моей многогреховной, но и при многогрешности своей лишь к единым Гос-поду Иисусу и Приснодеве Марии Богородице и Их Святой Православной Вселенской Церкви привергавшейся, в назидание потомству моему более же всего во славу Божию и во спасение вместе с нами и целого мира. "Да в этом-то я не сомневаюсь, - сказал высокопреосвященный Антоний, - но все-таки при неотъемлемом вечном не мешает и временное, ибо Сам Господь хотя и заповедывает: ищите прежде Царствия Божиего и правды Его, - но сию же минуту и немедленно прибавляет: и сия вся приложатся вам, весть бо Отец ваш Небесный яко и сих всех требуете".
Тем и закончил свою речь ко мне. Я же немедленно озаботился перепискою набело чрез одного кантониста полной службы святителю Митрофану для представления Государю Императору и сей же час отдал ее его высокопреосвященству, который сначала хотел немедленно представить ее как труд и редактированный им же самим, а одобренный единогласно всеми, кто ни читывал оную во время одного собрания, по поводу сему бывшему у тогдашнего губернатора воронежского Димитрия Никитича Бегичева , на коем были кроме высокопреосвященного Антония и жандармский полковник Коптев Никифор Харлампьевич , и зять Ермолова - главнокомандующего Грузии - Павлов Алексей Александрович , бывший камергер Двора и член комиссии духовных училищ генерал Мешеринов, генерал Русанов и многие другие из значительных лиц Воронежа и из приезжих. И в это время Коптев рассказал сон о певцах церковных - что он видел громадную пирамиду с надписью как бывших и настоящих, так и всех будущих певцов церковных. И что на ней написан и полный список, и счет имен их ровно тысячу двести певцов церковных, песнопениями коих украшалась, украшается и будет украшаться еще в свое время Святая Вселенская Церковь Христова. "Видите ли, - сказал мне высокопреосвященный, - как Вы блаженны. Вот и на вечной небесной пирамиде на веки веков грядущих вписано уже и Ваше имя как певца церковного, видите ли, что я, как Вам неоднократно говорил и прежде того, что все временное и вечное, как открыл мне Господь, дается Вам чрез наш Воронеж молитвами святителя Митрофана". Я был наверху блаженства по необыкновенной, детски ребяческой простодушности сердца моего. Я все принимал за истинное Самого Вседержителя Бога слово, и только подобный мне простодушно доверчивый человек может вполне уразуметь, какими радужными красками рисовалось мне мое будущее. Пишу откровенно обо всем по задушевности чувств моих для того единственно, чтобы понятно было для всякого, почему крутой переворот в ожидаемом тогда мною добре мог чуть-чуть не погубить меня и временно и вечно, как сейчас будет усматриваться из дальнейшего рассказа, ибо все, как нарочно, почти в одно мгновенье перевернулось вверх дном. Для уяснения дела я должен прибавить, что сей же час по окончании службы святителю Митрофану я немедленно занялся составлением подробного жизнеописания святителя и угодника Божиего Митрофана и около этого времени начал уже из подлинного следственного дела секретного по открытии святых мощей его, отданного мне в руководство кроме добавочных изустных его пояснений, самим высокопреосвященным Антонием мне переданных, извлекать описание чудотворений святителя Митрофана. Но работа эта, совершавшаяся независимо от написания службы, как уже вполне совершенной, окончательно редактированной самим высокопреосвященным и начисто на приличной бумаге переписанной, не могла нимало мешать представлению этой рукописи полной службы святителю Митрофану на высочайшее благоусмотрение Его Императорского Величества. Однако же Богу, попускающу, а врагу, действующему сверх чаяния, случилось, что нашлись завистники моему великому счастью сему и при всей неимоверной истинно Божественной любви ко мне его высокопреосвященства архиепископа Антония стали сплетать сети и посевать плевелы для разрушения того. И высокопреосвященный не только не послал, как обещал, своевременно к 6 декабря 1832 года службы святителю Митрофану Государю Императору, но и потом стал медлить, говоря, что, когда я кончу подробное жизнеописание святителя Митрофана, тогда все вместе и пошлется к Государю. Было, сверх того, написано краткое жизнеописание святителя Митрофана и всеми так же сначала одобрено. И потом никем не было осуждаемо, и хотели его предварительно пред подробным и полным жизнеописанием святителевым послать в журнал "Христианское чтение". Но и оно отложено, так что даже из круга тех, кои одобряли все это, многие стали мне надоедать словами: "что же это владыко делает, медлит, медлит, время ведет, а ты так надеялся" и прочее, о чем некстати здесь упоминать, но что резко и пагубно подействовало на душу мою, в подобном, как я выше сказал, настроении находившуюся. Трудно словом и даже невозможно им одним и описать борьбу душевную, крушения духа и тугу сердечную плоти, разом объявших меня и без пощады увлекавших в глубину совершенного отчаяния. Бог один свидетель только всего этого. И Он лишь один сможет священно тайно уяснить то, кому изволит - кому то нужно будет. Скажу одно, что с этого именно времени началась борьба моя с бесами, мне Провидением Божиим предоставленная, о коей великий старец Серафим, узнав по откровению в ночи с 3 на 4 сентября того же 1832 года бывшему касательно всей моей жизни, рассказал мне подробно о подобной борьбе своей 1001-дневной и 1001-ночной, которая в странном искажении моих трудов, неправильно переданных иеромонахом Иоасафом в книге сказаний об отце Серафиме, несоответственно названа стоянием на камнях 1000-дневным и 1000-ночным - с убавкою по 1 дню и по 1 ночи. О чем здесь подробным рассказом утруждать Ваше Высокопреосвященство считаю за неуместное. А передал я это одновременно с сею запискою отдельно от оной бывшему цензору Николаю Васильевичу Елагину в нынешний мой приезд в Задонск в августе месяце 1861 года в числе прочих кратких сведений о жизни и беседах личных со мною батюшки отца Серафима для приобщения к новому и прекрасному жизнеописанию его четвертому, предпринятому святою Саровскою пустынею под его руководством.
Итак, дабы не прерывалось более внимание чтущего и слушающего, будем продолжать предпринятый рассказ. Почему обращаюсь к тому обстоятельству, что в это время я занимался уже составлением подробного жизнеописания святителя Митрофана, производя письменную работу эту в той комнате воронежского архиерейского дома, которая назначалась для приема архиереев приезжих и ныне обращена в состав Крестовой церкви, - а на месте том, где я писал оное, помещается ныне образ двунадесяти праздников. Когда при описании чудес святителя Митрофана я кончил 48-е чудо об исцелении из дворян девицы Паренаго, сорок пять лет одержавшейся бесом, мне пришлось задуматься над тем, что каким же это образом случилось, что в ней в течение столь долгого времени жил бес, а ни она сама о том догадаться не нашлась и никто другой того заметить и обличить не мог?! Да и каким же образом бывает это, что в православной христианке, ходящей во святую церковь Божию, причащающейся Святых Таин Христовых, мог жить столь долго бес, не будучи изгнан из нее Святынею Божиею?!! Это дело теперь для настоящего 1861 года, разумея 1832 год, уже давно прошедшее, но я живо помню, что я тогда не потому так думал, чтобы не веровал в существование злых духов, или бесов, или, что все одно и то же, падших ангелов и в возможность их вселения в человеков, я, напротив, всегда твердо и непоколебимо веровал, верую и веровать не престану во все Святое Евангелие Христово и во все не только догматы, но и во всякие священные предания и сказания о житиях святых нашей Православной веры Христовой. Да я, сверх того, также знал и по исторической эру-диции, то есть научности, что в Средние века Христианства было, в особенности же на западе Европы, почти повсеместное мнение, что будто бы все люди более или менее одержимы бесами, так как почти все в разных мерах, более или менее грешащие, ибо грех от диавола есть, и поэтому были даже составлены молитвы повседневные на противодействие злым духам.
Итак, в возможности существования бесов или житья их в некоторых людях я нимало не сомневался, но мне по врожденной неутолимой любознательности хотелось еще и на самом себе видеть и испытать, и, подобно Фоме апостолу, духовно осязать, и чувственно удостовериться, каким же образом это обстоятельство бывает в людях на самом деле, что и при полной благодатной обстановке человеческой души дарами Духа Святого, если можно употребить это выражение, а все-таки может в том же человеке и бес обитать? Вот что до глубины души затронуло меня в это страшное мгновение - а это все не просто лишь по обыкновенному любопытству, чтобы получить результат ужасающего опыта без надлежащего общеполезного употребления, но для того, чтобы потом уверить и самых ожесточенных неверующих и погибающих чрез это неверие людей, что слово Божие, глаголанное Духом Божиим во Святом Евангелии, истинно и что действительно иота едина не прейдет от Писания сего Боговдохновенного, "дондеже вся будут".
В оное то время, как мысли сии пришли мне в голову, я сидел на диване в вышеупомянутой архиереев приезжих комнате воронежского архиерейского дома, обращенной ныне в церковь, где находится святая икона двунадесяти праздников, и когда я утвердился в мыслях сих, то такой необыкновенный и страшный ужас объял меня, что я не мог сдержать даже и пера в руке, оно выпрыгнуло из пальцев. И в тогдашней работе моей, неизменно и доныне хранящейся у меня, копии с которой, сверх того, по поводу ареста моего снятые, хранятся в архиве Министерства внутренних дел, так что можно всякому желающему увидеть и удостовериться, что последнее сказание в сей духовной работе моей есть о чуде святителя Митрофана по исцелению из дворян девицы Софьи Сидоровны Паренаго - от сорокапятилетнего пребывания в ней беса. Я дрожал страшнее всякой лихорадки от ужаса, неизъяснимый страх возобладал мною и всеми силами души моей. Слово человеческое немощно выразить всю боль, тоску, сокрушение, недоумение и то неестественное страхование, вполне безотрадное, которое объяло целым составом моим, как бы впадшим в глубину вод. Сколько я ни бился духовно изо всех сил моих, но ни слезы, ни молитвы и даже, по невозможности без отдыха непрестанно креститься, и самая всемогущая сила Креста Христова не могла совершенно отогнать от меня всего этого, в полном смысле слова неизреченного, бедствия. Ибо хотя во время знаменования себя осенением Креста Христова я и чувствовал отраду, но как только рука уставала творить знамение это на челе, на персях и на всех членах моих, ибо я страдал всецело во всех моих членах, и я переставал креститься, так снова и с большею яростию, почти даже невообразимою, начиналось снова бедствие нападений на меня бесовских, что я по чутью духовному внутреннему ясно уразумевал. Не только нельзя было мне пера в руки взять, но и рукописи подлинного, секретного, по открытии святонетленных мощей святителя Митрофана дела, бывшей тогда у меня тут, читать невозможно бы-ло - перо выскакивало из пальцев, буквы прыгали и двоились, и троились в глазах моих. В недоумении и ужасе я и сам не знал, что мне предпринять, когда услышал слух молитвы Иисусовой, совершаемой при дверях комнаты той, где я был, высокопреосвященным Антонием, и, сказав "аминь", отворил ему двери к себе. "Что с Вами?! - спросил он меня, увидев, что я нахожусь в страшном изменении в лице и в непостижимом для него сотрясении всех моих членов. - Что с Вами, - повторил он, - что Вы даже как будто и не слышите вопроса моего?" Я подошел под его благословение, и когда получил оное, то с трудом едва кое-как смог хотя отчасти намекнуть ему о всем мною тут не знаю как перенесенном. "Плюньте Вы на все эти козни бесовские, - сказал он мне. - Это враг диавол, желая воспрепятствовать Вашему святому делу, хочет разрушить оное, а для того и наводит на Вас такие страхования. Господь и Божия Матерь помогут Вам во всем и молитвами святителей Митрофана и Тихона, и моими грешными сомолитствованиями, помогут Вам все это совершить благополучно во славу Божию и в пользу Церкви Святой. Пойдемте-ка лучше обедать со мною". И не давая себе отдыха и после обеда, высокопреосвященный разными утешительными боговдохновенными речами напитывая душу мою, ободрял ее, отеческою любовию согревая разговоры свои со мною и убеждая не страшиться их бесовских нападений, не допускать до себя мысли, что будто бы он изменился в Божественной любви своей ко мне и будто бы, как прельщаемые дьяволом противники дел Божиих уверяли меня, лавирует со мною, желая только провести время и потом под вежливыми уклончивостьми оставить весь труд мой, для святителя Митрофана подъятый, втуне, продержал меня у себя до самого позднего вечера, стараясь поднять упадший до отчаяния дух мой, и ободрить объятую унынием душу мою, и обвеселить изнуренную неестественными страданиями плоть мою. Но никакие утешения не помогали уже мне, и сколько и сам я ни уверял себя, что великий Антоний Божественно любит меня по-прежнему, но не только помыслы лукавые внутренние, но даже, как назло согласившись, и все близкие к высокопреосвященному люди приставали ко мне каждодневно беспрестанно, и безотрадно смущая и уверяя, что он политикан и только завлек меня в труд этот, а ничего не сделает и службы не представит Государю. И, одним словом, чего то сплетничество человеческое злоухищренностию козней бесовских подстрекаемое не придумает для смущения и самого твердого человека?
А я? Кто я был тогда, двадцатитрехлетний, не по летам, а по простодушию и теперь неупремудрившийся и чрез двадцать девять лет и все по-прежнему с простодушною доверчивостию остающийся и доселе. Скажу одним словом, не распространяя более рассказа о бедствии моем, что не прошло и двадцати дней после того, как я впал в совершенное отчаяние, и борьба новая восстала на меня: дух хулы на высокопреосвященного Антония напал на меня, и дух злобы стал возбуждать во мне помыслы: "Зачем он коварствует и будто бы обманывает меня, не посылая службы, в честь святителя Митрофана сочиненной мною, к Государю Императо-ру?" И стал дух этот ожесточать сердце мое, что владыка чрез то лишает меня и временного и вечного. Горе неизъяснимое овладело мною тогда, и тут-то уже стал я каяться и о том, зачем я поехал в Воронеж. Зачем, будучи у батюшки отца Серафима в Сарове и когда он хотел исцелить меня - да и о прочих нуждах моих попечись о всех, - не остался у него, забывши, что я на все это соглашался радушно и что сам великий старец пожелал предварительно молитвенным подвигом испросить разрешения у Господа Бога, что ему делать в отношении меня? Самому ли, как он сделал прошлого 1831 года в 5-й день сентября, исцелить меня и вновь в том же 1832 году или отпустить в Воронеж? И лишь после совершенного обо всей жизни моей ему бывшего подробного откровения отпустил уже он меня в Воронеж. Но когда ум затмевается нападениями вражескими, тогда око разумения и рассуждения закрывается и душа сама не в себе бывает. И в таком-то бедствии быв, причастился я Пречистых и Животворящих Таин Господних 27 или 28 декабря 1832 года из рук самого высокопреосвященного Антония, но, к несчастию моему, не в облегчение, а в приложение и без того многих моих согрешений. Владыко мой, бесценнейший благодетель Антоний, видя, что зубы у меня стиснуты стали вдруг при приеме в уста Пречистых Тела и Крови Христовых, сказал: "Проглоти?". И зубы мои разжались, и Животворящие Тайны Тела и Крови Господних вошли во внутренность мою, но вместо обычной сладости и радости духовных и неизъяснимого успокоения, которые я до того всегда ощущал, причащаяся Пречистых Таин Господних Христовых, целый ад вселился в меня, так что я не помню, как я смог вычитать молитвы после причащения, как доехал до квартиры моей, напился чаю и лег отдохнуть после причащения, ибо пролежал весь день тот как мертвый. И вот около этого-то времени написаны мною на славянском языке четыре псалма мои, с которых копии хранятся и в Министерстве внутренних дел в числе бумаг, забранных у меня во время ареста моего симбирского, начатого в отношении меня в Корсуне на Троицкой ярмарке* исправляющим должность симбирского гражданского губернатора Александром Михайловичем Загряжским, по поводу сего житья с 19 сентября 1832 года по 4 или 5 января 1833 года и духовных дел моих в Воронеже. (Н.А. Мотовилов, как коннозаводчик, побывал на Троицкой ярмарке в мае 1833-го). И уже после этого бедственного причащения я стал каждый день докучать высокопреосвященному Антонию, что если уже он не хочет посылать сочиненной мною в честь святителя Митрофана службы на высочайшее благоусмотрение Его Императорскому Величеству, то и я не хочу более оставаться в Воронеже и доканчивать начатые с такою сладкою и теплейшею к Богу любовию и усердием работы мои для Церкви Святой. И хотя его высокопреосвященство снова стал уверять меня, что и службу святителеву пошлет к Государю, и одинаково любит меня по Бозе по-прежнему, но я упал уже душой до глубочайшего отчаяния и не мог приподняться духом ни на одну ступень боголюбезной и спасительной надежды. К этому присовокупились душепагубные советы некоторых уважавшихся тогда мною людей, говоривших мне: "Да что тебе смотреть на Антония, пошли прямо сочинение это твое на имя митрополита Серафима, так вот и без него все дело сделается, и труд твой не пропадет напрасно". То есть, значит, я причинил бы чрез это огорчение и скорбь моему Божественною любовию любимому архипастырю и по Бозе отцу, духовно ограждавшему меня всегда своими молитвами и моленьями за меня к Богу.
Но сколько я ни был озлоблен и кознями бесовскими, и советами заблуждавшихся людей противу высокопреосвященного Антония за непредставление службы Государю Императору, но идти в обиду его высокопреосвященству, за всем тем все- таки невозвратно любимого мною вечно, против него, не хотел. И реки слез пролиты были мною в борьбе этой, а я наконец твердо и решительно сказал: "Нет, этого не будет никогда, чтобы я позволил себе огорчить моего бесценного отца и архипастыря Антония". Но сколько ни неимоверно велики были бедствия мои, тогда настоявшие, но сколько ни глубоко горе мое теперешнее, так думал я, и сколько ни неисходна бездна зол, обышедшая меня теперь, про что про все это лишь один Всевидящий Бог изволит знать вполне, но и за всем тем Он же Сам и свидетель тому, что идти напротив угодника Его святого Антония не хотел, не хочу и не позволю себе хотеть. И сколько пламенно ни желал, чтобы и самомалейшие его слова вышеупомянутые теперь сбылись во всей их пунктуальности для меня, но в обиду ему, угоднику Божиему Антонию, все-таки того делать не хочу. И вот в это время-то написаны были мною мои прощальные к Воронежу стихи, тоже в копии и в архиве Министерства внутренних дел хранящиеся, вероятно, теперь и доселе:
Воронеж край чудотворений,
Где столько радостей, скорбей
В хаосе дольних приключений
Наделалось душе моей,
Прости, и мир с тобой да будет! и проч. и проч. В них выразил я отчасти всю тогдашнюю скорбь мою. И вечером во 2-й день января 1833 года, бывши у высокопреосвященного Антония и прочитавши их ему, сказал я сквозь горькие слезы, что более терпеть уже не могу, оставаясь в Воронеже, что если я не поеду к батюшке отцу Серафиму, то погибну тут в Воронеже, и неужели он захочет быть виновником пагубы моей душевной? "Зачем же так, - сказал он мне, - что же Вы так отчаиваетесь, ведь я сказал уже Вам, что чрез святителя Митрофана Вы не только не погибнете, но даже все и временное, и вечное лишь только чрез одного его получите, так что же Вам отчаиваться. Да и зачем ехать к отцу Серафиму в Саровскую пустынь? Я слышал от одного помещика тамбовского, князя Николая Александровича Енгалычева, что Серафим уже скончался на днях сих. - Неправда, - сказал я, - неправда, Серафим жив, и, не повидавшись со мною, он не умрет, он что говорит, то и делает, он от лица Божией Матери давал мне заповедь на служение его обители девической, сказал мне, что он со мною поработает во грядущее лето на этих трех грядочках, на коих, сидя и копая картофель, говорил со мною. Так я должен еще видеть его в живых и о многом сам лично с ним переговорить. Он истинный угодник Божий, и слова его истинны и святы, как слова Вседержителя Бога. Он говорил со мною, Духом Святым будучи исполнен, а слова Духа Святого истинны, и святы, и непреложны, как сам Бог. Нет, батюшко владыко святый, это неправду Вам сказал и князь Енгалычев, не верьте ему. И высокопреосвященный, помолчав немного, стал говорить: " А какой я чудный сон видел часу во втором или в третьем утра. Так что проснулся и остальное как наяву видел, а не во сне. Один старец в Киево-Печерской лавре, подобный Вассиану , скончался ныне в ночи на 2 января 1833 года. И явилась душа его ко мне вся в слезах неутешно плачущая до того, что слезы как реки текли. "Что ты, старец Божий, так горько и неутешно плачешь и о чем плач твой? - спросил я его. - Да и о чем тебе плакать теперь, ты избыл от гибельных сетей мира сего и идешь в некончаемую нетленную жизнь будущего века, для тебя лишь одним блаженством, уготованным тебе, исполненную, - так есть ли же о чем тебе горько плакать теперь, а надобно бы напротив лучше радоваться, что, оставляя временное и тленное, ты наследуешь теперь вечное и нетленное?!"
"Я не о себе плачу так горько и неутешно, - отвечал мне старец, - но здесь у тебя в Воронеже племянница моя гостит, то о ней то так сокрушается душа моя и тоскует сердце мое, о ней так горько и неутешно плачу я потому, что вот не далее как только 4 или 5 дней тому назад она приняла по двадцать восемь золотников четыре яда: двадцать восемь золотников сулемы, двадцать восемь золотников мышьяку, двадцать восемь золотников шпиаутеру и двадцать восемь золотников четвертого яду, но уже какого именно, теперь в точности не припомню. И вот того и гляди, что умрет она, ей говорят: прими врачевство, а она говорит: "не хочу, умру?, и не знаю, как она не умерла еще, как жива и до сих пор, и вот о чем я плачу так неутешно и молю Бога, чтоб Он сохранил ее и помиловал, да и Ваше высокопреосвященство о том же прошу молиться". "Чудный сон, - сказал мне владыко, - и даже не сон, а чистое видение, и не знаю, что все это значит в самом деле. А вот как сейчас вижу и слышу этого дивного старца. Я отвечал его высокопреосвященству: "Это батюшку отца Серафима Вы видели, и сон этот ко мне лишь одному относится. Старца такого, как Вассиана, теперь нет в Киеве. Вы сами меня о том, рассказывая о нем, уверять изволили. А ведь и Вы правду говорите, и я Вам верю, как батюшке отцу Серафиму. Потому что и в Воронеж я стремился ехать, сверх всего, более потому и за тем, чтоб видеть, и слышать, и удостоиться Божественной любви и внимания, такого же угодника Божиего, как батюшки отца Серафима, каковым я и нашел Вас действительно, и знаю, что Вы истину говорите, а потому и думаю, что скончался старец не в Киеве, но в Сарове, и никто другой, как батюшко отец Серафим, да некому и быть другому. А про него и про Вассиана Вы и сами мне говорить изволили, что они и по Вашему мнению или равны, или подобны друг другу по святыням жизней своих. А племянница его, гостящая у Вас, есть душа моя, потому что он, услыхав от меня, что родитель мой два года жил в Саровской пустыни, в просфорном послушании быв, и потом женился (хотя в скобках скажу - то и по особому святителя Николая Чудотворца повелению было им сделано), сказал мне: "Что же родитель Ваш не остался у нас в Сарове? - и потом, помолчав и исполнившись в лице необыкновенным светом, прибавил, "Ну, да слава Богу, батюшко, он и без того в милости и великой милости у Господа Бога, мы с ним братья по душе?. - То я и думаю, что и поэтому-то он и мою душу своею племянницею называет. А яд, принятый ею, - это причащение Пречистых Таин Господних, приятое мною в суд и осуждение, а не в очищение множества моих прегрешений, потому что я, исповедавшись, не раскаялся в том, что Вы, Ваше высокопреосвященство, не послали службы моей святителевой, сочиненной мною, Государю Императору и что я злюсь за то на Вас. И вот, видно, о том-то и говорил мне батюшко отец Серафим: "Не говорите, Ваше Боголюбие: "что мне Серафим, что мне Серафим", потому что это хула на Духа Святого, а она же ни в сей век, ни в будущий не отпустится". - Так вот в каком смертном грехе, будучи и не исповедавши его, я принял Пречистые и Животворящие Тайны Тела и Крови Христовых, а поэтому и нельзя, конечно, не удивляться батюшки отца Серафима душе и духу, отшедшим от святонетленного тела плоти его богоносной, как я еще не умер, умерши уже душевно. А врачевание, советованное мне, это есть то, что Вы говаривали мне: "покайтесь, покайтесь", а я, не понимая моего душевного бедствия, Вам отвечал всегда, что в чем же мне каяться, я прав, а в душе думал, что Вы одни виноваты, не сдержав Вашего слова и медливши потом в исполнении его, и чрез то погубляющие меня. Простите меня бедного, я чувствую, что я гибну всячески и душою и телом, - и я здесь долее жить в Воронеже не могу, - но пустите меня к отцу моему Серафиму. Он утешит и оживит данною ему благодатию совсем умерщвленную отчаянием и бесовскими нападениями душу мою. Он открыл мне тайны жизни будущего века, и я верую, что это сказанное им мне все так, а не иначе будет. А как умрем и воскреснем, так я скажу и Вам: "Что, Батюшко, Ваше высокопреосвященство, владыко мой милостивый, не правда ли, что это так, как я Вам сказывал в той жизни временной, будучи на земле с Вашим высокопреосвященством в Воронеже 2 января вечером в 1833 году по Рождестве Христовом?.
Но простите меня несчастного, я Вас любил и люблю, как Бог весть, и не хотел бы оскорблять Вас и согрешить противу Господа Бога Духа Святого, а вот теперь хоть и невольно, да согрешил. Простите меня, я вижу, что страшные несчастья и горе одно ждет меня на земле вместо обещанных Вами мне радостей, и почестей, и славы, и временных и вечных, которых обаянию с такою ребяческой, простодушной доверчивостию предалась бедная, измученная целый мой век страданьями многогрешная душа моя. Лучше бы мне не ездить в Воронеж, чем, поехав за исцелением плоти, вывозить отсюда такую страшную болезнь душевную. Простите меня и молитесь за меня несчастного, чтоб я не погиб по крайней мере в будущем веке, и за мою ведь бедную душу пролил Христос Богочеловек Иисус, семя жены обетованное Адаму и Еве*, Пречистую Кровь Свою, простите меня. (Сей сюжет требует квалифицированного, богословского разъяснения, похоже, семя - это Христос, жена - дева Мария. Из беседы того же Н.А. Мотовилова с Серафимом Саровским: "Так вот, ваше Боголюбие, и в еврейском священном, Богу любезном народе, и в язычниках, неведущих Бога, а все- таки сохранялось ведение Божие, т. е., батюшка, ясное и разумное понимание того, как Господь Бог Дух Святый действует в человек и как именно и по каким наружным и внутренним ощущениям можно удостовериться, что это действует Господь Бог Дух Святый, а не прелесть вражеская. Таким-то образом все это было от падения Адама до пришествия Господа нашего Иисуса Христа во плоти в мир. Без этого, ваше Боголюбие, всегда сохранявшегося в роде человеческом ощутительно о действиях Духа Святого понимания, не было бы людям ни по чем возможности узнать в точности, - пришел ли в мир обетованный Адаму и Еве плод семени жены, имеющий стереть главу змиеву. Но вот Симеон Богоприимец, сохраненный Духом Святым после предвозвещения ему на 65 году его жизни тайны приснодевственного от Пречистыя Приснодевы Марии Его зачатия и рождения, проживши по благодати Всесвятого Духа Божьего 300 лет, потом на 365 году жизни своей сказал ясно в храме Господнем, что ощутительно узнал по дару Духа Святого, что это и есть Он Самый, Тот Христос, Спаситель мира, о вышеестественном зачатии и рождении Коего от Духа Святого ему было предвозвещено триста лет тому назад от Ангела".
Но я не буду приводить долее высказанного, ибо тот, кто может понять всю тогдашнюю скорбь мою, все те вопли души, погибающей, влекомой в глубину вечных мук, которых тугу и горе лишь она одна, бедная душа моя, озаренная некогда по молитвам батюшки же отца Серафима таким светом благодати Божией, "лишь одна она могла вполне понимать, то ж повторю, - [тот] и сам дополнит остальное, если нужным то почтет.
Высокопреосвященный, выслушав все это, сказал мне: - Приезжайте же, хотя после, и доделайте дело Божие. Бог Вас во всем да простит, и нас простите, если чем, по немощи человеческой, Боже избави, сделали Вам препятствие во спасении души Вашей. Но заключу тем, что мы все-таки, все воронежцы, - святители Митрофан , Тихон и я, грешный Антоний , - богомольцы за Вас. И труд Ваш не пропал и не пропадет без вознаграждения и временного и вечного. Не стану описывать, сколько слез пролил я на гробе батюшки отца Серафима, не застав его в живых. Как игумен Нифонт сказал мне, что ему известна заповедь старца Серафима, данная мне, - служить его общине Дивеевской, что в Дивееве не одна община, но две. И одна, вторая Дивеевская, заведенная им самим по воле Божией Матери, Которой и слу-жить он мне от лица Ее Самой, Царицы Небесной, заповедал, находится при мельнице и состоит из одних девиц, и что он [игумен Нифонт] этой общине дал большой медный крест, бывший на великом старце Серафиме, а другим, маленьким из кипариса или друго-го какого-то дерева, им самим вырезанным и обложенным серебряным окладом из того целкового рубля, которым благословила его родительница, отпуская в Саров, он благословил меня тогда, придав к тому и Евангелие, которое он три года последней жизни своей употреблял в ежедневном чтении с обожженным сзади кожаным переплетом, и образ Божией Матери "Жизнодательницы", полученный им от родительницы ж своей и Духовным алфавитом, старым и многочитаным, у коего первых листов недоставало, по коему он сам, отец Серафим, учился жизни духовной. Не буду говорить и о многом прочем, до того касавшемся, потому что это относится единственно до подробного и совершенно полного жизнеописания самого великого старца Серафима, от написания и издания в свет которого я, как единственно лишь один имеющий, по известным Богу одному причинам, у себя ключ ко всем тайникам его истинно чудной и высокоблагодатнейшей жизни, не только не отрекаюсь, но и весьма рад буду, если Господь благословит молитвами трех святителей Воронежских: Митрофана, Тихона, уже канонизированных, и Антония (хотя еще и не канонизированного, но, однако же, с ними и еще заживо чудотворца, как он на мне 1 октября 1832 года показал, как и в чудесах печатных святителя Митрофана значится под именем праведного мужа со святителями Митрофаном и Тихоном, являвшегося при жизни своей), - правительством нашим печатно названного еще заживо праведным, - то я и вседушевно желаю вслед за сим в свет издать.
Но я в необходимости нахожусь, хотя в кратких чертах, однако, обрисовать для всеобщего сведения то неблагородное и всякого праведного гнева достойное оклеветание, взведенное на Воронеж и дела Божии, в нем совершившиеся (и еще и ныне в пределах губернской области его совершиться имеющие в 13-й день августа сего 1861 года по открытии мощей святителя Тихона в уездном городе Задонске). По поводу этих дел воронежских я претерпел в 1833 году в Корсуне и Симбирске трехмесячный арест. И в первую ночь сего ареста от испуга получил белые волосы, носимые мною и доныне вот уже двадцать восьмой год без окрашивания в черный цвет, как богоданное свидетельство о моих страданиях за святое Божие дело, беззаконно мне причиненных и положивших неомытое до сих пор пятно подозрений на Святую Церковь Божию и на меня, хотя последнего, но верного до конца претерпевающего члена ее, Церкви Святой, а не других каких-либо бо-гопротивных антимонархических обществ, и претерпевающего это лишь за исцеление мое, данное мне преосвященным Антонием в 1-й день октября 1832 года, от четырехмесячных тяжких ревматических и параличных болезней в руках и ногах и расслаблений все-го тела.
И вот как произошел этот трехмесячный арест мой. Господин, исправляющий должность симбирского гражданского губернатора, статский советник Александр Михайлович Загряжский , слышав от меня вышеписанные рассказы мои о Воронеже, дерзнул заподозрить, что будто бы в Воронеже под предлогом открытия святонетленных мощей святителя и угодника Божиего Митрофана и съезда на поклонение святым мощам его находится какое-то тайное общество. Это общество под предлогом сего съезда основало тут свое рандеву для совещаний, как бы это лучше в России исполнить, чтобы под предлогом распространения в ней христианской веры и возбуждения утрачивающегося благочестия устроить конституционное правление - ограничить самодержавие Всероссийских Императоров и заставить их насильно дать нам конституцию, - и что будто бы я или член-агент этого общества, во главе которого состоят все вышеупоминавшиеся мною особы и лица, начиная с высокопреосвященного Антония, или по крайней мере жертва, увлеченная в гибель его обаятельным на меня влиянием. За что и был я по-сажен под арест им, Загряжским, в городе Корсуне , и везен в Санкт-Петербург несколько станций, и потом привезен в Симбирск , продержан под арестом три месяца, и единственно потому так мало, что Министерство внутренних дел под председательством графа Дмитрия Николаевича Блудова , или, лучше сказать, только потому, что он сам энергически занялся делом моего несчастного ареста, испортившего все дела жизни моей и навлекшего на меня, считая с 1833 по 1861 год, двадцативосьмилетние непрерывные страдания. Ибо что я такое, как не всероссийский парий по низости подобных и неоправданных явно и официально невознагражденных клевет, озлоблений и притеснений?! - тяготы, которым свидетели мои волосы белые, двадцать восемь лет носимые мною и полученные, подобно Марии Стуарти и полковнику Искре (Иван Искра казнен в 1708 г. за донесение Петру I об измене гетмана Мазепы в пользу шведов), в одну первую ночь ареста. Мне теперь пятьдесят два года, а и тут жизнь бесценна. Судите же, каково было чаять неминуемого расставания с нею на двадцать четвертом году жизни, полной могучих сил по милости Божией и до сих пор нимало неослабляемых, - что же они были тогда?
И каково же было горе расставаться с жизнию и всеми ее радостями в те лета? И вот почему, не черня моих белых волос, я ношу их таковыми, какими тогдашнее горе сделало, чтобы они были свидетелями бедствий моих, стольких несправедливых обвинений и претерпенных страданий за Святую Церковь Божию пред лицем Вседержителя миров, Всетворца Бога нашего и всеми людьми и чтобы они хотя когда-нибудь да исходатайствовали бы мне от Государей Императоров полную защиту противу всех дерзающих считать жизнь мою не только возмутительницею против законных, установленных Богом властей, но даже хоть сколько-нибудь имеющею поползновение на умаление самодержавственной власти.
Это обстоятельство есть чистое действие тех же злых духов - о явном нападении коих на меня будет мною в возможной подробности изложено ниже сего - и служит как бы прологом, если дозволят мне употребить это литературное выражение, к той великой и всесвященной драме Божественных заступлений, которыми Господь Бог изволил всебогатно осчастливить духовно меня впоследствии. И я нелишним считаю и даже в непременную обязанность ставлю себе несколько распространиться о сем моем аресте за Воронеж, мне сделанном в Корсуне и Симбирске, ибо тут страдало и до сих пор еще по неуяснению явно правды Божией страждет не только память высокопреосвященного Антония, но в лице его, как уверял меня и разъяснял мне то в 1833 году предместник предместников ваших митрополит Серафим, и добрая слава Святой Божией Церкви Вселенской. Если я этого не просил прежде, то потому лишь только единственно, что высокопреосвященный Антоний запрещал мне делать то при жизни его, говоря следующими словами: "По всему видно, что высокопреосвященный митрополит Серафим есть великий святитель Божий, и кроме совпадения слов его, пророчески сказанных Вам, со словами великого старца Серафима Саровского - Повинися Господеви и умоли Его и Той сотворит и изведет яко свет правду твою и судьбу твою яко полудне, достопримечательно и то его мнение, что в аресте Вашем обижены не Вы только одни, но не только я и все почтенные деятели в пользу открытия святонетленных мощей святителя Митрофана, во главе которых стоит преимущественно Сам Великий Государь Император Николай Павлович, но и самая Святая Церковь Божия. И я бы сей же час готов был сделать все в защиту не только Вас, но и самого себя противу столь низких обвинений, что будто бы мы с вами бунтовщики и заговорщики противу самодержавства Их Императорских Величеств, но, оправдывая Вас, я и себя невольно буду оправдывать, славить себя или трубить о себе, вот почему я прошу Вас, потерпите со мною поношение Христово в течение жизни моей; а когда не будет меня на свете - рцыте во ушею всех, яже видите и слышите, и о грешном Антонии. Я знаю, что Вам дал Бог мужество и Вы не побоитесь убивающих тело, души же немогущих убить, а Господь Бог дивен сый во святых Своих предстательством Преблагословенной Владычицы нашей Приснодевы Богородицы - и явной Заступницы Вашей - молитвами же святителя Николая, и святителей Митрофана и Тихона, и великого старца Вашего Серафима, и с тем вместе и моими грешными сомолитствованиями вся воздаст Вам во время свое. Необидлив Господь Бог и не предаст жезла праведных на жребий грешных, а тогда и те слова мои сбудутся, что я говаривал Вам в первый приезд Ваш в Воронеж, что великою радостию утешит Вас Господь Бог и что только чрез наш Воронеж и святителя Митрофана подаст Господь Бог Вам все - и временное, и вечное - дом же мой и моя хлеб-соль да будут навсегда Ваши, ибо Сама Царица Небесная мне велела быть с Вами в таких близких отношениях, сказав мне, что мы оба с Вами служим Ей, Владычице нашей".
И вот, буду же продолжать далее, как было дело ареста моего, за второе исцеление мое, по хронологии жизни моей бывшее со мною в Воронеже 1832 года в ночь на 1 октября, - первое же было от молитв великого старца Серафима в 5-й день сентября 1831 года. По обратном приезде моем чрез Саровскую пустынь из Воронежа в город Симбирск в 1833 году я в видах приобретения себе руки Екатерины Михайловны Языковой - родной сестры известного поэта Языкова , - страстно любившейся тогда мною, что продолжалось более семи лет - с 1830 года, я поселился на всю зиму и весну в этом родовом городе моем. И вследствие еще прошлогоднего 1831 года знакомства с домом исправляющего должность симбирского гражданского губернатора Александра Михайловича Загряжского сошелся с ним на такую дружескую ногу, что по его личному всегдашнему братскому убе-ждению должен был поставить мои отношения к нему лишь на "ты". В этой интимности он нередко передразнивал Государя Императора Николая Павловича, садясь на свою трость, как на лошадь, и разъезжая на ней по кабинету губернаторского дома, представлял, как он являлся перед рядами войск на параде и, прокричав им: "Здорово, ребята", немедленно на их: "Здравия желаем, Ваше Императорское Величество. Ура!", заканчивал: "Спасибо, ребята", - или как он будет уговаривать султана турецкого Магмута об оставлении магометанства и приеме Православной веры Христовой, - всевозможно опошливая этот насмешливый разговор, прибавляя всегда, что не только Бегичев , губернатор воронежский , Павлов и другие мои знакомые воронежские, но и сам высокопреосвященный Антоний ханжат из угождения Государю Императору, подханживая под его будто бы неискреннее благочестие, что они все люди негодные. Я смягчаю выражения, пиша о святом предмете, ибо он выражался гораздо дерзчее. Когда же в общую дружески-братскую на одной квартире нашей бытность в уездном городе Корсуне на ярмарке 1833 года он упросил меня, чтоб я купил за двадцать пять рублей ассигнациями "Думы" Рылеева и сонеты Мицкевича , несмотря на то что я не хотел покупать и иметь у себя контрабанды, - и по силе этой-то контрабанды и продававшихся дорого, - и просил их читать ему вслух, то всегда придирался, что будто бы я с глубоким бунтовщическим сочувствием читаю их, и, несмотря на уверения, что я сочувствую высоте выражений поэтических, глубине мыслей, знанию сердца человеческого, а не бунтовщическим проявлениям идей законопреступных, он всегда, бывало, как бы выпытывая из меня, говаривал, а "что ведь они хорошо так думали и чувствовали?". Я стократно ему отвечал в одном и том же тоне, что хотя бы я был и более притеснен в России, чем Рылеев и Мицкевич, но никогда не считаю и не почел бы бунтовщических чувств их добрыми и тем более достойными подражания, и если бы еще более стеснен был от самого правительства русского, то и тут никогда бы не решился на ненависть к Самодержавному, Владеющему Россиею Дому Романовых, потому что истинный христианин есть неизменный добровольный Христа ради раб всякого православного христианского Государя. Но он, Загряжский, переходя от одной пошлости к другой, о коих считаю нелепым и поминать подробно в благоговейном рассказе о действиях Промысла Божиего, на мне бывших, дошел наконец до такого неистовства, что дерзнул страшно похулить и Самого Государя Императора Николая Павловича!! В порыве справедливого негодования я по чувствам верноподданного готов был бросить в него креслами, чтобы в мгновенье прекратить дальнейшие хулы его на Государя, но, подумав, что тут никого, кроме Бога и секретаря, не было свидетелей, и зная, что секретарь не выдаст своего начальника губернии, отдал Богу все на суд, сам же решительно сказал, что я прекращаю с ним всякое знакомство как с человеком, не только не заслуживающим никакого уважения, но законопреступным против Высочайшего Самодержавства, и хотел прямо ехать в Воронеж к перенесению мощей святителя Митрофана, почему и пошел на другую квартиру, где стояли люди мои и экипаж с лошадьми. Тогда он так испугался, что в глухую полночь, бывши в халате, побежал за мной по площади ярмарочной в городе Корсуне, со слезами умаливая, чтобы я к нему возвратился, что он только меня испытывал, верен ли я Государю Императору, и что он, убедившись будто бы в том, просит у меня в этом искусе извинения и будет всеподданнейше ходатайствовать у Государя для меня прибавления к моей фамилии название "верного", то есть Мотовилов "верный", как есть Шервут "верный" . Подумал, подумал я, что он это все нагло лжет и обещает это из низкой трусости и что на деле ничего подобного не сделает, но вместе с тем и рассудил, что кто же поверит мне, неслужащему действительному студенту Императорского Казанского университета , двадцатитрехлетнему, чтобы я был верный и, может быть, самый вернейший из верноподданных Императорам Всероссийским, когда донесу на него с подробным описанием всех выше слегка помянутых его пошлостей, и воротился по его просьбе в общую нашу с ним квартиру.
Грустно и смешно описывать хвастовство его, какими наградами осыпать он хотел меня, исходатайствованными от Государя за мою твердую верность Его Императорскому Величеству, не буду говорить и о том, как подано было несколько бутылок шампанского, будто бы за здравие Государя Императора, в самом же то деле для того, чтобы выпытать то, чего ему хотелось наклеветать на Воронеж, и о прочем довольно нелепом его обхождении в течение вечера этого со мною, с разнообразными придирками к разным предметам. Но каково было мое удивление, когда на другой день вместо фамильярного невольного обращения с губернатором на "ты" вдруг мне было объявлено, что я нахожусь под арестом его превосходительства со всевозможными прибавлениями разнообразных великоинквизиторских хотя и глупых, и смешных, но все-таки до неимоверности обидных дерзостей и всевозможно притеснительных мер его превосходительства, в подробное изложение которых не вхожу по уважению к священному содержанию письма моего к Вашему Высокопреосвященству. Но тем не менее не могу же умолчать и о том, что вся сущность великоинквизиторских требований помянутого губернатора Загряжского состояла лишь единственно в том, чтобы я решился оклеветать духовного благодетеля моего архиепископа Воронежского и Задонского Антония , губернатора воронежского Бегичева , Павлова и других, что будто бы в Воронеже есть тайное общество Всероссийское, которое, как я уже поминал о том и выше сего, хочет под предлогом распространения в России Христианства учредить конституционное правление и что я или член-агент этого общест-ва, или по крайней мере жертва его злоумышлений на поколебание и ослабление Самодержавств Императоров Российских, что если я решусь хоть по крайней мере утверждать это или дать приличное подозрение на нечто подобное, то и тут он исходатайствует мне кроме вчерашнего обещания дать еще к фамилии моей, Мотовилов, прибавление "верный Богу и Государю", но и производство прямо из действительных студентов в действительные статские советники, звание камергера Двора Его Императорского Величества, Андреевскую ленту и, наконец, что мне еще более того могло быть драгоценно - именно то, чтобы Государыня Императрица Александра Федоровна сама не только высватала за меня Екатерину Михайловну Языкову - страстно любимую тогда мною, - бывшую потом за Алексеем Степановичем Хомяковым , но и то, чтобы сама же Государыня соблаговолила быть нашею посаженою материю. А в противном случае угрожал, что он не только лишит лишь древнего нашего более нежели тысячелетнего боярства славянского, но и еще закончит если не колесованием -пятереньем или повешением, то, по крайней мере, по самой умереннейшей мере при Всемилостивейшем Его Величества сострадании к моей простодушной по молодости лет доверчивости, то и тут вечною каторгою на рудниках Нерчинских.
Вот положение, в которое меня поставлял начальник Симбирской губернии в 1833 году, желая или обольщениями честолюбия или сладострастия и угрозами всех возможных жестокостей заставить меня безбожно оклеветать моего благодетеля и других христолюбивых помощников и сподвижников моих в деле открытия мощей святителя и угодника Божиего Митрофана. А когда ни в том и ни в другом не мог успеть, ибо я, по завету родителя моего, завещавшего мне лучше в лапти обуться, да правды держаться и никогда не изменять истине, коего держались предки наши всегда и везде и во всем, были милованы Господом Богом и хранимы Его благостию, решился на всевозможные страдания, лишь бы только не оскорбить ничем великого иерарха Божиего и не солгать на него или, что одно и то же, на Святую Церковь Божию, то он арестовал меня, обобрал все бумаги мои и при донесении своем послал их к министру внутренних дел господину Димитрию Николаевичу Блудову .
В донесении же своем, которое, впрочем, показал мне, он писал господину министру, что, арестовав симбирского помещика, действительного студента Мотовилова и отобрав от него все его бумаги, он был к тому возбужден следующим. Первое, что Мотовилов познакомился в Воронеже с людьми известными. Второе, что он, будучи недурно образован, хотя и не бегает света, но и не так привязан к нему, как бы молодому человеку его лет следовало. Третие, что о вере он говорит так сильно и увлекательно, что речь его и на образованных людей остается не без значительных впечатлений, и на массу народа, приходящего к нему толпами под предлогом расспросов о его исцелении воронежском, и еще сильнее действует. Так что если какое-либо воспоследует в России движение или переворот, то сторона, на которой он будет, окажется не только весьма значительною, но и сильною, что Мотовилов принадлежит к числу каких-то особенных мыслителей, сущность мышлений которых он, однако же, вполне постигнуть не может, почему на основании сих причин он решился обобрать у меня бумаги все для представления на благоусмотрение его высокопревосходительства в чаянии, что он, как более опытный, может быть, раскроет то, что могло ускользнуть от его пытливости. Не буду говорить о пытках, подобных описанным выше, на разные вариации деланных мне в течение все трех месяцев сего ареста. Должен же сказать, что по высочайшему повелению я был выпущен из-под ареста господином министром юстиции Димитрием Васильевичем Дашковым во время приезда его в Симбирск в 1833 году по случаю отпуска в Ставропольский уезд в имение его. Но и за всем тем губернатор Загряжский , выпуская меня из-под ареста, сказал мне, что я могу ехать всюду, куда хочу, кроме Воронежа.
Это побудило меня прямо ехать в Санкт-Петербург и явиться на лицо господину министру внутренних дел, ныне его сиятельству Димитрию Николаевичу Блудову , который мне изволил сказать, что дело это мое так встревожило Государя императора, что он приказал немедленно ему самому заняться им. Два месяца переписывали набело бумаги мои, и месяц он сам составлял всеподданнейший доклад по оному. Но что в результате оказалось, что, кроме богословско-философических мнений религиозных и верноподданнических усердных к Его Величеству чувств, он ничего более не мог найти в моих бумагах и что по высочайшему повелению был сделан выговор Государем губернатору и меня велено освободить. Когда же я просил господина министра оправдать меня явно и вознаградить за претерпенное несправедливо страдание во время ареста, то он сказал, что Государь император в Штеттине и что до возвращения Государя он приглашает меня к себе на дачу - на обед, нарочито для меня им назначенный, чтобы подумать между тем, какое вознаграждение мне можно будет у Государя за то ходатайствовать. Хотя я вполне понимал, что мне могла предстоять самая блестящая карьера в жизни и что, разумеется, никакими благами в жизни я не мог бы быть отторгнут от удовольствия быть на министерском для моей личности предложенном обеде. Но память моего согрешения пред Богом и высокопреосвященным Антонием и неведение, как на это благоволит взглянуть Господь Бог с высоты Своего Престола, заставила меня прибегнуть лишь к Самой Царице Небесной, как всегдашней Заступнице моей, с усердною мольбою, чтобы явила мне, что делать: ехать ли на столь драгоценный по высоте чести, деланной мне, министерский обед или в Воронеж, и когда три раза выпал мне жребий ехать в Воронеж, то сколько ни рад я был благосклонности министра, а поехал прямо в Воронеж - накануне обеда сего.
Я не пишу историю жизни моей, а вскользь перебираю только те происшествия, которые по крайнему разумению имеют связь с моим главным до сей записки относящимся делом, и потому, умалчивая о многом, скажу, что в сей приезд мой в Воронеж, второй в жизни моей, высокопреосвященному явилась Царица Небесная и изволила ему сказать, что он напрасно меня пожурил за слово мое, что я служка Серафимов, и прибавила, что я Ей Самой служу, приказывала ему быть нам в близких между собой сношениях, как одинаково Ей служащих и под одним Ее небесным покровом находящихся. А святитель Митрофан приказал ему, чтобы он объявил мне сими словами о величии раба Божиего Серафима: "Скажи Мотовилову: зачем знавшие Серафима ищут помощи еще и Митрофана себе, разве они не знают, что Серафим такую же, как и я сам, получил благодать от Господа.
У тебя тут есть сироты отца Серафима*, они принесли тебе частицу камня, на котором Серафим боролся с бесами 1001 день и 1001 ночь и победил их. О чем он сам при жизни своей лично Мотовилову подробно рассказывал, то скажи ему, что этот камень за такой подвиг - ради Христа претерпенный Серафимом - получил дар чудотворений, именно, что пьющие воду с него будут получать исцеления от разных болезней, а хранящие его у себя с верою будут избавляться от козней бесовских. Так пусть он даст одной из них, болящей, испить воды простой, которою сперва облить этот камень, и она исцелеет". И приказал святитель, чтобы я, Мотовилов, всенародно объявлял сии слова и всем раздавал осколки камня сего, что не только я, но и другие, с передачи моей слов святителя Митрофана с того самого 1833 года, стали делать. О каковых словах я имел счастие чрез господина министра Императорского Двора его сиятельства графа Владимира Феодоровича Адлерберга доводить и до высочайшего сведения, при всеподданнейшем представлении Высочайшим Особам Императорской Фамилии изображений великого старца Серафима, рисованных на осколках камня сего в 1854 году. (Анна Лаврентьевна Лыжина под *37, исцелена святителем, как значится в книжке современной его исцелений, Анастасия Куликовская и Анна Феодоровна Дивеевская. - Примеч. Н.А. Мотовилова) Пропускаю все затем прошедшее почти около года время по осень 1834 года и приступаю к описанию самого страшного и явного нападения на меня уже не людей, смущаемых бесами и служивших орудиями неисчислимых козней их, но самого беса, и притом самого хитрейшего именно же: Аббадоны или Аввадоны - по-гречески же Апполиона и второго по Люцифере, то есть Деннице - главном и начальнейшем из всех отпадших от Господа Бога ангелов. При этом случае я не могу не привести слов древних сказателей о дивных аскетических происшествиях: "имите ми веру, отцы и братия, яко все глаголемое мною истинно", - потому что при современном ложном направлении человеческого просвещения, выражающим себя мнимым прогрессом и цивилизациею, и эмансипациею от всего христианского, - это, разумеется, почтется чистейшею рутиною, - а меня будут выдавать за сумасшедшего в полном смысле слова, за изувера, за мистификатора, за ханжу и за прочие поносные эпитеты, придаваемые христианам, боящимся Бога и хранящим заповеди Его, но, как бы то ни было, вручаю судьбу мою вполне Вседержителю Богу, сохранившему меня доселе чрез пятьдесят два года от пагубных наклонностей Аббадоны, имя которого толкуется истребителем, и повторю в начале сего мною сказанное, что слово Божие не вяжется, хотя бы кто вопреки воле Божией и вздумал оное чем бы то ни было связывать. Было же это так.
Осенью 1834 года, бывши в Воронеже на памяти моего исцеления, то есть на день Покрова Пресвятой Владычицы нашей Богородицы, я после оного пожелал ехать в Курск, на родину батюшки отца Серафима, как для собрания сведений у родных его и близких знакомых, еще в живых находящихся, о первых летах его жизни, так и для покупки двух тысяч дерев яблоней для насаждения в его Мельничной Дивеевской общине сада, о коем он меня, между прочим, сам еще при жизни своей просил. Высокопреосвященный Антоний, от коего я ничего не скрывал, сказал мне: "Я бы советовал погодить и пожить здесь в Воронеже, понасладиться благ Господних, которыми, я вполне убежден, за все Ваши злострадания все-таки не иначе как чрез Воронеж вознаградит Вас Господь и в сем веке, и в будущем. Мне кажется, что намерение Ваше ехать в Курск неполезно будет для Вас. Мне сдается, что тут кроется какая-нибудь кознь бесовская, то или вовсе отложите эту поездку, или по крайней мере повремените, не даст ли Господь мне пояснее узнать, что это сердце мое вещует, что от этой поездки не будет Вам добра". Но я был столько безрассуден или судьбам Всевышнего угодно было попустить мне то, что я последовал не совету его благому и отеческою любовию ко мне возбужденному, но неосновательной воле сердца моего, внутри себя полагая, что будто бы я кое-что в путях Господних разумею и доволен сам по себе один, без отчета кому бы то ни было на свете, управлять путями жизни моей, и отправился в Курск. Но опять пропускаю все подробности разнообразных искушений, бывших сверх чаяния моего со мною в пути сем, хотя Господь и защитил меня; но много растерял я благодатных милостей Божиих, полученных мною в большом избытке в Воронеже в этот приезд мой к святителям Воронежским: Митрофану и Антонию. Скажу только, что в Курске , в гостинице Полторацкого, где я около недели простоял, стали явно нападать на меня бесы и видимым образом терзать внутренность мою и все тело и в насмешку надо мною и тем, что я сочинитель службы святителю Митрофану и что высокопреосвященный и до тех даже пор всетаки не представил ее Государю Императору, говоря о том между собою, по-славянски прибавляли: "рцы же ми, брате мой, яковая бывает кончина таковым людем?" - " Сицевая " (таковая, соответственная), - отвечал ему другой. И они начинали рвать меня со всех сторон, разрывая по видимому и по чувственным ощущениям на куски тело мое и плоть мою.
Я хотел было омыть себя всего святою Богоявленскою водою или из источника батюшки Серафима, взятою и имеющую, по собственным словам Царицы Небесной, сказанным великому старцу, равную благодать с водою из источника Вифезды , известного из Евангелия по благодатности своей. Но последнюю, как оказалось, я выпил всю до капли, недоезжая еще до Воронежа, ибо ехал туда не прямо из Саровской пустыни, где сей источник находится, но чрез Симбирск, Хвалынск и Пензу, и первая испортилась в дороге, каковая порча знаменовала, что благодать Божия отступила от нее. Я хотел было испить воды с чудотворного камня отца Серафима и омыться ею. Но и камень куда-то пропал, или я потерял его дорогою, хотел покуриться ладаном, из Дивеевской обители Мельнической Девической взятым, а также из Сарова и из Воронежа особо хранившимся у меня; но и их растеряли дорогою. Стал креститься, но рука ослабевала от творения на персях и на челе знамения крестного, онемев, не могши более ограждать меня крестом, и муки снова начинались с большею яростию и с злейшими насмешками, отчего, изнемогая вовсе от страданий, я едва не лишился рассудка, и мне бы скорее торопиться возвратом в Воронеж, а я по совету одного человека поехал в Белгород, уездный город Курской губернии. Но там у святителя Иоасафа Горленки, когда надели на меня его митру архиерейскую, то голову мою так сжало и стеснило мозг мой, что слезы брызнули из глаз и искры посыпались. Я думал, что тут же умру, после же бесчисленных искушений по дороге из Белгорода до Воронежа, в которых будучи и сам не понимаю, каким дивным Господу единому доведомым способом Бог сохранил меня от греха. Я очутился в такой и кроме того уже явной борьбе прямо уже не со страстьми моими, но и с бесами - отдельно, что они стали вслух разговаривать со мною: "Куда ты едешь теперь и зачем едешь в Воронеж? Поезжай в Симбирск, там ждет тебя Катинька Языкова , а тут чего ты дождешься от Антония. Он и службы Государю не представил, и другого не получишь ничего, да и остальное все растеряешь. Поезжай лучше в Симбирск". Но когда я утвердился в мыслях ехать прямо в Воронеж к высокопреосвященному Антонию и твердо решился на то, сказав в сердце своем: нет, что бы ни было, еду прямо к отцу и благодетелю моему духовному и буду просить прощения во грехе моем хулы на Духа Святого. Тогда бесы с громкими восклицаниями напали на меня: "А когда так, ты не хочешь нас слушаться, а хочешь ехать к Антонию твоему в Воронеж - поезжай же, ну так вот, он и отнимет у тебя твою Катиньку". "Нет, - отвечал я, - Бог обетовал мне ее". "Обе-товал, - отвечали они, - посмотрим, как ты получишь ее, эту обетованную тебе. А вот увидишь, Антоний отнимет ее у тебя, а лучше нас послушай - поезжай в Симбирск, Катинька будет твоя, и насладишься всеми благами земными". "Нет, - отвечал я, крестясь со всех сторон, - нет, что бы ни было со мной, как бы ни устрашали Вы меня, а я все-таки в Воронеж прямо еду - и никуда помимо Воронежа сворачивать не хочу". "Ну, когда так, - крикнули они разом, - так уж мы с тобой по-свойски разделаемся".
Страшное темное холодное облако влетело в тарантас, руки мои опустились, я не мог уже креститься более, ноги вытягиваться стали, рот невольно кто-то разжимал, как я ни стискивал зубы и губы, рот растворен был широко, а темное облако холодным и отвратительно вонючим потоком стало как бы вливаться мне в рот и горло, проходя в утробу мою, и когда все вошло в меня, то рот сам затворился, зубы сцепил кто-то извнутрь меня, и в одно мгновенье от почек огненный поток с самым жгучим ощущением потек по спинному хребту и мозгу, в нем находящемуся, прямо в головной мозг мой и схватил меня за темя, сжав его у себя, как бы зубами во рту, распер всего меня, упираясь в пальцах рук и ног моих, так сильно стал жать меня, что я всю дорогу до Воронежа во время этой последней станции лишь только икал да икал беспрестанно. Приехав же в Воронеж, когда я пришел к высокопреосвященному Антонию, то он, видя мое страшное внутреннее бедствие и проразумевая духом, что со мной сбылось, прослезился.
"Как Вас Бог милует?" - вспросил он меня. "Я согрешил пред Богом и пред Вашим высокопреосвященством, - сказал я ему, - что, не послушав отеческого совета Вашего, поехал в Курск. "Что делать, - сказал он мне, - испорченное Бог один силен исправить, паки и восполнить Своею благодатию и оскудевающее восполняющею, по крайней мере хотя отчаянию не предавайтесь, Петр и Иуда оба апостолы были и равных дарований сподобились Духа Святого, и оба согрешили одинаково равным падением. Отцы Церкви Святой не полагают разницы в тяжести их грехопадений, но как оба одинаково погибнуть могли, так равнообразно оба же и без всякого препятствия получили бы, и полное всепрощение, и полную даже преизбыточествующую и противу прежнего множайшую благодать, но один шед удавился, и сколько ни просил его Господь со Креста Своего, еще не отойдя от сей временной жизни, чтоб он не отчаивался; что Он его простит, и прощает, и вчинит его в первый апостольства чин, но он и Его милостивого зова на спасение не принял, а совершенно предался отчаянию и оттого единственно погиб, удавившись, проседшейся утробе его, что сам себя уверив вопреки слова и уверения Христова, что будто бы грех его столь тяжек и велик, что и прощенным быть не может. Вот вина погибели Иудиной, вот отчего отчаяние называется тягчайшим грехом из всех грехов на свете. Ибо оно есть отвержение Всемогущественных Сил благодати искупления, дарованных нам бесценными заслугами страданий Христовых, и это-то есть истинная хула на Духа Святого, ибо если целого мира грехи Христос на себе понес, то наших ли грехов не сможет снести и омыть Пречистою и Животворящею Кровию Своею и наших ли язв душевных и телесных не сможет уврачевать Своею обженною Богочеловеческою Плотию. Так нечего было и Иуде отчаиваться, мог бы и он спастись. Ибо вот другой апостол, именно Петр, одинаково с ним согрешивший, не предался же отчаянию, но шед плакася горько. И вот он не только прощен, не только помянути о нем рцыте же и Петрови, не только он один из двух первоверховных апостолов - опять по-прежнему возлюбленный Господу, но и именно тот самый, про которого Сам Бог Слова сказал ему, ублажая веру его непоколебимую, что "ты еси Петр", то есть твердый, как камень, "и на сем камени созижду Церковь Мою, и врата адовы не одолеют ей". Так вот, на что взирая, чему подражать должно, чтобы и про нас Господь наш возмог священно-тайно сказать, но ощутительно в сердце нашем - и "ты еси Петр" по твердости веры твоей подобно камню, "и на сем камени созижду Церковь Мою" внутрь тебя, "и врата адовы" разнообразных козней бесовских "не одолеют ей", и вселюся в ней, и похожду в скинии плоти твоей, и будеши Мне в люд - святый и избранный, и Аз тебе буду в Бога, и ни во дни солнце не ожжет тебя ниже луна нощию; но Господь покров твой вовеки и Господь сохранит вхождение твое и исхождение твое отныне и до века. Вот на что уповая следует нам ныне стать добре и со страхом Божиим внять спасению нашему, ибо во время благоприятно послушах тя и в день спасения помогох ти, а се ныне время благоприятно и се день спасения ныне настоит нам, ибо Господь говорит: "Призови Мя в день скорби твоея, и изму тя, и прославиши Мя".
Таковыми-то и сим подобными беседами - из глубины отеческою любовию растворенного ко мне сердца своего - высоко-преосвященный Антоний, усладив унылую и в отчаяние чуть-чуть не вдавшую от тяжести страданий душу мою, отпустил меня на квартиру мою. Вот в эту-то первую по приезде моем из Курска ночь с 18-го на 19-е и на 20 октября 1834 года увидел я в первый раз святителя и угодника Божиего Митрофана , который лично сам явился мне во сне, держа в руках огромную железную цепь и большой замок, сказав мне: "Есть мудрость свыше снисходящая но та, не такова - а тиха, мирна, кротка исполнь дел благих и милости, - а это все, что в тебе ни есть, - все от духа злобы". А я, попавши с двенадцати лет в круг и знакомство архиереев русских, - так знал Библию Святую почти наизусть, что мог, если надобность была, хотя по целому пророчеству целиком прочитывать наобум. Я это привожу, разрывая речь святителеву для того, чтобы понятно было, о чем угодник Божий Митрофан изволил говорить, - "а это все, что в тебе ни есть, - все от духа злобы?, - ибо, как увидим далее, было нечто и от милости Божией, как он же сам изъяснил архиепископу Антонию, сказал мне святитель в эту ночь, - и явление свое первое во сне: "Вот смотри, враг диавол, как камень, залег в тебе, и посмотри, сколько в тебе осталось человеческого духа твоего". Он указал мне на ту высунувшуюся возвышенность горла, которую в просторечии кадыком зовут, и мне каким-то образом у самого себя видно стало на этом месте небольшое, с пятак медный, беловатое пятно; а все прочее тело мое, как уголь или сажа, показано было все черным. И затем сказал мне святитель Митрофан: "Но я помогу тебе". Взявши цепь в обе руки свои, стал оцеплять в руках, ногах и во всем во мне бывшего духа злобы - в виде темного облака, вошедшего в меня, как я выше пояснил, и, обложив его цепями во всех частях тела моего, запер концы цепи сей на замок, повешенный на языке моем, и, взяв ключ от него к себе, прибавил: "Вот я связал его теперь, чтобы он не истребил тебя, а ключ у себя буду беречи до времени". Благословив меня крестным знамением, скрылся от очей моих.
Проснувшись на другой день, утром пошел я к высокопреосвященному Антонию, и он меня встретил следующими словами: "А ныне в ночь посетил меня святитель Митрофан и сказал мне, что он оковал в нынешнюю ночь цепями великого врага церковного и запер его на замок до времени, а ключ от него к себе взял". Я сказал, что это меня оковал святитель Митрофан цепями. "Нет, - отвечал высокопреосвященный и, вероятно, отвечал не мне, но бесу, вошедшему в меня и связанному цепями святительскими. - Нет, Николай Александрович Мотовилов - сын Церкви Божией и Царицы Небесной слуга, его нечего оковывать, а тебя окаянного действительно связал святитель Митрофан, чтобы ты не вредил рабу Божиему Николаю.
А Вы, - продолжал он, обращаясь ко мне, - не отчаивайтесь и благодарите Бога за то, что хотя Он и посетил Вас такою скорбию, попустив врагу так озлобить Вас подобным бедствием, но Господь оставил Вам разум в полном действовании и память и волю не допустил у вас лукавому связать сетями своими хитросплетений".
Ибо я, видев, что делается во мне, рассуждал так: "Что, сколь ни велико было тогдашнее бедствие мое и мне грустно было, что несмотря на любовь мою к высокопреосвященному, такими терзаниями, страхом и муками нерасторгнутую, а Господь попустил врагу вселиться в меня, человека Своего, всеми силами души, и духа, и плоти ни к кому, кроме Господа Бога, не хотевшего привергаться, ибо если и Языкову любил - страстно, - и желал непременно получить в жену, то любил как обетованную от Бога невесту, хотел иметь ее женою непременно, а не какую-либо другую, то потому, чтобы слава имени Божиего не хулилась, что вот-де обетовал Бог, да где же Его обетование?. И потому мне безмерно тяжко было страданье не по физическим, но по моральным - духовным страданьям, но и за всем тем остатки здравого смысла говорили мне: "что же делать, вероятно, так Богу угодно, чтобы я страдал всю жизнь мою от рожденья. Ибо вот Давид - избранник Божий и Богопомазанный Царь возлюбленного народа Божиего, а и тот некогда пены точил из уст, притворяясь бесноватым, когда бегал он от врагов своих. Он был праведник и то притворялся, я же - грешник и за грехи свои достойно и праведно наказуюсь таким страшным бедствием.
А хотя враг диавол и действительно, как камень, залег во мне, но лишь бы Господь Бог не оставил меня Своею благодатию, то враг диавол не одолеет силы Христовой, и истинный камень - Богочеловек Иисус, если захочет, то раздробит всемогуществом Своим в мелкий песок этот богопротивный и законопреступный камень и до конца истлит все козни его, на меня им воздвигнутые, и подаст некогда мне над ним всесовершенную победу, как некогда дал батюшке отцу Серафиму победу над бесами после 1001-дневной и 1001-ночной борьбы его с ними, дарованной ему предстательством Пресвятой Владычицы нашей Богородицы, и что, верно, для этого-то предупредительно и рассказывал мне батюшка отец Серафим про эту дивную, всепобедную борьбу его с бесами, что я сам должен буду некогда ее испытать?. И эти- то мысли проливали некоторый свет духовный и малую отраду в угнетенную столькими скорбями исстрадавшуюся душу мою.
Но тут не конец, а только начало моих безмерно тяжких страданий. Высокопреосвященный Антоний утешил и ободрил меня продолжительною духовною беседою, между прочим, еще сказал мне о святителе и угоднике Божием Митрофане. Что когда пришло ему помышление, что кто же согрешил, Мотовилов ли, я или родители его, что он так тяжко страждет, и с которого времени началось в нем это бедственное страдание, то святитель отвечал ему: "Неужели ты забыл слова евангельские, по подобному случаю, когда ученики Господни вспрашивали Богочеловека Иисуса, кто согрешил, сей ли, или родители его - про слепорожденного, - а Мотовилов хотя и не слепорожденный, но страждет с Крещения своего, - так и про него Господь отвечает: ни сей ни родители его, но да явятся дела Божии на нем. Родители его были добрые и верные Христу Богу христиане. И он есть им Богом обетованное чадо, и до Крещения своего ничем не мог прогневать Господа Бога, так и ему дано страдать от самого Крещения и, по слову апостола, не токмо веровати, но и страдати, но не с тем, чтоб погибнуть в безотрадном страдании сем; но да явятся дела Божии на нем по чудному Промыслу Божиему, допущенные ему изведать на самом себе. Вспроси его: как он родился, что было при Крещении его с ним и как и когда наречено ему имя? Он скажет тебе, что имя ему дано святителем Николаем Чудотворцем за несколько лет, не только до рождения его, но и до самого бракосочетания родителей его; что во время Крещения он закричал чрезвычайно громко, и из черных как смоль волос сделались белые как лен, и все подумали, что он громко закричал единственно потому, что вода была очень холодна и он испугался холода. Но это произошло оттого, что при сошествии благодати Святого Духа на крещаемого дозволено было в то же время и бесу войти в него и разбить весь состав его, чтоб можно было ему вместиться в нем, и вот от этого-то лишь только и закричал он так страшно. Он скажет тебе и то далее, что он должен был долго страдать на первом году и врачи называли болезнь его каменною болезнию ; но это была боль от вселившегося в него по допущению Божиему беса, производившего в нем эту боль.
Вспроси его, были ли с ним после этого и такие странности, что, например, он согнется в кольцо, закинув ноги за уши, и на спине завертится, как кубарь, так что уже не видать ребенка, а только один вертящийся круг живого существа вместо неодушевленного, вертимого постороннею силою, потому что неужели младенец мог сам это делать? Тебе именно говорю, что это в нем действовал бес, тем более что по окончании работы этот враг мгновенно развертывал его и ударял руками и ногами об пол, чего он сам делать не мог, почему родители его, не зная, что в нем делается, и подстилали кошмы и подушки в той комнате, где он проводил бессонные ночи, ибо до трех лет он спать по ночам не мог, а утешался, только глядя на звезды и месяц, и, дождавшись восхода солнечного, лишь тогда засыпал, и многие другие странности, будто бы капризы его, происходили лишь только от действий в нем этого же беса. И вот за то-то и для того-то, чтоб он не погиб от его злоумышлений бесовских, и дана ему благодать Божия, что он сподобился многих истинных видений и откровений Божиих; для того-то Господь свел его с великим старцем Серафимом и с тобою, и вот нам дает помогать ему, чтоб защищать его от действий врага диавола и всегубителя, которому хотя и дозволил по Своему непостижимому Промыслу вселиться в него в час Крещения его, но не для того, чтоб погубить его, а для недоведомых судеб Своих, причину коих Он Сам откроет, когда изволит и тому предопределенное время придет". Далее святитель приказал меня отчитывать , что поручено было высокопреосвященным Антонием духовнику его собственному отцу Варлааму. Но прежде всего мне велено было отслужить молебен с водоосвящением святому Михаилу Архистратигу, и когда я отслужил молебен в Архангельском соборе чрез очередного служителя церкви, то бес так стал жечь меня, что с кожи моей явственно стала по нескольку раз в день сходить сажа. Я принужден был неоднократно сменять белье почерневшее, как будто вынутое из трубы, потому что вместе с тем и пот выходил из меня, по нескольку раз умываться в день, иначе лицо мое было подобно лицу эфиопа от сажи, выходившей извнутрь и покрывавшей его чернотою. Невозможно никаким словом описать, никаким умом без этого ужаснейшего опыта придумать, как неизъяснимо страшны, тяжки и, когда бы свыше Бог ни посылал силы, неудобопереносимы эти вечные муки, продолжавшиеся со мною около трех суток сряду без самомалейшего хотя бы на миг времени послабления, так что я и спать в эти трои сутки не мог, а если что и пил, и ел я по немощи плоти человеческой, не могущей жить без пищи, то все это мигом исчезало внутри меня, как будто бы вовсе не пил и не ел. И кто-то невидимый, но милостивый и добрый до меня, голосом тихим и ощутительно смягченным говаривал мне во все это время.
И как пишу это теперь 1861 года в 12-й день августа, накануне открытия мощей святителя Тихона Задонского, в монастырской келлии Богородицкого монастыря, то сдается мне, что все то говоривший со мною был великий старец Серафим, коего душа и дух часто являлись высокопреосвященному Антонию, заявляя и при всей высокоблагодатной и многомогущей святыне его еще при жизни в нем бывшей, все то, что, как видим из житий канонизированных святых, по непостижимости судеб Божиих могло и от их духовной острозрительности иногда ускользать из видимости. Ибо Един Бог всесовершен во всем и Всевидец во веки всех грядущих веков, ибо и несоделанное Его рабами видесте Очи Его, и в книзе Его вся написано суть, не только написано, но и во дних своих созиждется непременно, ибо Един Свят, Един Господь, вполне Всемогущий Господь Бог наш Иисус Христос во славу Бога Отца. Аминь. Ибо изыдет из уст Его глагол и не возвратится к Нему тощь дондеже исполнит вся елика восхоте Душа Его. Вот ведь каковы будут-то муки огня гееннского и того несветимого и негасимого пламени, в коем грешники будут вечно гореть не сгораючи и в коем богатый, мучимый нестерпимою и ничем не утолимою жаждою, просил у Лазаря, убогого в жизни сей, но богатого в жизни будущего века - и на лоне Авраамовом упокоеваемого, хоть каплю воды для утоления жажды своей, и не получил, потому что не попекся об исполнении заповедей Господних и хранении Закона Божиего в здешней временной жизни, а потому лишился отрады в жизни будущего века. Ибо здесь, на земле, есть время спеяния и добра, и зла, а там - время жатвы и мздовоздаяний комуждо по делом его, и что Бог это мне, кончившему полный курс наук в университете, дает испытывать и вполне чувственно осязать на себе для того, чтобы я всё и ученой собратии моей, а в особенности духовнообразующимся и готовящимся в саны священнические, архимандритские и разных степеней иерархические засвидетельствовал некогда, что мука гееннского огня вечного будет именно такова же и не одною совестию или сожалением о прежних грехах или стыдом и укоризною будут мучиться грешники в аде в начале и потом в геенне, но истинными физическими болями. Ибо по воскресении из мертвых все мы восприимем ту же самую теперешнюю нашу плоть, которую из утроб матерей наших и от семеней мужеских отцев наших получили. Что же говорит апостол о храмине новой, то относится не до плоти нашей, которая будет одинакова такова же и на нас, какова на Господе нашем Иисусе Христе с язвами и прободением в ребра, на Кресте полученными, и доселе пребывающая, в каковой и являлся святым Своим апостолам, уверяя их ядением и питием, что Он не дух или привидение, но имать и кости, и плоть ядущую и пиющую, каковая и на Царице Небесной, в третьи сутки воскресшей преславно, была.
С каковыми именно плотями, а не иными живут Они доселе на небесех, посещая в них и являясь очевидно и осязательно всем верным и явлений сих достойным рабам Своим. И что лгут новые богословы, что того не будет, чтобы сии же самые наши плоти воскресли некогда, и тем погубляют души, малоутвержденные в вере. И что если они, новые богословы сии, и сами не покаются, и других, соблазненных ими, не привлекут своим всенародным покаянием к вере в истины Божии, мною тогда и на себе самом испытыванные, то есть что муки вечные, проповедуемые Евангелием, будут не привидением, но истиною, таковы, как писано и как я отчасти и на себе самом испытал, - то и они сами на себе самих действительно испытают то же, если не тягчайшее жжение от огня гееннского, которым я тогда горел не сгорая, но видимо для всех по воле Божией по-крываясь сажею в уверение всех того, что муки жжения внутреннего во мне не есть иллюзия или обман чувств; но истинно фактическим событием в глазах свидетелей посторонних оправдываемая Богом, во спасение многих любящих Бога и в справедливый укор ненавидящих свидения Его.
Я все то рассказывал подробно высокопреосвященному Антонию, и он заповедал, "храня до времени все то в сердце и сообщая боящимся Господа Бога, возвестить, когда время придет, и целому миру?. И вот его собственные слова, неоднократно мне сказанные по сему случаю: "А разве на то Господь так много чудодействовал в жизни Вашей и такие дивные дела Свои открыл Вам, чтобы это нужно было только для одного Вас самих утверждения в вере своей? Вы и без таких чудес были бы верны Ему и могли бы спастися; но это нужно было миру - во уверение истины, - что Иисус Христос вчера и днесь Той же и вовеки, что Дух Божий, как прежде действовал в избранных Своих, так и ныне дает, ему же хощет, Свои дарования. Так и Вам это все не для Вас только дано одних, но для возвещения целому миру, о чем, когда не будет меня и кончится термин страданий Ваших, возвестите во славу даровавшего Вам то Господа Бога, в пользу и назидание всем хотящим спастися, и не только им, но и не хотящим своего спасения или не понимающим крайней и необходимой нужды в этом великом деле для каждого человека, потому что Господь наш Иисус Христос и неищущим Его явлен бысть".
Что ныне и делаю сам по его священному завещанию. Но, продолжая рассказ о бедствиях моих, скажу, что к концу третьих суток огонь гееннский, жегший и не сжигавший до смерти, а только неимоверно и неизобразимо мучивший меня, до того усилился, что кости мои в ногах затрещали ощутительно и явственно для меня от пламени, пожиравшего их. И я в неизъяснимо ужасном страхе прибежал к высокопреосвященному Антонию и сказал: "Я погибну вечно, если Вы не дадите мне отрады, у меня ум исступает, я боюсь, чтобы в беспамятстве моем от болезней этих внутренних я не посягнул на самоубийство, но если не поможете, то здесь же и умру у ног Ваших, потому что кости мои трещат от пламени гееннского, пожирающего всю внутренность мою".
Он взглянул на меня своим добропроницательным взором и сказал:
"То-то вот грешить-то мы мастера, а каяться и нет охоты, ведь покаяние-то - не простая лишь только исповедь грехов есть, но и совершенное и полное за них по истине удовлетворение, даже до последнего кодранта , как Спаситель сказал".
Я впал в отчаяние, ноги подкосились, зашатался и упал бы тут у ног его, если бы он сам, бросившись ко мне, не поддержал меня.
"Что же делать, - сказал он мне, - если тяжки Ваши страдания, то уже хотя не отчаивайтесь по крайней мере и надейтесь на непреоборимую помощь Божией Матери и Ее за Вас заступления, вспоминайте все Ее милости, неужели же и после стольких Ею сделанных для Вас вспомоществований Она Вас бросит теперь без отрады; нет, Господь милостив ко всем кающимся грешникам и чрез Нее умоляющим Его о всепрощении грехов своих", - и потом вынес мне большой стакан вино- градного вина какого-то, сказав: "Вот это Вам от святителя Митрофана", дал мне выпить, и, казалось бы, воспаление - если бы то было действительно естественное внутреннее телесное воспаление - могло усилиться, но, напротив того, сладкая прохлада, ослабление и успокоение, проливаясь мало-помалу, стали расходиться по жилам моим. Я чувствовал, как пламень утишался мало-помалу и болезни мои стали быть менее чувствительны мне, и высокопреосвященный Антоний сказал мне:
"Идите к отцу Варлааму теперь, исповедайтесь ему во всех грехах Ваших и причаститесь завтра Животворящих Тайн Господних". И когда я исповедался, то все кости мои как бы распались во мне или рассыпались, и мне казалось, что руки и ноги отпадают у меня, и я принужден был поддерживать руками живот свой на ходьбе, ибо не только казалось, но и чувствовалось, что он вываливается. Когда же я стал причащаться в Крестовой церкви, то правая рука моя так отброшена была наотмашь, не моею, но чужою силою, что чуть не вышибла потира с Пречистыми Тайнами из рук иеромонаха, причащавшего меня. После причащения сего я получил на три или четыре дня отраду. А отчитывание все-таки продолжалось, ибо бес не сказывал своего имени, и немного времени спустя - сколько? - в точности не помню, а лгать на истину Божию и в неважном счислении дней не хочу - напал на меня такой нестерпимый холод или, лучше сказать, лютый мраз, что я не только на горячей лежанке или печке легши, но даже и противу огня, в печи горевшего, ставши никак не мог нимало согреться. И что еще и того страшнее и страннее, что и самый огонь как будто в отношении меня лишился своей огнепалительной силы и не мог нимало сжигать плоти моей - студенее льда охолодевшей, - если бы я, например, клал на горящий огонь руку мою и долго держал оную над ним, то он не только не сжигал, но даже и не согревал нимало ее, а только всю покрывал ее сажею. Услыхав о том, его высокопреосвященство архиепископ Антоний изволил вспросить меня: "Неужели это правда, что Вас и огонь не жжет, - можно ли мне в этом удостовериться?" "Очень можно, - отвечал я, - и это сущая правда, к несчастью моему, ибо я не могу не только гореть или согреться ни на мгновенье, но не чувствую даже и тепла, прикасаясь к огню". И когда подали свечу, то я с четверть часа продержал руку мою над ней, и она не только не опалилась, но даже и не согрелась нимало, а была холодна как лед и только вся покрылась сажею от копоти свечной. Этот нестерпимый холод продолжался двое только суток, в которые я был чисто как окоченелый. Как я жил и мог стерпливать его, должен был бы весьма справедливо сказать, не знаю, если бы не видел чувственно, что и за всею нестерпимостью его Господь Бог милосердием Своим изволил помогать мне переносить это действительно без сей помощи Его совершенно нестерпимое страдание. Ибо кто-то опять невидимый тем же, как и прежде, тихим и любвеобильным - растворенным радушием - голосом разъяснял мне, что это тот самый мраз лютый вечного тартара, ниже всех миров находящегося, и ничем не согреваемого, и ни под каким видом, кроме Всемогущей силы Божией, согреться немогущего; существование которого с прочими муками от Святой Церкви Божией проповедуемыми хотя и отвергают новые богословы, но он действительно существует и будет по преимуществу их жребием в бедственных мучениях гееннских и во тьме кромешной, то есть обретающейся вне всех миров под последнею восьмою твердию, если считать от предвечного Эмпирейского неба, где искони был, есть и будет во веки всех грядущих веков всегда неизменно существовать Престол Всетворца Бога - Триипостасно Единого, а вместе с тем и нераздельно неслиянного, про что в Священном Писании говорится про миры: небеса небес; а про Эмпирейское небо или про твердь под ним сущую: "и вода, яже превыше небес", - и, обращаясь снова к последней, восьмой тверди над бездною, он продолжал: "В каковой бездне тартара суть и пребывают во веки, с огнем гееннским несветимым и негасимым этот мраз лютый и червь неусыпаемый, и смерть вторая, которой и демоны или бесы трепещут, уготованные диаволу и ангелам его".
Потом высокопреосвященный Антоний благословил меня снова причаститься Пречистых и Животворящих Тайн Господних, которыми "всяк оживляется и обожается, ядый же и пияй чистым и сокрушенным сердцем с верою и любовию, - как он прибавил, - и от которых сила и власть диавола ослабляется и совершенно разрушается, если на очищение души же и плоти человеческой и то разрушение власти бесовской изъявляется особою волею Вседержителя Бога".
Но не тут конец испытаниям вечных мук - предназначенным для меня Его благопромыслительною десницею, - и после трех или четырех дней сладчайшей благодатной отрады я испытал на себе еще и вечное третие мучение - это мука червя неусыпающего, но это уже продолжалось только полторы сутки, а и за всем тем это такая страшная мука и во столько крат страшнейшая прежних двух мук вечных же, но показавшихся мне легчайшими противу этой последней и до того ужасной, что при всей очевидной и ясно сознаваемой помощи Божией, подававшейся мне, каким образом я оную вытерпел и до сих пор понять не могу. Эта мука страшнее всех мук на свете, и если она и в полторы сутки или, вероятно, не более пятидесяти часов [продлившаяся] показалась мне так страшною, то какова же она будет в несветимой тьме кромешной в отсутствии всякой помощи Божией и в безотрадной уверенности, что она вечная, ничем не утолимая?!!!
Представьте себе, что в вас кишат, как мошки, ползают, гомозятся, грызут вас во всех частях тела вашего и готовы сейчас же из всех отверстий тела вашего выползти наружу миллионы червей, чтобы покрыть всю поверхность плоти вашей столь же разнообразными, но более лютейшими муками, ибо видимы для глаз и осязаемы руками, без всякой возможности хоть на мгновенье от них избавиться. Вообразите, что все, к чему бы вы ни прикоснулись, все в одно мгновенье, несмотря на то что до этого времени ничем не было вредимо, а тут закишит видимым образом осязаемыми, но вами лишь одними видимыми и осязаемыми, червями, так что вам ни пить, ни есть ничего невозможно, в противном случае принуждены будете и пить, и есть лишь одних этих вечных и ничем уничтожиться не могущих червей. И вы получите только слабое и отчасти познаваемое понятие о том, что это такое - мука вечного неусыпающего червя и что я претерпел в эти должайшими многих столетий показавшиеся мне полторы сутки или пятьдесят часов времени, и едва ли более. Потому что и тут я едва не умер с голоду; потому что мне вовсе ничего нельзя было ни пить, ни есть от ужаса, и омерзения, и неизъяснимой тошноты, неудовлетворявшейся рвотою, ибо сколько сама по себе рвота ни тяжка для человека, а в этом бедствии и она могла бы почесться желательнейшею и сладчайшею отрадою.
"Таково-то будет в вечности страшное мучение этого червя неусыпаемого", - сказал мне прежний священно-тайный, всегда отраду приносивший мне голос благодетельного невидимого существа, присущего тогда мне и все страдания мои подробно мне объяснявшего. И только у высокопреосвященного Антония после этого мучения нашел я первую пищу без червей - поданное мне им яблоко со словами: "Совершишася, не горюйте же - Господь помилует Вас, но когда Он открыл мне о том, что Вам неминуемо предлежит все это вытерпеть, испытуя подробно на себе самом все эти муки, то я смутился и подумал: "Как же это будет? И выдержит ли все это человек на земле?" - то Господь отвечал: "Выдержит - от человек невозможно, но от Бога вся возможна суть. Я так создал Мотовилова, что он выдержит все, и не это еще, ибо он сотворит всю волю Мою - вся хотения Моя испол-нит, ? и тогда Я благословлю его, и, благословляя возблагословлю и умножу милость Мою с ним, так что все удивятся милостям Моим к нему, и тогда-то сбудутся и твои слова, говоренные тобою ему по внушению святителя Моего Митрофана о милостях Моих, обещанных ему тобою". Я, - продолжал, говоря со мною, высокопреосвященный, - дерзнул вопросить: неужели есть еще что-нибудь и этих трех мук вечных страшнейшее? - Есть, - отвечал Господь, - но и это все Меня ради вытерпит Мотовилов, ибо Я положил на него руку Мою, и десница моя совершит в нем все, что Отец Мой благосоизволил, и во всем том поможет ему Дух Святой, от Отца исходящий и во Мне пребывающий и ради заслуг Моих пред Отцем Моим Небесным, за спасение мира подъятых Мною на Себя страданий Моих, в мире посылаемый по умолению Моему Его о том, как равночестного Богу Отцу Моему и Мне Единосущим и Едино-Господственным с Ним во всем и над всем". "Что же это такое? - дерзнул я вспросить Господа еще, видя Его такое милостивое ко мне благоволение. - Увидишь что, - отвечал Господь, - Я тогда скажу тебе, ибо Я не таю от тебя ничего из дел Моих за любовь твою ко Мне и к Пречистой Матери Моей.
И когда вслед за сим начались уже явные страхования и явления бесовские очевидно вкруг меня, то высокопреосвященный Антоний стал дозволять мне чаще причащаться, иногда даже на 3-й день, по два и даже три раза в неделю - друг за другом, - вкушать постоянно одни просфоры, из рук его собственных получаемые, и благословенные хлебы, от него же только мне подаваемые, пить во всякое время Богоявленскую воду, а поутру натощак употреблять артус в пищу прежде всякого съестного, по довольной части принимая его, куриться Херувимским ладаном и переписывать все Евангелие от святого Иоанна Богослова, как преимущественно имеющего власть на уничтожение сил духов злобы и отгнание всякой бесовской прелести и злоковарных их злоухищрений, каковая благодать ему как наперстнику и другу Христову в особенности от Бога дарована.
В одно подобное сему время, когда я занимался перепискою Святого Евангелия от сего евангелиста Иоанна Богослова, явился мне бес - в полном митрополитском облачении в виде одного митрополита, в живых тогда бывшего, - и стал грозно запрещать мне продолжать это занятие, и стал требовать, чтобы я вовсе оное оставил, а слушался бы его одного, потому что он такой-то митрополит и что он столько свят, что подобно Христу Спасителю будто бы дверями затворенными вошел ко мне. Я посмотрел на него, и признаки явной безблагодатности и закоренелой злости были на нем. Я перекрестился. Но он все стоял и даже похвастался, что не боится креста. "Врешь, - отвечал я бесу, - ты не митрополит такой-то, я его знаю и тебя понимаю, что ты бес, но не хвастайся же, что ты не боишься Честного и Животворящего Креста Христова, вот же силою его-то, сокрушающего козни твои, и исчезнешь ты окаянный!". И не знаю, откуда у меня взялась смелость при привидении. Я встал с места и, подошедши к нему, стал крестить его со всех сторон; но когда он, со страшным громом, треском, разметывая во все стороны искры, рассыпался в глазах моих, как ракета, то я так ужаснулся, что едва не умер от страха, и как в чем был (а это было часов в одиннадцать ночи), так несмотря на то, что ноябрь месяц был и зима уже стояла на дворе, прибежал я к его высокопреосвященству.
"Что с Вами? - вспросил меня высокопреосвященный. Я рассказал все и просил перевести меня куда-либо в дом свой. Он отвечал: "С любовию готов сделать все для Вашего утешения и успокоения; но врагу диаволу и в алтаре, и во время священнослужений дозволено действовать свои пакости и смущать даже служащих алтарю во время самой литургии; так будет ли Вам, полно, легче от этого, а молитесь лучше Божией Матери".
И он дал мне тогда списать Псалтирь Божией Матери, сочиненную протоиереем Московского Успенского собора и потом поисправленную немного в Троицко-Сергиевской лавре, и еще печатную молитву Божией Матери, так называемую большую Богородичную молитву, начинающуюся так:
Богородице Дево, радуйся, Благодатная Мария, яко зачала еси плотию Сына Божия. Радуйся, яко Его во чреве Твоем носила еси. Радуйся, яко Его родила еси. Радуйся, яко Его сосцы питала еси. И прочее и прочее. И сказал, что Царица Небесная не только архиепископу Фоте, но и ему самому лично обещала, что, кто читает каждодневно и, сколько может, чаще сию молитву, тот всегда будет состоять под Ее личным покровом, и Она Сама заступит его от духов злобы не толь-ко в жизни сей, но и в день кончины его Сама явится ему, и, взявши в Пречистые руки Свои душу его, Сама защитит от миродержителей тьмы века сего - и в сопровождении Ее сонмом ангелов и архангелов проведет к Престолу благодати Вседержителя и Всетворца Бога нашего и Бога Слова Сына Ее Единородного и Святого Утешителя Бога Духа Святого - и вовеки, - как Едина по Боге Всемогущая удостоит с Ним и с Нею вечно радоватися в невечернем дни Царствия Своего. Сказав это о чудной и всеспасительной молитве сей, высокопреосвященный продолжал: "Отцу Варлааму скажите, чтобы он продолжал Вас отчитывать и настоятельно требовать от беса, как имя его, и кто он таков, и когда вошел в Вас".
И одновременно с сим тяжким явным бесовским на меня нападением сверх помянутых выше благодатных помощей, даваемых мне в подкрепление, и утешение мое, и в защиту от столь жестоких нападений бесовских, приказал он во всех церквах совершать особенные за здравие болящего боярина Николая ектении и молитвы, особо на предмет сей Святою Церковию установленные.
И вот, наконец, на двенадцатом отчитыванье бес отвечал, но при страшном плаче, ко-торый сначала почтен был мною за мой собственный плач. Но силою отчитываний по действию благодати Божией увидал я сам в себе, что это не я плачу сам, но плачет во мне иное и несродное с человеком существо, произносящее следующие слова:
"Я целый век мой был несчастлив - сюда пустил меня Сам Бог, - и тут выгоняют, я Аббадона , который будет жить в антихристе, что же тут еще вспрашивать меня, когда и как я вошел в него и что делал. Митрофан сказывал ему, Антонию, всё, что же еще ему надобно от меня? Сверх того, еще прибавил к тому бес, что он меня три раза хотел утопить в черном озере в Казани и в четвертый раз вогнать в атаманы разбойников, да Мария, разумея под сим Божию Матерь, помешала ему в том, когда троекратно в сиянии огня небесного являла мне икону Свою в темную глухую ночь над черным озером и невидимою силою отталкивала меня от берега над озером, с которого хотел я бросаться в глубину озерных вод, и когда говорила мне от Образа Своего, что Она всегдашняя моя Заступница, и в четвертый раз, когда явилась Сама лично вся в полноте Своего тридневно из мертвых воскресшего всеполно-благодатного триединого существа человеческого приснодевственного, окончательно сказала, что Господь всецело отдал Ей власть и силу надо мной бедным и недостойным великонеизреченных милостей Ее и что только Ее единственным заступлением я был исхищен от всеистребительных злоухищрений. Когда же все то передано было отцом Варлаамом и самим мною его высокопреосвященству архиепископу Антонию, то он на другой день после этого сказал мне:
"А я опять видел святителя Митрофана и говорил с ним о Вас, и вот по какому случаю. Когда отец Варлаам и Вы мне все сказали, о чем бес объявил сам о себе вам, то я подумал: "Что же это значит такое, что святитель Митрофан столько свят, как мне достоверно и яснее многих уверено и изъяснено от Бога, и такую великую силу на изгнание бесов имеет, а бес и после двенадцатого отчитывания не выходит из Мотовилова, что же это значит? Неужели святитель оскудел силою благодатною или бес столько силен этот, что и сила дарований Духа Святого как бы недостаточна на изгнание его, чего, однако же, ни в том, ни в другом случае быть [не может]?"
Так, недоумевая, задумался я о том, что же бы такое значило это? Увидел я святителя Митрофана. "Как ты чуден для меня, - сказал он мне, - сам все можешь сотворить так же, как и я, и знаешь, что и тебя так же бы послушал скоро Бог и мгновенно бы изгнал беса, если бы по смирению твоему не отклонял ты от себя дела сего, а все-таки думаешь, отчего я не изгоняю беса, - неверствию не могло и не может быть во мне места, ибо я давно прешел пределы земные и теперь лицом к лицу зрю его яко же есть; а что было отчасти, то давно миновалось, и по благодати, данной мне от Господа Бога, мне бы стоило только дохнуть на беса - его бы не было в Мотовилове. Но провидению Божиему благоугодно было Самому допустить Мотовилова до такого страдания согласно видам Своего недоведомого и анге-лами Божиими Промысла, и вот он страждет по воле Божией, и это страдание его есть прежде смерти смерть - прежде аду ад, - прежде вечной муки мука. Но и за всем тем это не в пагубу, но во спасение, потому что про грешника даже коринфского, когда хотя он прямо за грех свой казнен был подобным состоянием, хотя и сказано предать душу его сатане во измождение плоти, но и тут прибавлено и то - что да дух его спасется в день Господа Иисуса Христа. Так тем более Мотовилов, страждущий по воле Божией Святой и всегда во всех путях Своих свидений всецело непорочной, праведной, истинной, благой и Всеспасительной всем человекам, не на пагубу отдан ему. Может быть, он и долго еще страдать будет, хотя уже и не так явно, а внутренно - тайно и невидимо для других и для посторонних, но для него ощутительно и тягостно. Скажи ему, что для многих подобные страдания оканчиваются только смертию одною, однако и это не есть кара Божия и отчуждение Божие спасения, но паче милость Божия и взыскание Его нас погибающих в Свою вечную, Его Божественную милость, ибо двух казней нет, и приемлющие по суду Божиему здесь на земле злая и благодушно терпящие это страшное, прежде смерти, адское мучение не только не погибают, но еще и венцов небесных сподобляются, и приум-ножением славы небесной вознаграждаются. К ним-то по преимуществу относятся слова святого апостола: Блажим терпящие - страдания Иовля слышасте и кончину Господню видесте - и хотя Иов видимо на огноище сидел и стражда люте укоряем был от других и от жены своей (Из книги Иова: "За один день сатана обрушивает на праведника множество бедствий: Иов разорен, дети его погибли. Однако Иов не поколебался и стойко выдержал испытания. Тогда сатана предлагает поразить самого Иова, т.к. уверен, что тяжкий недуг заставит его отречься от Бога. Но и тут праведник остается тверд. Одинокий, терзаемый болезнью, сидит Иов в пыли, повторяя: "Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?" В эпилоге святое терпение Иова вознаграждено. Он исцелен, к нему вернулось богатство, у него родились дети, и он "умер в старости, насыщенный днями?".
Но сии в самих себе лютейшее всякого Иовлева огноища явного, тайное огноище, кознями бесовскими устрояемое, носят и более Иова поносимы несносно бывают, ибо не только друзья и жены, но и все люди чуждаются их, и гонят хуже всякого прокаженного - что-де с ним говорить, он беснующийся, - и вменяют их хуже всякого отверженного Богом, тогда как они, сознавая бедствие свое, плача и сетуя о безвыходном состоянии своем Единому лишь только Богу вполне доведомом, не только не отвержены Им, но и в величайшем благоволении Божием находятся. Ибо к ним более всего относятся слова сии: "егоже бо любит Господь, наказует, биет же всякаго сына, егоже приемлет", и "аще наказание терпите, яко[же] сыновом обретается вам Бог, - аще ли без наказания, убо прелюбодейчищи есте, но вмале - во временной жизни сей наказани бывше во многом облагодетельствовани будут в день тот, его же устави Господь "Судити вселенней в правду, и людем истиною".
Но ему, Мотовилову, скажи именем моим, что Господь Бог назначил ему страдать этими внутренними болезнями его до самого открытия мощей святителя Тихона Задонского и что до тех пор он не может получить никакими средствами от этих внутренних страданий его избавления, так пусть ждет открытия мощей святых, и тогда его Господь Бог помилует.
Святитель Митрофан чрез высокопреосвященного Антония тогда же приказал мне немедленно из Воронежа ехать сюда в Задонск, обещавши мне от святителя Тихона облегчение, каковое тогда по пробытии здесь с неделю времени и по причащении Пречистых Животворящих Тайн Господних я и получил. С радостию возвратившись в Воронеж, к еще большей радости моей получил письмо из Симбирска от одной дамы уведомлявшей меня, что Языкова Екатерина Михайловна в Симбирске и удивляется, что я медлю в Воронеже, почему не спешу к ней, и обещала, что наше взаимное счастие с Языковой могло быть устроено в эту зиму с 1834 на 1835 год. Но каково было мое удивление, сердечные скорбь и болезнь объявшие меня, когда высокопреосвященный Антоний, услышав о том, сказал мне: "Я думаю, что это еще новая какая-нибудь кознь бесовская, хлопочущая только отвести Вас от дела Божиего, бросьте всю эту дрянь, все Ваши привязанности, идите в монахи, славный архиерей будете". "Знаю, - отвечал я, - потому что и батюшка отец Серафим мне тоже говорил, что если бы я пошел в монахи, то сделал и бы меня архиереем и я бы был более святителя Василия Великого, и я дерзнул сказать ему, что об этом ангелы возвещают людям, а не люди, забывшись, что я говорю с великим угодником Божиим, и в точности по слову евангельскому не ведый, что говорю, а батюшка отец Серафим встал и выпрямился молодцом, в каковом положении я его никогда не видывал, и сказал: "А тебе Серафим, а не ангел говорит, а знай, что насколько Серафим более ангела, настолько слава моя более возвещения ангельского. Так это истинно".
Но потом небесною радостию засияло лицо его, и он сказал: "Ну что же делать, батюшко ваше Боголюбие, иные люди родятся для девственной жизни, а другие для чадородия, так то и до вас относится. "Как же, - вспросил высокопреосвященный, - Вы и жениться хотите, и между девушек с утра до вечера живете по монастырям. Я отвечал: "Ведь Вам Сама Царица Небесная сказала, что я служу Ей, как и Вы изволите служить, так Она Сама же изволит знать, как я живу там, и лучше Вам разъяснит, Ее слову Вы лучше поверите. И он опять вспросил:
"Отчего же и после этого нейдете в монахи, славный митрополит будете. И я отвечал: - "Знаю и это, но пред Богом скажу - что уже и Синод тогда не устоит, ибо я не только настоятельно тогда стал бы просить Его Императорское Величество, чтобы в России было, как и в старину, Патриаршество да Патриархом первым чтоб меня же и поставили. Да что пользы было бы из этого - перед людьми я был бы действительно Святейшим, ну а перед Богом-то грешнейшим, ведь Его нельзя обмануть. Он лучше всех знает, что я многострастнейший чело век и в самом деле не знаю, как живу, но мне Господь обетовал Языкову устами Серафима дать в невесту, и я жду обетования, и, как бы ни трудно было мне, как бы ни приходилось мне страдать, что и Вы, вероятно, видеть изволите, я говорю тогда в утешение души моей: "бедная многогрешная, потерпим за безумные грехи наши, что мы с тобою понаделали в жизни?, - и, обращаясь ко плоти и ей, прибавляю: "потерпи и ты, глупенькая, придет время - Бог исполнит Свои обетования, отдохнешь и ты, малотерпеливая, да отдохнешь в милости Божией и в Его пренебесном благословении, насладишься радостями земли". А ведь Вы же сами изволите говорить, что с Богом и в аде хорошо; насчет же девиц, которым службу поручила мне Царица Небесная чрез батюшку отца Серафима, то я скажу Вам по совести, ибо не хочу, чтоб Вы и подозрениями смущались. Что если бы Государыня, Ее Императорское Величество изволила поручить мне службу Их Императорским Высочествам, ее августейшим дщерям, то не должен ли бы я был с самым величайшим благоговением обращаться с ними как со дщерями Ее Императорского Величества. А это дщери не царей земных - а Царя Небесного и Царицы Небесной, высокопреосвященные благодатию Божиею дщери, так вот я как, по милости Божией, смотрю на врученное мне, чрез великого старца батюшку отца Серафима, дело, от лица Самой Царицы Небесной повеленное ему, действительно самой вещию из рук в руки переданное мне послушание его, им самим при свидетельницах из обители сей. (Первой, Евдокии Ефремовны Ломновской, иначе глухинькой названной от великого старца, но не глу-хою к словесам Божиим и Царицы Небесной, ей глаголанным, коей ныне 80 с лишком лет, и другой, Ирины Семеновны Зеленогорской, которая была начальницею Дивеева в общине <неразб.> несколько месяцев и скончалась в 1835 году - Примеч. Н.А. Мотовилова)
А что же изволите Вы думать и о санах церковных? Неужели Вы изволите полагать, что преподобный Сергий отказался от митрополитства лишь только по одному глубокому смирению? Нет, если дозволите правду, как я в душе думаю, сказать, то я полагаю, что он сделал это по глубокой уверенности, что сан - один сам по себе не прибавляет большего обилия даров Духа Святого, если сами от себя не приложим тщания о усерднейшем и множайшем стяжании благодати Всесвятого Духа Божиего, или, иначе говоря и уясняя предмет слова и речи сей, сан церковный не есть сам по себе - благодать Божия, но только средство, дающее право по мере возвышения сана стяжевать множайшую благодать Божию. Но и тут все-таки не иначе как когда и сами мы приложим гораздо более прежнего тщания о стяжании Духа Святого, как мне батюшко отец Серафим говорил, когда разъяснял мне, как Дух Божий живет и действует в богоносных человеках. Так пустите же меня в Симбирск. Женившись на Языковой, я все дела мои, здесь у Вас начатые мною для святителя Митрофана, покончу и, сколько Бог поможет, буду служить и Царице Небесной. Так кончился тогда наш - с его стороны отечески-милостивый, а с моей - простодушно-детски-откровенный диспут. Но на другой день владыко снова сказал, что мне надобно непременно ехать в Киев, что на это есть воля Божия, особо ему в эту ночь изъявленная.
"Что же, поедете ли Вы туда?" - вопросил он меня. "Как же не ехать, - сказал я ему, - когда есть на это воля Божия и Божией Матери. Я Божий и Божией Матери вековечный Раб и служка Серафимов по жизнь мою, то куда Бог велит, туда и поеду, что Бог велит, то и делать буду. Только я не люблю против совести жить и действовать, не люблю и людей обманывать, а Бога и обмануть нельзя. Так поэтому и должен Вам сказать, что ни за миллионы миллиардов не решился бы теперь никуда, кроме Симбирска, ехать, потому что там ждет мое счастие и временное и вечное, ибо без получения Языковой в жены я и погибнуть могу весьма легко - так тяжко мне расставанье с нею. Но если есть воля Божия на то, чтобы я ехал в Киев, то Бога люблю и что более всего на свете и Царицу Небесную по Боге люблю больше Языковой. Так извольте, с любовию еду, ибо Бог - моя надежда, Царица Небесная - мое утешение, и я весь Их и в сей, и в будущей жизни.
Только что же будет с Языковой?" - вспросил я его. Высокопреосвященный скоро и быстро взглянул на мен я, сказал второпях: "Ну что же, а Языкова выйдет замуж, а Вы в монахи идите". "Нет, - отвечал я, - не пойду, если она выйдет замуж, я умру и погибну, но в монахи все-таки не пойду", - и, зарыдав, без памяти упал на пол. Опомнившись в мыслях, сказал: "Матушка Царица Небесная, где же Твое заступление, обещанное лично Тобою мне с юных лет?" - и вот отчего я рыдал горько, что меня объяло чувство беззащитности, никаким словом не описанной, ибо сбылась похвальба бесов, и тот, кому я отдан был Богом на мучение, торжествовать мог, а тот, для которого я не убоялся и его [диавола] бесовских прещений, отвергал меня и словом могущественным по заслугам его [владыки Антония] пред Богом отторгал меня от того, что составляло единственное счастие в сей безотрадной жизни моей, в чем заключалась жизнь и смерть моя, - следовательно, горе мое было неизмеримо. Высокопреосвященный поднял меня: "Что Вы так горько заплакали?" "Хорошо Вам го-ворить так легко, вы монах и от всего земного отрешились, так Вам, может быть, не только непонятно, но даже и смешно мое страданье, но я Вам укажу на высочайший пример Господа нашего Иисуса Христа. Он как Богочеловек не мог иметь страстей и привязанностей земных, подобно моей любви к Языковой. Он чище был всякого монаха - в Нем ничего не было греховного, - а и Он прослезился о друге Лазаре, когда видел его умершего четверодневного, а так и Языкова для меня умерла уже, но это не простой друг Христов Лазарь, а обетованная мне от Бога невеста, которой я ждал столько лет, уповая лишь только на Его Всемогущество и на верность Божественных обетований, так тут не одна плоть разрушается, тут страждет и душа и дух - тут все разрушается, и гибнет моя надежда на Бога, - так поневоле заплачешь. Простите меня, что я не могу удержаться от слез, но эти слезы - последние слезы жизни моей, угасающей во мне, я расстаюсь со столько сладкими надеждами, что смерть теперь уже плевка не стоит для меня. Простите меня бедного грешника", - и я еще горше зарыдал и в слезах упал ему на руки. И когда долго без памяти рыдая на руках его выплакался и память ко мне начала возвращаться, то высокопреосвященный сказал: "Ну как же Вы в Киев-то поедете, если так горько Вам не ехать в Симбирск!" "Так же, - отвечал я, - как Авраам поднял нож на Исаака. Легче ли ему было моего, неужели с сухими глазами решился он на заклание сына? Наши богословы не смыслят этого дела, если говорят, что мужественно перенес это. Поеду, если Бог велит". "Так Вы решаетесь?" - вспросил высокопреосвященный. "Да, решаюсь, - отвечал я, - тем более что родительница моя по выходе моем из университета хотела прямо везти меня сперва в Задонск к святителю Тихону, а потом в Киев, потом уже определить в службу". "Да, - отвечал его высокопреосвященство, как бы не слыхав этих слов моих и занятый мыслию отправки моей в Киев. - Да, Господь сказал мне, что Он там покажет Вам дивное и великое, только просите соборных старцев, чтобы они исходатайствовали Вам у митрополита Евгения позволение переночевать в келлии преподобного Феодосия, в день которого и родились Вы, и Вы там после того увидите то дивное и недоуменное, о чем Он возвестил мне, что Он там откроет Вам оное. Только после переночевания этого причаститесь Пречистых Тайн Господних в церкви Введения во Храм Пресвятой Богородицы".
Что же касается до вышеписаных воронежских происшествий моих - нападений на меня бесовских, - то во все течение оных не только сам высокопреосвященный усердно молился о мне, чтобы Господь Бог помог мне в моих страданиях, но и во всех церквах воронежских приказал постоянно совершать каждодневные не только на ектениях поминовения за болящего Николая, но и особенные совершать молебствия о том, как я выше сказал, что и по отъезде моем шло, и мне, будучи известно, много помогало в тех неимоверных страданиях моих. Неимоверными называю потому, что в настоящее время под предлогом очищения веры от предрассудков - и уже мнимолучшие христиане - не верят даже и самым неопровержимым истинам Христианства. Но тем не менее все сказанное мною совершенно справедливо и было поистине так, как я хотя и в слабом рассказе, но приблизительно верно описал.
По приезде моем в Киев, куда я поехал в одно время с другом матушки моей, Надеждою Ивановною Саврасовою , казанскою помещицею, в 1835 году, в январе месяце, я забыл было об этом совете и указании его высокопреосвященства, но он озаботился уведомить меня о том письмом своим в Киево-Печерскую лавру, и когда соборные старцы доложили о том митрополиту Евгению , то на докладе оном с вопросом: "можно ли симбирскому помещику, действительному студенту Императорского Казанского университета Николаю Александровичу Мотовилову, приехавшему из Воронежа и по благословению архиепископа Антония, письмом ему переданного, дозволить переночевать в келлии преподобного Феодосия?" - высокопреосвященный Киевский и Галицкий митрополит Евгений подписал своею рукою: "Не только в келлии преподобного Феодосия, но и Антония, и даже в келлии Илариона митрополита, и показать ему все замечательное в лавре и всю лавру, как бы она была показана самому архиепископу Антонию Воронежскому и Задонскому, если бы он теперь посетил ее".
Вследствие чего параекклисиарх, или великий пономарь, святой чудотворной Киево-Печерской лавры обязан был каждодневно являться ко мне в занимаемую мною на гостинице лаврской келлию и вспрашивать меня, что угодно мне видеть и осматривать в лавре в этот день. И из уважения к милости высокопреосвященного Антония, мне оказываемой, дозволено было мне даже пить по рюмочке мира от святых мироточивых глав и голеней святых угодников Божиих, каковое счастие доставлял мне отец архимандрит и наместник лавры сей Серафим, что потом архимандрит Задонский и строитель собора, где положиться имеют мощи святителя Тихона.
Но самая главнейшая и недоуменно великая милость Божия была для меня в лавре сей истинно многочудотворной Киево-Печерской - та, что когда в первый раз при мне спускали Образ Божией Матери Успения, то я имел счастие видеть не Образ сей, а Саму Пресвятую Владычицу нашу Богородицу, явно вместо образа сходившую с небес с милости во осклабленным лицом, и, зарыдав громко, упал пред Нею на пол, обратив поневоле все-общее на себя внимание до того, что отец Пафнутий, что потом иеросхимонах Парфений, подумал, как сказывал мне сам он, что я сумасшедший, что так громко кричу в рыданиях моих. А я, не помня сам себя от радости, что удостоился не по грехам моим видеть Царицу Небесную, закричал: "Матушка Царица Небесная, спаси всех нас".
При вкушении мира, святомироточивыми главами [и] голеньми святых источаемого, я ощущал необыкновенное успокоение внутреннее - тишину, мир, сладость и неизъяснимое утешение, таковое же, какое чувствовал, когда видел батюшку отца Серафима в Свете неприкосновенной славы Божией, паче солнца сиявшего и вместе с тем чувственно и меня самого в то же время вместе с ним по его собственному слову одинаково осиявавшему; что сбылось со мною в 1831 году осенью в ноябре месяце.
Вся плоть моя смягчалась так, что кожа моя делалась как бы бархатная, благоухание же от мира сего было подобно благоуханию чистейшей плоти младенческой - нередко, вероятно, от благодатных младенцев, издающих особенно приятное благоухание. Но много и тут в лавре пострадал я от бесов, прежде нежели сподобился переночевать в келлии преподобного Феодосия. Каковые козни врага помогла мне распознать и преодолеть великая старица схимонахиня и постриженница Иерусалимская Параскева, Евфросиния Димитриевна Махановская . Узнавши о препятствиях сих по особому Божиему извещению о том, она не велела мне ни есть, ни пить накануне этой великой по последствиям ночи с 8 на 9 февраля 1835 года и ни с кем ничего не говорить, а пришедши из пещер обоих, и Ближних Антониевских, и Дальних Феодосиевских, которые каждодневно все обходить заповедал мне высокопреосвященный Антоний до обедни и после обедни, идти прямо к ней. Где она напоила меня своим чаем и своим обедом, по ее объяснению, приготовленным для меня по распоряжению княгини Екатерины Даниловны Кудашевой , в квартире которой в лаврском доме она близ Воскресенской церкви жила и о которой хозяйке она говаривала мне, что по высоте жизни своей и обилию благодатных дарований Духа Святого и она живет как схимонахиня. После обеда и вечернего ее же чаю она послала меня прямо в пещеры Дальние, и отец Иларион проводил меня в келлию преподобного Феодосия, окурил не только келлию угодника Божиего, но и всю пещеру росным Херувимским ладаном, окропил меня, келлию и всю пещеру святою водою. Ибо, по его словам, согласным с прежде еще в Воронеже мне сказанными словами высокопреосвященного Антония, много пакостей делают бесы ночующим в пещерах, и многие умирали даже от ужаса; почему лаврское начальство и принуждено было воспретить свободное для всякого невозбранное ночеванье в пещерах, как было некогда в давние прежние времена, кроме особых письменных на то от самого митрополита разрешений, как и мне было дано. Во всю эту ночь до самого утра пробыл я без сна, совершая правило причастное и читая потом патерик Печерский.
Чувства, испытанные мною, тут были следующие: кроме необыкновенной тишины внутри и явно, и чувственно с головы до ног осенившей и, как прилично выразиться, препоясавшей меня благодати Всесвятого Духа Божиего, все стало ходить во мне, то рассыпая, то сбирая во мне всю кровь, то гоня ее из головы в ноги и из ног опять в голову. Я хотел было вовсе не спавши приступить к причащению Пречистых Тайн Христовых, но когда нужно уже было в церковь к обедни идти, то я до того изнемог от необыкновенных благодатных ощущений, а вместе с тем и от изнурения чрез бдение плоти моей, что, по выражению святого пророка Давида, действительно разсыпашася кости мои во мне, и я заснул до того крепко на полу келлии святого угодника Божиего Феодосия Печерского, что насилу разбудили меня в одиннадцать часов утра, - спасибо доброму иеромонаху, что он потрудился подождать меня и не начинал до пробуждения моего заказной обедни. Но я уже так слаб был, что меня довели с трудом до церкви пещерной Введения во Храм Пресвятой Богородицы, отстоящей только на несколько шагов от келлии преподобного Феодосия, и я поэтому противу воли моей должен был просидеть всю обедню на скамье церковной, кроме причащения, пред которым начали показываться у меня силы, и я встал для принятия Животворящих Плоти и Крови Христовых. Когда же иеромонах, служивший обедню, стал отправлять молебен Божией Матери с водоосвящением, над головою моею вычитывая молитвы, как научила меня сделать схимонахиня Параскева Димитриевна, то во мне такое поднялось чиханье, что я не помню, сколько десятков, а может быть и сто раз, пришлось мне чихнуть, и с меня как тяжелая гора свалилась такая тяжесть, и мне стало так легко и весело, что я не могу это никаким словом прилично выразить, ибо все будет слабо. Твердо молодцем, а не дряхлым, как было до того прежде, сделался я и пошел к великой старице схимонахине Параскеве Димитриевне, и когда, пришедши к ней, хотел поцеловать руку ее, то она, отняв, ее сказала: "Нет, батюшко, теперь не тебе мою руку, но мне твою бы следовало поцеловать, за дар Святого Духа, пожалованный тебе от Господа Бога, да я старуха попросту живу и люблю тебя, как сына, так матери у сына нечего руки целовать. Пойми же, какой великий дар благословил тебя получить теперь Господь за твои страданья. Я много на своем веку видела милости Божией и благодати Его, а подобный настоящему твоему от Бога ныне полученному дару нечасто видывала, иной и архиерей до того не испытал на своем веку.
Вот что тебе святители Воронежские: Митрофан, Тихон и Антоний, батюшко мой владыко со святителем Николаем Чудотворцем и батюшками Антонием и Феодосием, Киево- Печерскими чудотворцами, и Материю Божиею у Господа Бога исходатайствовали. Береги, батюшко, этот дар, великий и бесценный Божественный дар", - и, напоивши меня своим чаем и угостивши обедом, приказала идти прямо в гостиницу и в келлию мою, ни с кем не кланяться, ни даже просить у кого бы то ни было из иеромонахов благословения, но молча пришедши в келлию лечь и успокоиться, и что будет тут со мною во время этого успокоения, обо всем этом, придя к ней после вечерни, подробно рассказать. Но откуда я возьму столько разума, откуда приобрету столько премудрости и наберу столько красот слова, чтобы выразить, хотя отчасти, хотя как в зерцале и гадании, все то, что я тут видел и испытал, что было показано мне тут Господом нашим Иисусом Христом, пришедшим ко мне во внутреннюю храмину души моей и действительно не мысленно, но чувственно свечерявшим со мною ощутительно и ясно-зрительно и для самого меня. Неизъяснимая сладость из сердца моего, того самого, которое есть средоточие нервной системы кровеобращательной, потекла, как из бездны морской, неизъяснимо восхитительными райских сладостей потоками от тука дому Господня истекающими, ибо сердце мое и плоть моя возрадовались неизреченною радостию о Бозе живе, вселившимся тогда в меня. И потоком сладостей тех напился я до такой степени веселия духовного, что и сам про себя сказал бы: "пьян я стал", если бы одновременно вместе с тем не чувствовал глубоко всю трезвость духа, души и плоти моих, восторгавшихся лишь порывами радости, Духом Святым Божиим подаваемых человеку священно-тайно и вместе с тем благоговейно и тихо-мирно, и неизъяснимо усладительно, и вышеестественно-успокоительно. Сладость эта потекла из сердца моего невыразимо сладкими струями по всем жилам моим и по всем мозгам моим во все кости мои и таким неописанным веселием исполнила дух мой, душу мою и плоть мою, что человеческого слова недостанет на выражение всего этого в достаточной полноте, все кости мои действительно рекли безмолвным, но ощутительно слышимым для меня языком. "Господи, Господи, кто подобен Тебе? в мило-стях богатому и в судьбах Своих непостижимому, и в стезях путей Твоих неисследимому, они, скажу без преувеличения, повыскакали из всех составов моих, и эта разливающаяся по мне сладость стала сбирать их в одно новое целое, никогда мною неощущавшееся, внутрь меня, и я как будто бы сосредоточиваться, а вместе с тем и уменьшаться стал в размере роста моего. "Ты действительно теперь меньше стал прежнего твоего роста, - сказал мне некто таинственно и для глаз моих невидимо, посетивший меня и ставший растолковывать мне мои внутренние ощущения и видения тогдашние. - Ты действительно меньше теперь, ибо Господь очистил тебя от всякия скверны и сделал тебя таковым, каким ты вышел из чрева матери твоей и каковым был прежде, нежели разбил и исказил тебя бес Аббадона , во время Крещения твоего допущенный Промыслом Божиим войти в тебя, а ты тогда был чист и нетленен, и исполнил теперь тебя такой благодати, каковою исполнил Он некогда Адама первозданного, когда вдохнул в него дыхание жизни, то есть Благодать Всесвятого Духа Божиего. (На сем месте импровизации подлинной в Задонске я остановился и пошел к первой священной процессии изнесения святых мощей святителя Тихона в 12-й день августа 1861 года. - Примеч. Н.А. Мотовилова)
И я собственными внутренними очами увидал во мне самом, что внутри меня воссиял свет необыкновенный, и мне стала видна, как на ладони, вся моя внутренность. Каким это образом сталось со мною, что я стал видеть это, - не могу пояснить, но истинно видел. И вот что увидал я, и осязательно почувствовал в это время, и услышал от того же невидимого пояснение всего. Вот что он продолжал сказывать далее мне, показывая ясно все внутри меня: "Ты с двенадцати лет стал утверждать, что человек троичен - дух, душа и плоть, - что в этом лишь только и есть и состоит Образ Божий, по которому Сам Триипостасно Единый Всетворец Бог наш создал Адама. Эта мысль не твоя, но Тот, Кто на девятом году жизни твоей явил тебе Таинство Пресвятой Троицы Своей, Кто в гласах громов многих сказал тебе на том же девятом году жизни твоей во ушию твоею:
"Сей есть Сын Мой возлюбленный, о Нем же благоволих" и прочие глаголы живота вечного как до него, Богочеловека Иисуса Христа, так и до тебя самого относившиеся, и прибавил, что Он, когда отцу твоему открыл о том, что скоро возьмет его от земли, отец твой горько и долго плакал о тебе и думал, "кто же воспитает сына моего без меня - обетованного и пронареченного Им Самим?" - то Он обещал ему воспитать Своими собственными наставлениями и уроками и прибавил, что это был первый урок его. Тот же самый в числе других уроков дает ныне и сей следующий вдобавок к подаванным неоднократно прежним. Смотри же в себе самом все, что буду тебе показывать, и слушай. Это будет один из Его же Пребожественных уроков - священно-тайных, о которых ты должен рассказать сначала здесь схимонахине Прасковье Димитриевне, а в Воронеже архиепископу Антонию. А потом, когда время придет и Господь Сам тебе укажет, передать это и всему миру во вразумление его и во всецелое всего рода человеческого спасение. Слушай же и запомни, что я говорить буду. Ты, сообразив твое пониманье о троичности человека со словом святого апостола Павла, стал утверждать так безбоязненно эту троичность, что претерпел за нее от протоиерея, законоучителя твоего в пансионе, за-ушение, биение, дерганье волос, пхание, постановку на колени на горох - на хлеб и воду, - кроме многих посмешек был укорен еще и названием еретика. Но Бог оправдал тебя чрез Амвросия, архиепископа Казанского и Свияжского, и чрез него благословил тебя и твое разумение и справедливо назвал его православным. Но все-таки ты сам по себе вполне не постиг, как это все есть и состоит в человеке, ни архиерей тебе не растолковал этого обстоятельно, так чтобы тебе самому и другим было ясно и понятно это. (Танаевского Ивана Григорьевича. - Примеч. Н.А. Мотовилова)
Вся сущность главных оснований этого дела такова: вот смотри - в тебе самом дух человеческий отдельно от души, - и показал мне в узлах той системы нервной или мозговой, в точности не могу прямо сказать по неточному знанию зоологических терминов, которое составляет средоточие белого чистого умственного сока, и как мне показано было положение имеющего около почек над тазом - скелета человеческого, и дух был виден, как пламя горящей свечи, или, как представляется на святых иконах во время сошествия Святого Духа на апостолов, в виде огненных языков.
"Вот это - дух человеческий, - сказал мне невидимый, - таков он есть во всяком человеке, и с ним, равно как и с душою, он был сотворен Богом из персти земной или красноватой глины на горе Морие - вне рая Адамовского - или, что одно и то же, вне Едема сладости. Если святой апостол Павел говорит, что суть люди не имеющие духа, то это не значит, чтобы они были уроды или действительно не имели духа человеческого, но то, что он в них не развит по невниманью их ко внутреннему своему дому, где назначил себе быть жилищу Сам Всетворец Бог наш. Ибо в человеке, как на разумном престоле, Он на духе человеческом, вот на этом самом обитать изволит. В этом-то духе человеческом и есть то сердце человеческое, про которое святой пророк Давид говорит: "Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое", - и про которое далее прибавляет: "сердце мое и плоть моя возрадовастася о Бозе живее" - вместо вражды, как все святые говорят, дух на плоть, а плоть на духа воюет. Когда благодать Духа Святого снисходящу Божеству - в дольняя пределы нашего триединого существа коснется и духа и плоти - присущей притом душе нашей и назирающей священно-тайно за этим великим и высочайшим делом жизни нашей вселения Бога в человецех, то оба - дух и плоть - возрадуются, и радости той никто же возьмет от них.
Душе же человеческой, как имеющей память, разум и волю, предоставляется, поминая таковые великие милости Господни, уразуметь вполне, как благ Господь правым сердцем, и непринужденною, но доброхотною волею своею устремить стопы своего существа на путь Божественный мирный и предохранять себя от подвижения к путям неправды, чем и заканчивает Давид: "мои же вмале не подвижастеся нозе: вмале не пролияшася стопы моя".
Утроба же человеческая есть то пространство как всех мозгов, так по преимуществу не только воздуха сущего внутри человека - и постоянным воздухом по медицине называемого, - но и всего воздушного же пространства, объемлющего всего человека, и окружающего душу его, и состоящего между наружными стенами души и между внутренними остенками кожи человеческой, облекающею массою своею все и плоть, то есть мясо человеческое, душу и дух наш. И в каковом воздушном пространстве помещается и одежда брачная, даваемая человеку за заслуги его пред Богом, истканная из благодатей Всесвятого Духа Божиего - иначе одеждою нетления называемая, - и в случае недостоинства человеческого, тут же бывает и одежда тления или ветхого человека Адама вретище, пребывающее ему за греховную его нераскаянность. Ну вот далее смотри же, ты видел дух человеческий неразвитым, теперь гляди на него, как он бывает в развитом состоянии - и именно в том, про которое пророки говорили и должны говорить: "И аз бых в духе, или по-славянски дусе". И при этих словах огонь духа человеческого - или огневидное существо духа - одною струею побежал по мозгу станового хребта и, вошед в темя, облил огнем своим, тихо-мирным-сладко-успокоительным, весь головный мозг мой, потом другая струя огненная, но росоносно-дышащая, пошла в правую руку и вышла в пальцы мои, и третья струя в левую руку и так далее во все члены мои и, распространившись во все стороны, заняла всю внутренность мою, и помянутая выше сладость, из сердца истекавшая, облекла его светлым одеянием. "Вот видишь ли, как человек бывает в духе и облекается одеждою нетления - или брачною одеждою, про которую говорится в Евангелии: Чесо ради друже пришел ecи семо - не имый одеяния брачна, и вот почему, когда в церкви священник или архиерей произносят: "Благодать Господа нашего Иисуса Христа, Любы Бога и Отца и Причастие Святаго Духа буди со всеми вами", - то мы к сему окончанию возгласа его должны прибавлять "и со духом твоим" - именно вот с этим-то духом человеческим, который я в тебе самом понятным для тебя образом показал. Ты утверждал и утверждаешь, что дух имеет три силы: веру, надежду и любовь, - и это не суть христианские добродетели, и не про добродетели Христос говорит:
Аще бы имели веру яко зерно горушное рекли бы горе сей двигнися и двигнулась бы и ягодичине восторгнися и восторгнулась бы - это мнение твое истинно, что Христос, говоря это, разумеет развитие силы духа, верою называемой. Так, например, как ты видел в себе, сначала дух твой был в виде огненного языка, и то было его первозданное состояние, при котором можно подойти даже и под смысл слов апостольских "Суть нецыи люди не имеющие духа, и видел ты, как дух твой человеческий развивался в тебе и дошел до полноты своего развития, - так вот об этом-то возрастании не в такое, как теперь в тебе, полноразвитие духа, но хотя отчасти, хотя в величину зерна горчишного Господь говорит, что и при подобном малом и по видимому ничтожном развитии духа и силы его веры в человеке мог бы сказать человек горе: движися, как сказал святой Марко Фраческий , и гора двигнулась на десять стадий в море, и он принужден был возвратить ее на свое прежнее место, помянув ей, что он не думал ей повелевать двигнуться в море, а только сказывал авве Серотону , что бывают такие люди, которые могут это творить, и что такие-то люди суть достойны именоваться истинными христианами, ибо это сбылось и описано не для сохранения только как предания Церковного в память людей или не для помещения бесплодного только в учебниках и тем более не для того, чтобы безумно думать, говорить, а что и того пагубнее утверждать, что то-де было в древности сказано в Евангелии, что верующим последуют знамения и чудеса, там поминаемые, но для уверения нас, что это дано нам как оселок наших верований, и что без сих знамений и чудес сомнительна вера наша, и что ими, напротив, колеблющиеся утверждаются, и неверующие в веру приводятся, и противники веры посрамляются, не имея возможности очевидности и осязаемости их противоречить.
Вот смотри же теперь и душу человеческую, она точное подобие видимого человека и имеет все его члены, а потому и Церковь Святая неуподобительно и не аллегорически, но истинно и правомерно ее представляет в виде маленького человека, - такова она и есть на самом деле. Дух человеческий живет в мозгах и чистых белых соках человека, называемых умными соками, и в них его по преимуществу всегдашнее пребывание, хотя, как ты видел теперь внутрь себя, может занимать и всю внутренность человека. Душа же человеческая живет в крови человеческой, равно как и душа животных живет в их животной крови, - почему чрез Моисея Бог и запретил есть кровь животных. Заметь же и припомни, что со всем видимым миром человек сообщается плотию и соприкасается его сущностям видимым и осязаемым этого мира видимого, а духом своим сообщается с миром неви-димым и соприкасается предметам оного силою его, именно же верою объемлемым. Одним словом, со всем тем, что не может быть плотию видимо, соосязаемо и чувствуемо - хоть чрез душу и плоть происходит, - это сообщение, и осязание, и прозрение того, что плотяным взором видеть невозможно без особенного посещения благодати Божией, как с тобою есть теперь в настоящие минуты. Душа же есть посредняя между духом и плотию и есть, собственно, то, что называется "внутренний человек" или "я" самостное человека, и когда отцы святые о различии воль человеческих говорят, припоминая, что между волею Божиею всеспасительною и волею вражиею всегубительною находится третья воля - человеческая, и что первая благая и Богу лишь единая совершенно угодная, вторая вполне противная Богу отступническая и только смерть приносящая, а воля человеческая хотя и не совсем противна Богу, и не так пагубна, однако же и спасения нам никакого, ни временного, ни вечного, не приносит, если не покориться совершенно единой всеблагой и единой всеспасительной вечной Божией воле - всеблагодатной, приносящей нам все доброе, временное и вечное. А потому-то и Господь наш Богочеловек Иисус Христос прямо желающему спасти душу свою велит погубить ее Его, Иисуса Христа, ради и Его ради Святого Евангелия, утверждая двоекратным призыванием истины или "Аминь, Аминь" глаголя, что лишь только в таком случае человек истинно спасет и спасает душу свою, когда последует и следует этому Его отечески любвеобильному совету, то есть погубить самобытную и самостную волю или третью силу души своей, чтоб спасти две остальные части ее - разум и память, или, что гораздо точнее, спасти всю ее и с третьею ее силою или силою воли, Христа ради и Евангелия ради погубляемой или, яснее сказать, покоряемой под всеспасительную, всесовершенную и всеблагую волю Божию, хотящую всем человекам лишь одного: именно же еже спастися и в разум истинный прийти, которому и научаешься ты ныне чрез сии дивные видения и откровения. И душа эта самая есть центр или средоточие человека, так что если в Священном Писании поминаются сердце, чрево и утроба и говорится, например: "Сердце чисто созижди во мне, Боже", - то под сердцем разумеется вся плоть человека - "и дух прав обнови во утробе моей", то под утробою разумеется дух человеческий и та вся область малого мира, или целой внутренности человека, которое одно и в прямом смысле называется сердцем, когда говорится, от сердца исходят помышления злая и прочее, когда же говорится: прияхом Боже болезни во чреве нашем и родихом дух спасения, то разумеется душа человеческая.
Что же касается до борьбы внутрь человека сущей, что дух на плоть, а плоть на дух воюет, то это не до них относится собственно, разумея под сими словами духа и плоти две ипостаси троичного существа человеческого, но до сущих с ними именно до Духа Святого Божиего со духом нашим человеческим сущего и до силы козней бесовских, действующих на человека посредством тьмы греховной, как отцы говорят, или заразы змииной, находящейся в плоти нашей, и остающейся в ней от грехопадения праотцев наших Адама и Евы, и в разных мерах из рода в род переходящей, и до нас достигающей, каковой тьмы греховной не было только в Господе Иисусе Христе Богочеловеке и в Госпоже Владычице нашей Приснодеве Богородице Марии.
Они все от головы до ног чисты и нетленны, и тьмы в них несть, не было и быть никогда не может ни единой, а потому Они оба, победив смертию смерть, воскресли тридневно из мертвых с тою разницею, что три дня Спасителевого в мертвых пребывания были переменою дня в ночь укорочены вдвое ради вели-чия и без того безмерных Его как Богочеловека, а непростого человека страданий, то есть Он в царстве смерти пробыл 48 часов, а Она, как хотя и Кехаритоменис - или Всеполно-благодатная и Одна Единая по Боге Всемогущая, но все-таки не Богочеловек, хотя и Пренепорочная Приснодевственная Его Богоматерь, пробыла в сем неизбежном ни для кого царстве из падшего Адама потомков 96 часов или ровно трое сутки по счету человеческому и наземному*. И теперь Они оба пребывают во славе Отчей, - Он в той, юже имел у Отца Бога прежде мир не бысть, Она как ради Сына и Богоматерства и Едино по Боге Всемогущества тойжде славы сподобльшися. И оба суть истинные и живые воскресшие из мертвых главы Церкви Божией Христовой Вселенской над обоими полами ради рода человеческого, хотя по воскресении из мертвых и не будет различия в полах, но вси, яко ангели Божии, будут, каковое воскресение и нам всем с нашими теперешними плотьми Они уготовляют.
Тьму сущую в тебе и во всех людях отцы Церкви называют греховною не потому, чтобы она была греховна, а потому что они были аскеты или люди, обетовавшие себя исключительно на девственно-благодатную христианскую в отшельничестве от мира жизнь. Она же есть исполненная возбудительных или конфертативных** сил часть сущностей, входящих в состав наш, а потому по проявлениям своим и греховная для аскетов или требующая противу проявлений ее возбудительности сопротивления борьбы и победы для полного достижения их девственной цели жизни. Так не она сама по себе греховна, но греховно ее неуместное и несообразное с девственною целию аскетической или монашеской жизни употребление; ибо иначе с какой бы стати было святому Иоанну Златоусту говорить, как в одной проповеди своей изъясняется он, что Бог сотворил похоть, под каковым термином Златоуст разумел не злоупотребление сил плоти, но эту тьму, и не греховную, как отцы ее зовут, но творную, как следует звать ее, и сотворенную Богом в первый день творения нашего мира, Солнечною системою называемого, про которую Василий Великий и поминает в Шестодневе своем, говоря: "и сотвори Бог свет и тьму - и свет нарече день, а тьму нощь", разумея, однако же, под тем не перемену времени дня суточную, каковую ниже и относит к действию Луны и Солнца - переменами стояний своих в разных отношениях к Земле, - творящих перемены дня и ночи, но собственно материю света и материю тьмы, находящейся во всех планетах и в человеке, Богосозданном и сотворенном от персти нашей земной планеты, который сам по себе тоже малый мир и в котором ей допущено по Промыслу Божиему жить, как в планете, для исправления нужд его в теперешнем его временном падшем на Земле состоянии. "Вот посмотри, какова она", - и мне показана она была как самый тончайший каркас, веющийся, и при действиях а своих скрехчущий, и скрехтаньем своим возбуждающий похоть плотскую.
Но вся она тогда во мне была собрана в ступни ног моих и лишь только ниже щиколоток помещалась, а все прочее тело мое духовно-душевно- плотяное было очищено от тьмы этой творной - или греховной - и было чисто, светло, лучезарно. "Вот смотри, - сказал мне невидимый священно- тайный растолкователь и показатель всего тогда внутрь меня видимого, - вот смотри и понимай, почему Господь и у апостолов умыл только ноги одни, что, будучи очищены благодатию Всесвятого Духа Божиего, они были чисты от всякой скверны плоти и духа, и тьма творная, дошедшая до них по нисходящим родствам, находилась и у них тогда лишь только в ступнях ног, то и надлежало ее всю очистить и вовсе истребить из внутренностей их. Ибо она не есть необходимое условие для жизни на земле, а только совведена в плоть нашу вкушением от плода древа познания добра и зла, - то если бы она осталась в них неочищенною и неистребленною вовсе из них, то по простоте и неучености своей, при исполнении их Святым Духом в той всеполноте, как Он назначался для пребывания в них, и при остатках этой тьмы греховной они легко бы могли по невежеству и неразумливости своей смешать действие и ее с действиями Духа Святого и ее действия принять за действования Самого Святого Духа. Вдобавок это очищение их и от самомалейших остатков тьмы греховной или творной сей, естественные движения в человеке, как я тебе сказал, производящей, нужно было еще и потому, что они впоследствии времени предназначаемы были вращаться не только среди бесчисленного множества мужчин, но и среди самых прелестнейших женщин, для проповедания посреди их слова Божия или, что гораздо более яснее и точнее, для раздачи людям дарований Всесвятого Духа Божиего, в чем преимущественно и состоит настоящая Вселенская проповедь, то и они сами по подобию Господа нашего Иисуса Христа и Пречистой Его Божией Матери долженствовали быть вовсе и начисто изъятыми от всякой скверны плоти и духа, а эта-то скверна по отношению к горнему нетленному бытию и есть тьма греховная, а яснее творная, тьма сущая всех планетах и во всех животных и растениях, сотворенных Богом из ничего и существующих на сих планетах, троичные силы которой суть магнетизм, электричество и гальванизм, нужные только, однако же, для процесса растительного и множительного и быта временного тварей на землях, называемых планетами, в их несовершенном состоянии.
А потому Богочеловек Иисус Христос и сказал апостолу Петру: не следует тебя всего умыть, но только нозе, потому что весь чист, кроме ног, в которых еще оставалась некоторая толика тьмы греховной сей, так как, например, и ты теперь милосердием и благодатию Божиею, кроме Аббадоны и тьмы греховной, весь очищен равноапостольским образом. Святой же апостол Павел, не бывший на Тайной Вечери и не имевший счастия получить омовения ног из Божественных рук Спасителевых в то время, хотя и благодать возблагодать явлением с небес и Светом, сшедшим тогда при горнем гласе к нему: "Савле! Савле! Что Мя гониши, Аз есмь Иисус, Егоже ты гониши", получил, но все-таки без сего особого нарочитого омовения Христова не был изъят от этой тьмы греховной, а потому и говорит: Дадеся ми пакостник плоти (то есть: это тьма греховная или творная) да ми пакости деет - и молихся трикраты да отступит от меня и рече ми Господь довлеет ти благодать Моя сила бо Моя в немощах совершается. И дадеся ему то, по его собственному пояснению, за премногая откровения, да не превозносится и не превознесется оными, и вместе с тем в замену оставления в нем тьмы сей греховной далась ему сугубая благодать и сила разумений до того, что даже и святому апостолу Петру пришлось сказать суть некая словеса - в речениях брата нашего Павла яже недоуменна суть, - это же значило не то, чтобы святой апостол Павел неправильно говорил, но то, что по большей расширенности круга его понятий и по множайшей сугубейшей полноте дарований Святого Духа ему и открывалось множайшее, и хотя недоуменное для Петра, но тем не менее истинное и полноблагодатное.
Вот смотри же, где, и как, и в каком виде находится при всем этом неизгнанный из тебя бес Аббадона , - и он показал мне его у меня за спиною под кожею, как шершавый войлок, осязательно при его слове почувствованный мною сзади души моей в атмосфере воздушной, как выше пояснено, окружающей душу человеческую. Сказал мне: "Вот что значат слова Христовы: "Иди за Мною, сатано", в отношении и в применении к христианину простому, и он может то же сказать даже и тогда бесу, когда бы он по допущению Божиему и внутрь его вошел, - с Господом же было не так по всеполнообоженной плоти Его, - бес не дерзал не только касаться ее, но издали лишь и Господа Богочеловека ему от Бога Отца дозволено искушать, - да обоженною плотию Своею вполне препобедить диавола, и в замену того, что не исполнил перво и Богосозданный Адам, то Сам Всетворец Адамов в восприятой от семени жены плоти Пречистой и Пренепорочной всесовершенно исполнит. И вот, как ты видишь, в человеке, как в малом мире, находятся кроме его троичности духа, души и плоти еще две в его теперешнем падшем состоянии непременные действующие силы и привходящие отвне, а не в его непременном составе сущие - именно же тьма творная или греховная, привзошедшая в естество наше от грехопадения праотцев и заключавшаяся в плодах древа познания добра и зла.
И потому-то заповедь Адаму дана была от Господа на время не вкушать от сего плода, чтобы он преждевременно не испытал возбудительных или конфертативных сил, в нем находившихся, которые вслед за своими проявлениями делают разрушение состава человеческого и суть начатки смерти, почему Господь Бог и сказал: "В оньже [аще] день снесте ... смертию умрете", когда же бы предназначенный священно-тайно в предвечном совете Божием термин продолжения времени всей долготы срока заповеди прошел и Адам и Ева не преслушали бы до того времени Божественной заповеди, то за послушание они бы не только благодать и возблагодать получили, но и потом дозволено было бы им и от плодов древа познания добра и зла вкушать, когда бы то нужно было для исполнения другой заповеди в раю данной: "Раститеся и множитеся, и наполняйте землю, и господствуйте ею", - но дабы разрушения состава не последовало бы и действия возбудительных сил сего плода познания добра и зла не могло быть виновным начатком смерти, то имели бы они спасение от оной и обновление своего естества в плоде древа жизни, которое обновляло бы естество и заживляло бы все растления от вкушения плода познания добра и зла, могшие входить в состав наш. Оттого-то Господь по преступном вкушении Евою и Адамом от плода сего и поспешил их изгнать из рая и прибавил, дабы не вкусили они от плода жизни, ибо тогда, получив сами бессмертие, и злу законопреступления приусвоили бы бессмертие же, и, следовательно, зло пребыло бы неистребимым, и погибель людей неисправима была бы. Вот одна из сущностей, отвне привходящих в наш троично единый, неслиянный и нераздельный состав, а вторая есть благодать Божия, вдохнутая в Адама под библейским термином дыхания жизни и, сверх того, для всегдашнего восполнения себя ею данная и сосредоточенная в плодах древа жизни, могшая и могущая делать человека вечно иным - нестареемым и совершенно бессмертным навеки всех грядущих веков, то есть когда принималась бы она в плодах древа жизни заключенная и потом за потерянием нами доступа к раю Адамовскому или к Едему сладости, возвращенная нам в оживление души и духа нашего и доставление им спасения, но не бессмертия плоти, потом от Господа нашего Иисуса Христа чрез Его собственное, до вольной страсти и после вольной смерти, дуновение в уста апостолов, и ниспосланная свыше в день Пятидесятницы во весь мир чрез Царицу Небесную, и собранных вкупе с Нею в горнице святых апостолов, во спасение мира сшед-шая в дыхании бурне, и седшая на коегождо из них в виде огненных языков благодать Божия, и теперь друг друга приимательно сущая в достойных того христианах.
Тем закончу дивные видения и откровения этого великого дня, о коих я сказал подробно в тот же день вечером великой старице схимонахине Параскеве, Евфросинии Димитриевне, а потом по приезде моем в том 1835 году в Воронеж и высокопреосвященному Антонию, архиепископу Воронежскому и Задонскому, как велено было сказать от свяшенно-тайно разъяснявшего мне все вышеписаное. И во время заутрени Светлого Христова Воскресения в этом году, стоя возле высоко-преосвященного Антония близ амвона, когда он вышел с духовенством на оный для пропетия троекратно эксапостилария: "Плотию уснув, яко мертв", я удостоился видеть самого высокопреосвященного Антония в неимоверной полноте излияния свыше на него даров Святого Духа. Каковому видению хотя, может быть, и не поверят иные, но тем не менее я долгом считаю, хоть в самых коротких словах, помянуть в конце сей записки об оном.
Как только запел высокопреосвященный "Плотию уснув, яко мертв, Царю [и] Господи" и прочее, так из уст его изнесся светлый белый, в виде огненного языка, пламень, и, окружив его со всех сторон, распространился от него во все концы собора и вверх, и наполнил весь собор таким светом, что сияния свеч уж не видно стало, а всюду был только свет Божественной благодати, исходящей извнутрь высокопреосвященного Антония, как от солнца. Сам же он, его высокопреосвященство, стал до того прозрачен, что можно было насквозь его мне видеть жилы и кости, а в жилах течение крови. Как это сталось мне яснозрительным - не знаю. Но я действительно все так видел, и в это время, как я с удивлением рассматривал высокопреосвященного Антония, он, не переставая петь, обратился ко мне главою и, улыбнувшись, кивнув ею, дал мне знать, что он чувствует, что Господь мне грешному открыл это чудное таинство действия в нем сил благодати Всесвятого Духа Божиего. Потом какая-то невольная сила стала оборачивать меня на все стороны, и я увидал всех предстоящих в разнообразных видах. Никто не был подобен дивному архиепископу Антонию, только несколько богомольцев сияли вдали и в углублениях храма, как звезды, и, сами озаряя вкруг себя других, иные люди стояли просто в целости, как люди, и светлы были лица их и радостны, а других темны так были, как обгорелые головни, у иных только некоторые части тела были обгорелые.
Но более всего обращал мое внимание на себя один протоиерей, из сослужащих с высокопреосвященным. Он был полосатый, увитый поперечными полосами, как зебр, - он потом исключен был из духовного звания, - одна полоса пальца в два белая, благодатию светящаяся, другая - темная и почти черная, и так друг за дружкою они его перепоясывали. Таковое видение всех и каждого продолжалось во все время пения эксапостилария сего троекратного; когда же заутреня сего истинно великого и в точном смысле слова просвещенного дня кончилась, то, войдя в алтарь и похристосовшись с его высокопреосвященством, я сказал ему:
"Я видел ныне необыкновенное чудо на Вас и на всех предстоящих в церкви, позвольте мне Вам рассказать оное?. "Я знаю, - отвечал мне он на это, - и я кивнул головою, улыбаясь и глядя на Вас, дал Вам знать, что Господь открыл мне, что Он и Вам дал видеть со мною деемое Его благодатию. Но теперь не говорите ни мне и никому о том, что Вы видели, и не поминайте мне самому ни за чаем и завтраком нашим общим, ни за обедом, а вечером часу в десятом придите ко мне, и мы тогда с Вами побеседуем о всем том". После обеда он опять напомнил мне: "Так я Вас жду в десять часов вечера, а теперь Вы изнурились, подите отдохнуть, сосну и я немного".
Но я заспался долго, и келейник его Иван, разбудив, позвал меня к нему. Когда же пришел я, то у его высокопреосвященства сидел уже Павлов Алексей Александрович , и старший келейник Михайло Никитин отвел меня в канцелярию его собственную, пред спальнею его, где, разливая чай, и мне поднес несколько чашек в ожидании конца беседы его с Павловым. Когда же высокопреосвященный отпустил Павлова, вошел в свою канцелярию, то сказал мне: "Извините, что я замешкался с Павловым, не хотелось его оскорбить для великого дня и отказать ему в приеме, он так много служил святителю Митрофану и так сильно и деятельно содействовал открытию святых мощей святителя Митрофана, что я считаю его не только к себе самому, но и к святителям Воронежским Митрофану и Тихону искренно близким человеком, а таким людям я не могу в чем бы то ни было отрадном для них отказывать, ибо я потому себя служкою Митрофановским зову, что всячески стараюсь служить святителю Митрофану, принимая за него гостей его и живым словом восполняя безмолвную высокоблагодатную беседу его с ними. А ты, Михайло, поставь нам еще самовар, я хочу напоить чаем Николая Александровича сам из своих рук, - он сказал было, что поил меня чаем, но высокопреосвященный отвечал: "Да то твой чай, а это мой будет чай, и своим чаем хочу я его напоить, чаем святителя Митрофана, а кстати и сам с ним еще попью чаю. Дай нам хлеба, а ужинать я не стану". И когда принес Михайло нам готовый самовар, то владыко сказал:
"Ну, теперь иди спать и вели всем на спанье отправляться в свои места, а мы с Николаем Александровичем посидим и попьем чайку, может быть, и до утра, потому что я завтра служить не буду, да вели только, чтоб пропустили Николая Александровича в его келлию". Оставшись же наедине, он вспросил, разливая чай: "Ну, что же Вы хотели мне сказать ныне утром? Я отвечал: "Тогда думал одно сказать, а теперь вижу, что должен сначала о другом сказать, и именно, что я вижу Вас всего, как разливаете чай раскаленным и красным от огня, как железо или как уголь горящий без пламени.
Он отвечал: "Я для того-то и назначил Вам прийти попозже, не прежде десяти часов вечера, чтобы Вы на деле видели, что дело благодати Божией не так бывает, как наши пишут о них новые богословы, не испытавши сами на себе действий Духа Святого. Они, переводя греческое слово " экстазм ", называют его исступлением ума, что одно и то же сумасшествие, и думают, что при явлениях благодатных в душе человеческой человек бывает в исступлении своих душевных способностей. А другие думают, благодатное состояние не может долго продолжаться, тогда как, напротив, самый наш собственный на самих себе видимый и ощущаемый опыт показывает, что существо этого состояния на самом деле вовсе не таково. В человеке не тогда и не сей час происходит опьянение, как он пьет вино или хмельное пиво, но когда погодя несколько станет разбирать его, когда спиртуозные пары станут входить в голову. Так-то и вино благодати Духа Святого или то духовное пиво новое, которое ныне пьем мы в Светлые дни сии, или в особых нашествиях оного Всесвятого Духа, или причащаясь Пречистых и Животворящих Тайн Христовых - не от камене неплодна чудодеемое, но нетления источник из гроба одождивша Христа, - не сей час разбирает богатством благости Божией и наполняет полнотою всех дарований Духа Святого, но мало-помалу потом входя во все составы и в сердце и попаляя греховные наши вины, и исполняет нас радости и веселия Богоблагодатного. Но и за всем тем ни я, ни Вы не исступили, однако же, из ума, и хотя наше теперешнее состояние действительно необыкновенное и не вседневное, но все-таки это не умоисступление, как несправедливо толкуют экстазмическое состояние пророков и всех сподобляющихся особенных посещений Все-святого Духа Божиего, но вот мы завтракали, обедали и отдыхали, а теперь пьем чай, как люди обыкновенные, хотя и необыкновенных милостей Божиих теперь сподобились. И вот почти целые сутки проходят, - ибо мы просидели с ним до утра, - но состояние так называемого "экстазма" не проходит, и мы это осязательно и яснозрительно чувствуем и видим.
В таких-то беседах просидели мы эту вторую и великую действительно светозарного Воскресения Христова ночь. Вот отчасти и в весьма малых крупицах то, что мне пришлось испытать в Воронеже по милости высокопреосвященного Антония и в Киеве по его же молитвам, и потом опять в Воронеже. И его самого вот в каком положении удостоил Господь видеть своими собственными этими же, коими и теперь, как пишу это, гляжу глазами, подобно тому, как ими же самыми имел счастие в конце ноября 1831 года видеть великого старца Серафима, когда он не словом, но делом показал мне, как Господь Бог Дух Святый снисходит на рабов Своих и низводит на них небесные дарования Свои, в каковом положении более четверти часа он говорил со мною, будучи светлее солнца, и уверял меня, что и сам я был в таком же положении. Вот почему, рассказывая о согрешении моем хулою на Духа Святого, я сказал, что лишь только одна моя бедная, многогрешная душа могла вполне понимать всю тяготу тогдашних бедствий в их истинной ужасности. Следовало бы мне сказать еще и о том, как в Киеве показано было мне, что такое есть сила тяготения, открытая Ньютоном и от невидимого учителя моего названная благодатию Всесвятого Духа Божиего, лучами Своими могущественнейшими всего на свете содержащего всяческая в горсти Своей - аще земная, аще небесная. То есть именно восемь твердей небесных, про которых сказано, что то суть светлее всякого кристалла твердо горизонтально устроенные, неизмеримые для человека, но измеряемые Богом и Его Святым Духом, объемлемые круговидными простынями или дискообразными кругами сущие, между коими помещаются семь эфирных пространств, в коих движутся вокруг семи центральных громадных солнцев или небесных кругов семь млечных путей, состоящих опять из бесчисленных солнечных систем. И что наш мир находится в самом последнем над бездною творном небе, и что ниже оного и восьмой водной же тверди находится, как выше сказано, геенна - огнь вечный, несветимый и неугасаемый ? тартар, лютый мраз, червь неусыпаемый, тьма кромешняя или внешняя, и, наконец, смерть вторая. И все это вместе содержится лишь одними рукообразными, если для чувственного понятия можно так выразиться, лучами или потоками Духа Святого огненными, как от огня происходящими, но росоносно дышащими и неопаляющими естества тварей. Потому что, проходя светлейшие, кристаллу подобные, водные тверди, разделяющие эфирные пространства, содержащие творные небеса, они, то есть сии лучи Всесвятого Духа Божиего, воплощаются в эту воду, сущую выше небес, и, входя в атмосферы миров в тончайших каплях росы, обходят разумные существа, про которые капли росы премудрости сей небесной сказано, что утренневавый к этой небесной премудрости не утрудится и бдяй ее ради вскоре без печали будет.
Следовало бы упомянуть, как мне показано разлучение души и духа человеческих от плоти и как разъяснен процесс смерти. Надлежало бы сказать и о процессе жизни, как мне показано было, что человеческая жизнь делится на четыре части. 1-я - девятимесяч-ная в утробе матери, делящаяся на шесть фазисов. 2-я - временная, на дне воздушного океана на лице Земли троичная духовно-душевно-плотяная, в каковой троичности и зародыш человека в мужеском семени показан был, и тоже шесть фазисов в падшем состоянии своем имеющая. 3-я - жизнь за гробом, духовно-душевная ангелоподобная и 4-я - жизнь паки бытия вполне Богоподобная, представителями которой и истинными главами воскресшими из мертвых над всею Вселенскою Ветхо- и Новозаветною Церковию Христовою Божиею всеполноблагодатию Бога Духа Святого, освященного Церковию, человеческого рода всех веков от сотворения Адама и до конца рода человеческого сущею, [являются] Богочеловек Иисус Христос и Приснодева Богородица Мария. Он Бог богов, Царь царей и Господь господей, пришедый в рабии зраце взыскати Адама; а Она - единая по Боге Всемогущая, потребившая клятву Евину Плодом чрева Своего Приснодевственного, - дщерь по плоти Богоотец святых Иоакима и Анны и семя жены на сотрение главы змия диавола, обетованное Адаму и Еве при изгнании из рая, а поэтому и язва бесовская, и всепобедоносное оружие на все их козни и ухищрения против рода человеческого.
Но для того чтобы подробно описать все остальное, как тут в описываемые мною времена, так и потом во время странствий по святым местам русским жизни моей долговременной бывшее, о чем я подробно всегда и письменно, и словесно доносил высокопреосвященнейшему Антонию, то следовало бы целые тома исписать, а если систематически все это изложить в одно стройное литературное, бо[го]словски-философическое целое или, что гораздо вернее, в одно философическое, благодатию Всесвятого Духа Божиего воплощенное или осоленное ею богословское целое, то составится именно та самая книга, о написании которой говорилось в одном из благодатно вещих слов [снов?] моих воронежских и о самохвальстве по сочинению которой укоряли меня многие. Но 1, 2, 3, 5 и 7 ноября 1832 года, записки о коих [снах?], находившиеся в числе бумаг ареста моего, помянутого выше, тоже хранятся в Министерстве внутренних дел, о которой святитель и угодник Божий Митрофан, но уже не во сне, а наяву сказал высокопреосвященному Антонию во время страданий моих, вышеописанных 1834 года: "Вспроси Мотовилова, о какой книге открыто было ему во сне, что он хочет ее написать, и вели ему подать тебе на бумаге заглавие этой книги. Книга эта в настоящее время совершенно необходима для всех Церквей Божиих и спасительна будет для всего рода человеческого. В написании ее чувствовали потребность многие святые Божии люди в последние века Христианства и в особенности святитель и угодник Божий Димитрий, митрополит Ростовский, сделавший и начало ее своею Летописью. А святитель и угодник Божий Тихон Задонский, собрат наш по Воронежу, и во всю жизнь свою неотступно помышлял о ней, и не только помышлял, но и делом подготовил большую часть священных материалов для нее, именно же, - святитель продолжал, - записки его об истинном Христианстве совершенно до этой-то книги и относятся. Но еще не пришло время, и человечество не вполне к тому подготовлено, то скажи Мотовилову, что во время свое ему будет предлежать труд сей и мы все, воронежцы, помолимся о нем, чтобы Господь Бог дал ему начать и совершить оный всецело, во всей его полноте во славу Божию и во спасение как временное, так и вечное всего рода человеческого".
Вот заглавие этой, предназначенной мне святителем Митрофаном к написанию, книги:
"Истинные понятия: о Боге, об ангелах святых и о злых духах, - о механизме Вселенной - о создании земли и на ней человека, о заповеди, данной ему в раю, и о преступлении оной. О благодати искупления. История рода человеческого от Адама и до сего дня в параллельном отношении веры и жизни, - Сличение всех вер на свете и доказательство, что только наша Русско-Греческая Восточная Апостольская есть истинно Православная Отеческая Вселенская Христова и Божия вера на всем свете. - Мысли о приближении кончины века и о близости пришествия Антихристова. - О семи Вселенских Соборах и о необходимости восьмого для соединения Святых Божиих Церквей. - О необходимости всемирного покаяния, и об истинно христианской жизни, и об истинном монашестве". (На фотографии, помещенной в начале этого Приложения, Н.А. Мотовилов держит лист бумаги с планом сией книги.)
От написания каковой книги, равно как и предварительного совершенного окончания тесно связанных с нею вышеписаных, начатых в 1832 году и прерванных арестом 1833 года, работ воронежских церковных, я не только не отрекаюсь, но и желал бы, чтобы Святейший Правительствующий Синод [представил] на то зависящие от него как от центра Святой Церкви Божией средства и радушное благословение. И вот все то, что хоть в кратких очертаниях, но должен был я выразить Вашему Высокопреосвященству в отношении святителя и угодника Божиего Тихона и двух других святителей Воронежских, тесно связанных с ним и один чрез другого заповедавших мне безбоязненно открыть все это всенародно и просить явного и всенародного оправдания, и благословенного вознаграждения, и защиты от вышеписаных клевет: как Святой Церкви Божией, так и самому себе, в свое, предназначенное на то Господом Богом, время, которое в настоящий сей 13 августа день приснопамятного для России открытия святонетленных мощей святителя Тихона , епископа Воронежского и Елецкого, ныне Задонского чудотворца, и наступило. О чем о всем по долгу присяги и чистой совести заявил в тот же день Вашему Высокопреосвященству, высокопреосвященнейшему Иосифу , архиепископу Воронежскому и Задонскому, преосвященным: Феофану, епископу Тамбовскому и Шатскому, Сергию, епископу Курскому и Белградскому, его сиятельству господину обер- прокурору Святейшего Правительствующего Синода графу Александру Петровичу Толстому и его превосходительству господину Соломону своевременно и тогда же.
Ныне же при переписке набело всего вышепоясненного долгом считаю прибавить, что во время всенощного бдения с 12 на 13 августа по перенесении святонетленных мощей святителя и угодника Божиего Тихона в собор я имел счастие, стоя в алтаре сего собора в приделе святителя Алексия, митрополита и чудотворца Московского, закрыв для чего-то глаза, видеть высокопреосвященного Антония, архиепископа Воронежского и Задонского, который, подошед ко мне, взяв меня за руку и ощутительно пожав оную, сказал мне внятным для меня, слышным ясно голосом:
"Вот хорошо, вот молодец, спасибо что здесь". А когда в день Успения Божией Матери в алтаре Покрова Ее Всечестного в сем же соборе приготовлялся я к причащению Пречистых Тайн Господних и стоял, закрыв глаза, то имел счастие видеть и святителя Тихона Задонского, чудотворца новоявленного, стоящим возле креста запрестольного противу Образа Божией Матери "Жизнодательницы", противу престола в сем алтаре находящейся. Святитель стоял с поникшею ниц главою пред Царицею Небесною, и по капле слез текли из очей его, в том виде, как на эстампах прежних старинных издании сочинений его священнолепый лик его представляется. Это продолжалось до самых тех пор, как должен я был идти к причащению Животворящих Тайн Христовых. Здесь же в Воронеже - при переписке всего письма этого моего к Вашему Высокопреосвященству, - когда на всенощной Усекновения главы святому Иоанну Предтече стоял я возле мощей святителя Митрофана, стоявших по случаю перемены балдахина над местом его прежней усыпальницы против усыпальницы высокопреосвященного Антония, кто-то невидимый, но ясно слышимый, подошед ощутительно, сказал мне: "Что же ты думаешь, "где же обетованное мне высокопреосвященным Антонием от лица святителя Митрофана сказанное мне исцеление от внутренних болезней моих", и ждешь явного о том какого- то знамения, а разве это мало, что ты удостоился хоть и с закрытыми глазами, но все-таки не во сне, а явно иметь счастие видеть двух святителей Воронежских: Антония и Тихона, - ведь это не призраки ты видел, а их самих, - так вот тебе знамение, что термин внутренних страданий твоих кончился. Этот дар Божий дан тебе, храни и делай", - и прибавлено несколько слов, лично до моей жизни относящихся. Ныне же, как оканчиваю переписку набело сей рукописи моей, удостоил Господь меня обще со многими как бы в замену того, что я арестом симбирским 1833 года лишен был счастия присутствовать при перенесении мощей святителя Митрофана, в том году совершавшегося из Архангельского собора в Благовещенский, присутствовать при подобном обнесении мощей святителя Митрофана вокруг собора Благовещенского. За все это благодаря Господа Бога и по слову Вашему всю рукопись сию мою, на 42 листах из 165 страниц состоящую, для представления Вам передавая его высокопреосвященству высокопреосвященнейшему Иосифу, архиепископу Воронежскому и Задонскому, я просил его вместе с сим представить Святительскому Вашему и всего Святейшего Правительствующего Синода благосклонному вниманию и представленное мною ему чрез почту из Симбирска от 13 августа 1857 года описание мое об исцелении, данном мне молитвами его высокопреосвященства епископа, что потом архиепископа Антония, в ночь на Покров Пресвятой Владычицы нашей Богородицы 1832 года мне данное, с приложением к оному моею рукою писанного экземпляра полной службы святителю и угоднику Божиему Митрофану.
Позвольте же мне просить Вашего Святительского благословения и разрешения его Святейшества Святейшего Правительствующего Синода на напечатание сей службы церковным шрифтом и употребление по святым Божиим церквам всенародно; о разрешении мне и преподании благословения на написание особой от моего усердия полной же службы святителю и угоднику Божиему Тихону; дозволения и помощи в завершении всех моих воронежских прежних для Святой Церкви Божией работ; а также и на сочинение вышепомянутой, одобренной и благословленной мне святителем Митрофаном, книги, - для напечатания всего этого, а равно и ныне представляемого во всеобщее известие, но не с тем, чтобы снова подвергнуться новому аресту и новым, еще горшим прежнего истязаниям для меня и хулам на Святую Божию Церковь. Об истязаниях же я не фигурально говорю, ибо сверх того, что я вместе с почившим в Бозе высокопреосвященным Антонием и прочими помянутыми выше людьми был выдан за бунтовщика и заговорщика и подвергнут всегдашнему надзору тайной полиции, но сверх того, у меня отнято по Министерству народного просвещения четырнадцать лет службы государственной по званию почетного смотрителя Корсунского уездного училища, и по Военному министерству за Севастополь не дано одиннадцать лет, предоставленных всем, участвовавшим в кампании сей, не только военным, но и гражданским чиновникам, каковым и я был в 1854 году, когда имел счастие представлять святые копии с чудотворной иконы великого старца Серафима Божией Матери "Радости всех Радостей" как для армий, так и для Большеспасского собора Зимнего дворца Его Императорского Величества. В которое время мне от лица в Бозе почившего Государя Императора Николая Павловича сказано было, что никто более не утешил Его Величество представлением сих святых икон, как я, и что о том не только будет напечатано, но и я буду считан за одного из непоследних сподвижников этой войны, которая если и кончилась без надлежавшей славы и завоеваний для России, то не по моей вине. Ибо я не обманывал Его Императорского Величества, что и теперь одинаково подтверждаю, и о чем хранится переписка в архиве Министерства Императорского Двора, что Царица Небесная во время парада в конногвардейском манеже и предшествовавшего пред ним священнослужения, как сказано было мне, обещала славу, почести и завоевания России, если исполнят волю Ее чрез меня, бедного грешника, недостойного милостей Ее, но все-таки щадимого Ею, возвещенную.
А по вине человека, который, вопреки боголюбивейшему благочестивейшего Государя Императора Николая Павловича усердию к Царице Небесной, дерзнул сказать, что он в помощи Божией Матери не нуждается, было проиграно Инкерманское сражение, а с тем вместе и вся кампания. (Речь идет о главнокомандующем русской армией в Крымскую кампанию князе А.С. Меншикове ).
Но Царица Небесная сдержала Свое слово, в 25-й день марта 1854 года мне объявленное кем-то невидимым, но истинно, а непрелестно слышанным мною. Ибо кто же, как не Она, помог продолжать эту беспримерную в летописях мира осаду Севастопольскую в течение одиннадцати месяцев. Чудотворная Кашперовская икона Божией Матери особенным чудом не была допущена, по собственной Ее воле, на южную сторону, а обнесена только около северной стороны Севастополя. Северная сторона и осталась за Россиею неразоренною. Икона "Радости всех Радостей" великого старца Серафима только по второ-му высочайшему повелению была встречена в Севастополе, но помешена неприлично на Малаховском кургане и уже по третьему высочайшему повелению перенесена на Николаевскую батарею. Откуда же началось поражение Севастополя, как не с Малаховского кургана, что же осталось неразрушенным даже до добровольной сдачи севастопольской, как не Николаевская батарея? Итак, повторю еще раз, я не обманывал Государя всеподданнейше чрез его сиятельство господина министра Императорского Двора графа Владимира Феодоровича Адлерберга , докладывая ему об обещании 25 марта 1854 года помощи Царицы Небесной. И еще раз из священного для меня города Воронежа теперь повторяю, что не иначе как чрез Царицу Небесную и получит Россия отраду и милость Божию и возвращение прежней всепобедной славы своей, как чрез Ее небесное к Сыну Своему и Богу нашему предстательство при помощи верных заступников за землю Русскую, в особенности получивших от Бога дар покровительствовать ей, именно святителей Митрофана, Тихона и архиепископа Антония и священноиеромонаха Серафима. Опять повторю, из коих двое хотя и не канонизированы Святою Церковию, но, будучи заживо чудотворцами и Богоносными рабами Христовыми, теперь еще и больше имеют дерзновение к Богу.
В заключение сего письма моего долгом считаю прибавить факт, со мною по поводу сего случившийся в Симбирске в 1856 году. Известно его сиятельству графу Владимиру Феодоровичу Адлербергу, что я просил его исходатайствовать мне дозволение представить для действующей армии знамя с изображениями Божией Матери явления Владимирского и "Радости всех Радостей" Серафимовского. На эту просьбу мою получил я ответ от его сиятельства из Николаева. Но я считаю теперь приличным пояснить причины, побудившие меня к сему, как относящиеся прямо до Воронежа, и вот почему именно: во все время севастопольской кампании, с тех пор как икона Божией Матери "Радости всех Радостей" с 7 октября, как уведомил меня граф Владимир Феодорович Адлерберг, была туда отправлена, с тех самых пор я вполне, но не знаю по какому-то странному настроению души моей, разгадка которого, впрочем, выше пояснена, я совершенно сочувствовал всем переворотам, и радостным и скорбным, этой войны. Но когда я отправил помянутое выше письмо к господину министру Императорского Двора его сиятельству графу Владимиру Феодоровичу Адлербергу, что совпадало со сдачею Севастополя, то в ночь с 27 на 28 августа я такою тяжкою посещен был болезнею, что во время выборов наших симбирских дворян в милицию с 28-го числа уже не мог быть на выборах, меня точно как будто бы раздавило между камней, и потом я вынут был из них: ни одного члена здорового не было, так что и лицо мое видимо было как раздавленное, но как тяжко было страданье внутреннее только Богу известно. Я хотел было взять лекарства в аптеке, мне казавшегося полезным, но аптека была заперта, посылал за священником, чтоб исповедаться и причаститься, но и священника не нашли ни одного или сказали, что нет дома. В неизъяснимой безнадежности я ждал лишь смерти одной. Вдруг в это тяжкое время я услышал голос великого старца Серафима: "Что же ты скорбишь так при настоящей посетившей тебя болезни и думаешь, что ты тяжело страждешь? А если бы ты знал, каково теперь раненым севастопольским, то поверил бы, что твои страданья ничтожны в сравнении с их теперешними страданьями. А ты ведь считаешь себя соучаствующим в их делах, то попробуй хотя немного разделить с ними их теперешнее бедствие, - тебе тяжело, а им и того еще тяжелее". Я подумал, "что же это такое за день ныне, что им тяжелее теперь прежнего?" Впоследствии разъяснилось, что то был день сдачи севастопольской и они [(раненые)] во множественном числе были оставлены на произвол судьбы, то, разумеется, их страдания превосходили всякое воображение, а мое в сравнении с тем было ничтожно. Но и не зная того, я от одной беседы сей невидимого посетителя почувствовал, что мне стало полегче. И я задремал, но не то, чтобы крепко, ибо боль не давала мне спать. И я увидал себя здесь в Воронеже - в Архангельском соборе на том месте, где были некогда мощи святителя Митрофана в течение года первого с открытия их, и на пальце правой руки моей бывшее бриллиантовое, с вензелевым высочайшего имени Николая I изображением, кольцо, жалованное 2 октября 1854 года, вдруг лопнуло и разломилось на две части, так что средние два солитера , бриллианты и вензель, разделились надвое. Одна часть кольца отпрыгнула направо, а другая налево; с великим трудом отыскал я их и, найдя и сложив на пальце, стал, обливаясь горькими слезами о такой горестной для меня разломке перстня моего, дуть на них ртом, воображая, что можно будто бы мне их спаять духом моим. Плакал же горько я о том, что Государь Император Николай Павлович скончался и что кто же без него возвратит мне милости его.
И вот опять тот же сладкоутешительный голос стал со мною говорить:
"Не унывай, не огорчайся, что это так случилось, и не отчаивайся. Господь утешит тебя и все, испорченное теперь, исправит некогда. Послушай, что поют, и погляди, кто поет на левом клиросе". А где были некогда мощи святителя Митрофана и где я тогда находился, то был правый клирос, и я увидал на левом святителей Воронежских троих: Митрофана, Тихона и Антония. И они сладко-тихим и неимоверно приятным голосом пели: "Радуйся, Неискусобрачная, мирови спасение рождшая", - беспрестанно повторяя сей отрадный припев Царице Небесной: "Не горюй же, надежда твоя на Царицу Небесную и на помощь Ее Святой Русской земле не погибнет втуне, видишь ли, святители Воронежские, все трое, молятся за Россию Божией Матери, и ты с ними молись Ей, и Она утешит тебя и возвратит "пленение наше, яко потоки югом"". Теперь, когда один из них, тогда еще неканонизированный явно, причислен уже и всенародно к лику святых, я счел нелишним присовокупить ко всему вышеписаному и это не сновидение, но почти явное откровение. Свидетели же болезненного моего состояния были и, вероятно, не отрекутся засвидетельствовать правду слов моих, теперь Вашему Высокопреосвященству сообщаемых: симбирские дворяне Сергей Николаевич Амбразанцев , Иван Васильевич Фатьянов и Алексей Васильевич Бестужев .
Рассказав это все Вашему Высокопреосвященству, мог б я и остановиться и покончить без того длинную рукопись письма моего или докладной записки, но как в ней помянуто об откровении, великому старцу Серафиму в ночь с 3-го на 4-е число сентября 1832 года бывшему, о всей жизни моей, и в беседе своей о том он рассказал мне и о борьбе своей с бесами 1001- дневной и 1001-ночной неправильно, как я уже выше сказал, называемой во всех изданиях стоянием 1000-дневным и 1000-ночным на камнях, - то долгом моим и не безместным делом считаю и о сем прибавить рассказ. Вот как это было. В 5-й день сентября 1831 года великий старец Серафим исцелил меня от трехлетних тяжких болезней, на которые в последствии времени мне необходимо было взять свидетельство от инспектора Симбирской врачебной управы Либгольда - буду говорить сколько смогу короче, - которое представляемо было Его Императорскому Величеству, когда он изволил быть Наследником Престола, и я представлял ему всеподданнейшую записку о делах моих с татарами, по коей он, видя правоту мою и обиды, делаемые мне татарами, надписал Своею Августейшею рукою: Помогчи Мотовилову?, кое хранится и доселе у меня, а всеподданнейшая записка в Комиссии у принятия прошений.
Исцеление было так. Когда принесли меня к нему, великому старцу Серафиму , в ближнюю его пустыньку - на поляну первую его, называемую ближнею пажинкою, недалеко от речки Саровки, - то он - оставляю все предварительные святые речи его - сказал мне: "Веруешь ли ты, батюшко, что Господь наш Иисус Христос есть истинный Бог и истинный Человек, а не просто только мудрейший из людей, как некоторые погрешающе о Нем ложно мудрствуют" - "Верую, - отвечал я ему. "Веруешь ли, что Царица Небесная Святейшая всех святых Пренепорочная Владычица наша Богородица, Дева прежде рождества, Дева в рождестве и Дева после рождества и вовеки пребывает нетленна, тридневно воскресши из мертвых с Сыном и Богом Своим и нашим, и ныне устрояют спасение наше" "Верую, - отвечал я ему.
"А веруешь ли, что Господь наш Богочеловек Иисус Христос вчера и днесь Той же и во-веки и как прежде творил чудеса, и исцелял словом одним всякие недуги и болезни человеческие, и бесов изгонял, так и ныне может все то делать, как и прежде творил?" "Как же не веровать, - сказал я ему, - да если б не веровал, так я бы, будучи столько тяжко болен, и не решился бы приказать вести себя к вам, батюшко, в таком расслабленном положении. Но я веровал, верую и непрестанно веровать буду, что Господь наш Иисус Христос есть Сын Божий Единородный Богочеловек, истинный по Божеству и по человечеству, и не Божество престало быть Божеством, но человечество обожилося, и за всем тем Он в двух естествах неслитно познавается. Верую, что Пречистая Богородица - Вечная Приснодева и Заступница моя. И что как прежде всегда Он творил чудеса всякие, изгоняя бесов и исцеляя всякие недуги и болезни в людях, так и ныне за предстательством Божией Матери мог и может то сотворить, но я много согрешил пред Ними и за премногие грехопадения мои не имею к Нему дерзновения. Вот почему вспомнил о Вас, что Вы еще маленького семилетнего благословили меня и что Вы истинный угодник Божий и Царицы Небесной. Я и велел себя к Вам вести, чтобы Вы исцелили меня. И он, радостно взглянув на меня, сказал: "А если веруешь, так ты здрав, батюшко, вставайте и ходите, ваше Боголюбие, вы совершенно здравы и не имеете нужды ни в чьем врачевании. "Я не могу встать, - отвечал я, - ибо четверо держат тело мое, а пятый голову. Вы видите, что сам двинуться не могу. Как же мне встать?" "А вот как, - сказал он мне, приказав отступить от меня людям моим, поднял меня обеими своими руками немного на воздух и как бы пригнетая потом к земле. - А вот как, - продолжал он, - видите ли, ваше Боголюбие, каким молодцем вы стоите?" "Да это Вы меня изволите держать, - отвечал я ему, "так я по милости вашей поневоле твердо стою. - Нет, - улыбаясь, отвечал он мне. - Нет, - отняв от меня руки, - вот вы и одни, а все-таки молодцем твердо стоите, идите же теперь, Господь вас исцелил. "Простите меня, - отвечал я ему, - я если пойду, то упаду и расшибусь, и буду более еще прежнего болен. - Нет, - отвечал он, взявши меня за руку, повел по земле, и я пошел не спотыкаясь. - Ну, как же еще лучше ходить? - вспросил он меня. - Вы теперь совершенно здравы. Отняв от меня свои собственные руки, стал толкать сзади, говоря: - Идите, ваше Боголюбие, видите ли, как вы славно ходите, и ходите же всегда так. Господь исцелил вас совершенно. Вот почему я говорил выше сего, что душа моя много видела чудного Божиего, и потому, озаряемая Божиим светом, одна она могла вполне уразумевать уже рассказанные отчасти падения и страдания мои. Пропустить должен я почти более полугода, в кои в 1831 году вызван я был официально по воле попечителя Казанского университета в звание почетного смотрителя Корсунского уездного училища и даже советом университета и училищным комитетом утвержден был в сем звании. Оставалось только Мусину-Пушкину оправдать свой честный и благородный вызов добросовестным исполнением своей обязанности - представить господину министру народного просвещения о надлежащем меня утверждении в сем звании по его непринужденному вызову.
Но вот у нас как все делается в России - нам говорят и велеглаголиво проповедают печатно: учитесь, оканчивайте курсы в университетах, вам отворят двери повсюду в государственной службе - и кричат: "Дворяне русские лентяи, не брегут о службе Русской земле и Ее Самодержцам", требуют от студентов о непринадлежании ни к каким тайным обществам, а тем более к ложам масонским, а как дело дойдет до службы, то под рукою и станут предлагать вступление в ложу именно масонскую.
Если же вы откажетесь, убоясь Бога, и чистой совести, и присяги, ибо я, будучи еще не действительным, а проходящим курс учения студентом, присягал на три дня в верноподданничестве Императору Константину Павловичу и потом в Бозе почившему Благочестивейшему и в душе истинному христианину великому пред Богом и человеками Императору Николаю Павловичу, - так и скажут вам точь-в-точь как вышеупомянутые бесы сказали - только иными словами скажут вам, как мне сказал бывший симбирский губернский предводитель князь Михаил Петрович Баратаев :
"Ну так я вам скажу, что силою гран-метрства Симбирской ложи масонской и силою великого мастерства Санкт-Петербургской ложи запрещу вам давать почетное смотрительство Корсунского уездного училища, потому что казанские масоны подчинены ложе Симбирской и Мусин-Пушкин не только двоюродный брат мой, но и подчиненный масон, так он должен исполнить волю мою, а в Санкт-Петербурге и подавно не посмеют противиться мне". Так вам откажут в месте почетного смотрителя, если вы не покоритесь добрым, дескать, и милостивым к вам предложениям.
И вам придется, может быть, как и мне пришлось, сказать в ответ: "А я уверяю вас, что силою Господа моего Иисуса Христа, которого вы масонством вашим гоните, я за предстательством Царицы Небесной непременно получу и именно Корсунского, а не иного какого-либо училища место". Что и удостоил Бог получить чрез четырнадцать лет, и что удивительнее всего, то и объявлено было мне о том именно 1845 года 14 сентября - в день Всемирного Воздвижения Честного и Животворящего Креста Христова, как бы в знамение того, что истинны слова, во сне за три дня до Покрова Пресвятой Богородицы в 1836 году сказанные мне Святейшим Патриархом Иерусалимским Макарием, державшим в левой руке истинный Крест Христа Спасителя, на коем распят Он был: "Вот смотри: Крестом враги побеждаются, от Креста бесы бегают, и Крест - красота и спасение душ наших".
Но пропуская даже и то, как великий старец Серафим в 1832 году объявил мне об участи декабристов и всех единомышленников их, под какими бы то благовиднейшими или гуманными названиями ни проявлялись они в России, стараясь в ней не только конституционное, но даже республиканское или, как ныне называют, коммунистическое правление устроить с единственною целию, чтоб истребить род Царский Всеавгустейшего Дома Романовых или по крайней мере лишить Его Самодержавства, о чем я всеподданнейше докладывал Его Императорскому Величеству Николаю Павловичу в 1854 году и за что он благодарил бывшего господина министра народного просвещения Авраама Сергеевича Норова , сказав ему, что я ему великую тайну государственную открыл и она ему очень много помогла, и что он желает, чтобы он обратил на меня особенное свое внимание, должен я, наконец, сказать, что великий старец Серафим в 1832 году весною приказал возвратиться мне домой к себе в Симбирск.
И когда там отказано было мне в руке Екатерины Михайловны Языковой и генерал Мандрыка в доме тетки ее Прасковьи Александровны Берх сказал при мне, что она уже помолвлена, то со мною сделался удар и я лишился рук и ног, и болезнь моя прежняя обновилась в сильнейшем градусе. Вот тогда-то я услышал об открытии мощей святителя и угодника Божиего Митрофана, велел везти себя прямо в Воронеж - слышал, что там и архиерей Антоний столько же святой жизни, как батюшко отец Серафим, - но велел все-таки, хоть это и не по прямой дороге было, завезти себя к великому старцу Серафиму в Саровскую пустынь. Дорогой в родовом городе моем Арзамасе , ибо мы некогда по государственным спискам были писаны арзамасцами Мотовиловыми, каковыми и числились в актах, я встретил икону Божией Матери Владимирско-Оранской многочудотворную, как будто благословившую путь мой, и услышал радостную речь гостинника Саровского подворья, где я останавливался для отдыха, отца Иакова Сухорукого: "Несть сия болезнь к смерти, но о славе Божией, да прославится ею Сын Человеческий". Когда же привезли меня к великому старцу Серафиму в Саровскую пустынь и принесли в его монастырскую келлию, он сказал мне, что получил письмо мое, в коем я писал ему, что по его словам святым, касательно Языковой сказанным, я пошел было как святой апостол Петр по волнам, но, видя ветр крепок, убоялся и чуть не утонул в волнах. И вот когда сбылось со мною выше сейчас сказанное об ударе при вести о ее помолвке, я чуть не умер и, теперь будучи сильнее прежнего болен, велел себя везти в Воронеж, но по дороге и к нему, духовному отцу и благодетелю моему, заехал, чтоб получить благословение его на путешествие в Воронеж. И когда, расспросив меня подробно и о причинах, влекущих туда, узнал, что я: 1-е. Же-лаю там исцелиться молитвами святителя Митрофана. 2-е. Узнать, что такое суть мощи святые. 3-е. Познакомиться с высокопреосвященным Антонием, как подобным ему угодником Божиим. 4-е. Видеть там Государя Императора и просить его о помещении меня на службу государственную, пожаловавшись ему о несправедливом мне отказе в месте по-четного смотрителя Корсунского уездного училища. И 5-е. Просить Его Императорское Ве-личество о защите меня по тяжебным делам - как от татар, так и помещика Осоргина и о прочих, о чем ныне в июне месяце в 22 пунктах я должен был в рукоприкладстве Межевой канцелярии сего 1861 года подробно пояснить, - то великий старец Серафим, умолчав до времени о 3, 4 и 5-м пунктах, начал говорить по второму - о нетлении святых мощей. Сокращая его беседу, скажу лишь о сущности его слов, именно, что нет ни одного кладбища православного христианского, где бы не было хотя одних мощей святых, что нетление дается всякому православному христианину, а не только монаху или монахине и дается единственно лишь за благодать Духа Святого, жившего со духом человеческим в душах и плотях наших, и что все те места, где Дух Святой жил в человеке, те и останутся нетленны за его Святыню, а где жила тьма греховная или, как мне позже сказано было и выше, значит тьма творная, - те места истлеют по непреложному слову Божию, земля еси и в землю пойдеши. Что если же и находятся тела совершенно нимало не истлевшие, то это не святонетленные мощи угодников Божиих, но непредающиеся тлению за клятву Божию, лежащую на них, тела грешников, и если Святая Церковь помолится о разрешении грехов их, то они и истлевают совершенно в одно мгновенье, не будучи достойны славы святонетления, только одним истинным угодникам Божиим предоставленной. Что открытие мощей святых совсем не есть дело административное - как несправедливо богохульствуют непонимающие путей и дел Божиих человекоугодливые антихристиане, - и совсем не для того Господом Богом посылается, чтобы доказывать только одно Православие веры - того царства или царствования, в которое открываются святые мощи, и что мы того достойны и потому, будто бы нельзя в одно царствование более одних мощей святых открывать, - как те же, превратно толкующие веру нашу, люди несправедливо утверждают, но что открытие святых мощей есть дело одного лишь только Промысла Божиего, благочестивых людей священно- тайно наставляющего быть орудиями всеспасительной Его деятельности. И дело лишь только единственно Промысла Божиего, сколько, когда и где открыть мощей святых. Что святые мощи угодников Божиих суть безмолвные, но паче труб и громов небесных благовестники воли Божией, зовущей нас на покаяние и единственно на сей лишь предмет, когда Церковь Святая будет погрязать в неблагочестии, растлевающем большую часть ее членов. Тогда- то и воздвигает Господь открытие почивших в благодати угодников Своих, как некогда посылал живых пророков возвещать людям Божиим волю Его Святую, влекшую их на покаяние. Но тогда были люди простее и верили, что можно быть святым и вдохновляться Духом Святым и заживо, поэтому можно было посылать и живых пророков, и проповедников покаяния, а так как в последние времена наша вера и благочестие исчезают из среды людей, богохульство же, кощунство над Святынею и совершенное неверие в Бога и во Христа Его, и в пресущественное общение с людьми Святого Духа и пребыва-ние Оного в людях берет верх над святою верою и умножается. Так что если и есть люди ныне между нами Богоносные, чрез которых мог бы действовать глагол Божий, то и им не поверят, а скажут, что они ханжи, изуверы и заблуждающиеся от истинного Божиего пути люди. Или хотя поневоле и принуждены будут сознать, что в них действует действительно Дух Святой, но все-таки скажут так: "Что же? Ныне действует Дух Святой, а потом могут сии пророки Божии и согрешить, то какие же они благовестники глаголов Божиих?" А потому, колеблясь сомнениями, и доброму Боговдохновенному слову их не поверят. И вот по этой-то причине и воздвигает Господь в наши времена открытия мощей святых. И блаженны те, которые способствуют тому и удостаиваются быть орудиями Промысла Божие-го на совершение подобных святых великих Божественных дел Его благости. Ибо действительно благословен от Господа Бога царь и благословенно царство, в котором и при котором совершаются подобные великие знамения неотступности от них Всеспасительного Промысла Божиего, зовущего всех и каждого на истинное от всех дел и начинаний злых всесовершенное покаяние. И тем закончив речь свою, сказав, что открытие мощей святителя Митрофана есть прямое дело преимущественно Государя Императора Николая Павловича, не убоявшего[ся] и того, что-де про него скажут в Европе мнимопросвещенные люди, а подражавшего святым предкам своим.
Великий старец, повторив и весною того года в четверток на Святую Пасху сказанные им мне слова о нем, что он в душе христианин, и многими другими ублажив похвалами, продолжал, обращаясь к первому моему желанию исцелиться в Воронеже от святителя Митрофана: "А что, ваше Боголюбие, разве вы не хотите у меня получить исцеление? Ведь прошлый год я совершенно исцелил вас, и вы были здравы и теперь таким же образом были бы, когда бы скорбь вас не убила так, как вы мне сказали. Ну так не исцелить ли мне вас теперь самому? Я отвечал: "Извольте, батюшко, с радостью, я от всей души моей и у вас прошу исцеления моего, я и в Воронеж, когда так, не поеду. Только хотелось бы с тамошним архиереем познакомиться, с Антонием, он, говорят, такой же, как и вы, служитель Господа и Божией Матери, да и с Государем надобно бы повидаться, я замучился с тяжебными делами, без денег ничего не сделаешь, а уж и денег недостает на защищение своей правоты, так хотелось бы Его Величество попросить, чтоб защитил меня. А исцелиться я рад и у вас, батюшко, исцелите меня бедного. И он, задумавшись, немного помолчав, сказал мне:
"Ведь вот, ваше Боголюбие, я не по Бозе вам сказал, что я вас сам прошлого года исцелил, оно хотя и чрез меня, убогого Серафима, дано вам исцеление, но все-таки Господом нашим Иисусом Христом и по предстательству о вас Самой Божией Матушки Его. А что, можно ли вам пробыть еще денек здесь и переночевать? Я сказал, что с величайшим удовольствием остаюсь и готов хотя и вовсе не ехать в Воронеж. "Нет, - отвечал он, - сем-ко помолимся лучше Богу, чтобы Он возвестил нам, что мне делать, самому ли вас исцелить или отпустить вас на исцеление в Воронеж. То так-то, ваше Боголюбие, вы переночуйте здесь у нас еще ночку, а я помолюсь Господу, что Он возвестить изволит мне о вас. Так грядите-ко на гостиницу, а я помолюсь, завтра ко мне после обеда пожалуйте с отцом Гурием в ближнюю пустыньку мою. Когда же на следующий день привезли меня к нему в ближнюю пустыньку и когда снесли меня с горы, и найдя под горою на двух длинных грядах двух стариц его Дивеевской общины, выкапывающих картофель, ибо это было 4 сентября 1832 года, то отец Гурий по необыкновенной теплоте того дня, сняв с меня плащ мой, отдал им на сохранение, а меня понесли прямо за колодезь, к месту, в шестидесяти шагах от оного отстоящему, где в лесу, в долочке и в месте, окруженном липами, как в беседке, сидел великий старец Серафим и беседовал с нынешнею, как потом узнал я, церковницею Дивеевской Девической Мельничной его обители и, увидав меня, носимого людьми моими в сопровождении отца Гурия к нему, поблагословив ее, указал ей, куда идти, а мне махнул рукою, чтоб меня поднесли к нему. И посадив меня на трех картофельных грядочках тут в шестидесяти шагах от его источника и доселе видимых, против которых прошлого, 1860 года, после моего отъезда из Саровской пустыни в Задонск и сюда, в середине октября месяца или несколь-ко позже того, забил столько же сильный источник из берега речки Саровки - никогда тут небывалый, что теченье из русла его малым чем разве менее того, как и у источника чудотворного великого старца Серафима, батюшка сам стал копать картофель и начал говорить со мною.
"Вот, ваше Боголюбие, вчерашнего дня мы положили с вами мне помолиться Богу, что Он изволит сказать: мне ли исцелить вас Его благодатию, как Он прошлого года мне удостоил то сделать, или отпустить вас в Воронеж, я так и молился Богу. Но Господь открыл мне всю вашу жизнь от рождения вашего и до успения вашего. "Что же в ней 6удет со мною? ? вспросил я. И он отвечал: "Этого Господь не велел мне сказывать вам, потому что в таком случае вы ни во грехах ваших виноваты не будете, ни в правде вашей не за что будет награждать вас. Ибо если Господь станет наказывать вас за грехи, то разве вы не вправе сказать Ему: "Господи, да ведь раб Твой Серафим от лица Твоего мне уже возвестил, что я нагрешу так много, то за что же Ты меня так наказываешь?" А если Господь вздумает вознаграждать ваше Боголюбие за правду вашу и за добродетели ваши, то разве враг диавол не сможет сказать Богу: "Господи! за что же Ты вознаграждаешь его так много, что тут мудреного, что он наделал столько добра, что он не боялся меня и так сильно противуборствовал мне, разве Серафим не сказал ему всего этого заранее от Лица Твоего, а ведь он ему верил, как Самому Тебе. Так в чем же тут заслуги его? Эдак и всякий бы еще и больше его сделал бы, когда б ему от Тебя заранее обо всем было уже наверное сказано?. Вот отчего, ваше Боголюбие, и вам не позволено мне открывать всей вашей жизни и всего, что в ней будет, да и другим никому об полноте судьбы его Господь не дает знать, а если и возвещает иногда, то лишь только избранным Своим, и то не все, но отчасти о свидениях судеб Своих, как в зерцале, или видении откровений Божиих, и то для того, чтобы они от великих напоров врага, от его ожесточенной брани, которую видит Господь, что он воздвигнет на них, не отчаялись и имели хотя малую отраду в скорбях своих, хотя некоторый свет во тьме козней врага диавола, коими, по допущению Божиему, они могут быть впоследствии омрачаемы. И если бы таких отчасти откровений о судьбах человеческих не давал бы Бог избранным рабам Своим, посылаемым от Него в подкрепление миру, то не убы спаслася всяка плоть от хитросплетенных козней врага диавола и всегубителя. И вот почему мне Господь и вашему Боголюбию не все велел открывать в подробности, а лишь только то, что благость его изволила отчасти вам чрез меня возвестить. Одно вам скажу и главное, что если бы не Сам Господь и Божия Матерь возвестили мне о вашей жизни, то я бы не поверил, чтоб могла быть такая жизнь на земле. Ибо мне Господь сказал, что у вас в жизни все духовное с светским и все светское с духовным так тесно связано, что ни того от другого, ни этого от того отделить нельзя, и что за всем тем Он Сам изволил назначить вам такую жизнь, и что будущее человечество сим лишь путем пойдет, если захочет спастися, и что на все это есть Его собственная воля, и что поэтому-то лишь Он дозволяет мне открыть вам нечто из жизни вашей, чтобы от трудности пути вашего вы без того не погибли бы вовсе.
"Что же, батюшко, будет со мною?" - вспросил я. И он продолжал:
"Я, ваше Боголюбие, плохо учен грамоте, так что с трудом подписываю мое имя, а грамматике и вовсе не учился, однако же читаю не только по церковной, но и по гражданской печати борзо и так скоро, что книги по две или по три мог прочитывать и прочитывал в сутки. А память такую имею, от Господа мне данную, что, пожалуй, могу вам от доски до доски все наизусть прочитать - такую сильную память Господь Бог мне изволил пожаловать. Так я хотя и плохо учился грамоте, а грамматике и вовсе не учился, но знаю очень много и более многих ученых людей, потому что много тысяч книг содержу в свежей памяти, да и даром премудрости и рассуждения, свыше от Него подаваемого, Господь Бог после всех страданий, что я ради имени Его Святого в жизни моей претерпел, меня обильным благословить изволил. Я вашему Боголюбию скажу просто, почти наперечет, сколько и где я книг перечитал, чтобы вы и сами видеть могли, что я в Писании Церковном и светском силен таки довольно. В нашей саровской библиотеке, мню я, тысяч пять с половиною будет экземпляров, а в иных, как, например, в Ролленевой Истории, перевод Третьяковского тридцать томов. И я всю нашу библиотеку прочитал, так что даже и книгу о системах миров, и даже Алкаран Магометов , и другие подобные книги читал. В иных книгах, вот, например, у Третьяковского, тяжел язык, но я смысла добивался, мне хотелось все узнать, что на земле делается и что человеку Бог на веку своем узнать допустил, пото-му что подобает и ереси знать, да их не творить, и Сам Господь говорит в Библии: Егда умножится ведение, тогда откроются тайны; у господина Соловцева - две тысячи пятьсот книг русских, и их прочитал все до одной; у Аргамакова господина - тысячи полторы книг, и его библиотеку всю прочитал; у княжен Бабичевых - они благодетельствуют же Саровской пустыни - и их книги все прочитал; у братии и отцов святых нашей обители у кого тридцать, у кого семьдесят все брал на прочтение и все прочитал. Неудержимая, ваше Боголюбие, была у меня охота к чтению, и все эти книги прочитал, духовные и светские, и все хорошо обсудил, потому что я не столько читал, сколько рассуждал о прочитанном и все соображал, что и как получше бы для Богоугождения сделать. Ну, так вот я вам в подробности сказываю, что уже не знаю, кто еще на русском языке, по церковной и гражданской печати, так много читал. И это не велехвалясь говорю, а чтобы вы знали твердо, что я много на земле сущего знаю, а Бог и недоведомые тайны Свои сверх того открывает, как и о вашей жизни открыл, а все-таки жизни, подобно вашей, нигде я не вычитал, а если б Бог не уверил меня в ней, что она именно такая, что и десять житий святых угодников Божиих вместе сложить и десять жизней великих светских людей, каковы Суворов и другие, вместе сложить, то и тут во всех их двадцати жизнях еще не все то сбылось, что с вами с одним сбудется, то я не поверил бы, чтобы все то могло в самом деле так быть. Но мне Господь именно так сказал. И я верую, что слово Его непреложно и все то будет так, как мне открыто, а из сего нечто и вам самим дозволено открыть.
Вот для примера я вам скажу: помните ли, как прошлого года я говорил, что у вас была мысль, что будто бы можно и в миру живучи получить такую же благодать, как в отшельничестве? А я, скажу в скобках, думал, что если Господу угодно будет, то при Его Святой помощи и в рай Адамов смогу я достигнуть, лишь бы Он мне то благословить изволил, как благословил святому Марке Фраческому и другим святым угодникам Его. - Но я вам говорил, - стал далее продолжать батюшко отец Серафим, - что этого невозможно достигнуть, живучи в миру, желая жениться, желая заниматься службой государственной и устраивать великие предприятия, подобные тем, о коих вы задумывали, и что люди, возлюбившие Господа всею душою, как и ваше Боголюбие, возлюбили Его, о чем Господь Сам мне сказал, что вы Его истинно любите, что такие люди не только не желали и не добивались всего того, что вы желаете и чего добиваетесь, но жен, детей, чины, богатство, славу, почести, все радости земные и маловременные, оставляя, убегали в пустыни и там в девственной жизни, в самоизвольной нищете и во всех злостраданиях будучи, стяжевали благодать Всесвятого Духа Божиего, какую вы, в мире живучи, думали, что можно и мирскому человеку подобно им получить. И я вас не обманывал, говоря, что этого нельзя мирянину достигнуть, и я по Бозе вам сказал. Но ныне, напротив того, и это мне Господь открыл, что эта мысль в вас была не ваша, а Он Сам вам заложил ее, и Он Сам споспешествовал вам в развитии ее и в укреплении в вас самих, и что Он вам назначил показать на земле этот образ спасения, чтобы и мирские люди были причастниками тех же даров Духа Святого, как и отшельники, если равномерные с ними труды, подвиги, злострадания, претерпенные до конца, Христа ради и всего находящего на них они доброхотно решатся взять на себя. Потом, рассказав мне все до предостережения от хулы на Духа Святого, относящееся выше в самом начале сего мною сказанное, он продолжал: - Господь мне еще велел сказать вашему Боголюбию, что вы какое-то дело великое задумывали и года с три занимались бумагами по нему - то ли это банк какой-то, или как иначе называл Господь, только Он приказал сказать вам про то дело ваше, при котором думали вы пять миллионов душ барских крестьян переселить в Сибирь и увлекались очень мыслями о Барабинской степи, думая и на ней тысяч до трехсот душ поселить, - то Господь приказал вам сказать, что эта мысль ваша о банке угодна Его благости, и Он Сам положил вам ее по сердцу, и Сам помогал в обдумывании ее. А селить крестьян по Барабинской степи не приказал, потому что это было некогда дно моря Аральского, соединенного с Каспийским, и Черным, и Азовским морями, которое до Пелопоннесского потопа, когда прорвались Дарданеллы, было на огромное пространство одним морем. Когда же прорвались горы, препятствовавшие слитию вод его в другие нижайшие океаны, то эта степь, бывшая прежним глубочайшим дном его, по слитии вод сих сохранила и до сих пор множество озер - остатков этого дна морского. И по испарениям зловредным от сырости, окружающей эти озера, существует с тех пор во всей Барабинской степи сибирская язва. И хотя тамошние жители и скот их поражаются ею, но они уже освоились с нею и изобрели способы лечения ее, а потому она не с такою силою действует на старых и давно привыкших к действиям ее жителей, а на новых людей действие ее будет крайне пагубно. А по-тому когда во время свое вам доведется переводить этих людей несколько миллионов, которых вы предполагали по тайному Божиему на то соизволению и внушению Его переводить туда на новые земли, то Господь приказал сказать вам, чтобы вы не селили людей по Барабинской степи, а поселяли бы в тех местах, где воздух чист и изъят от всякой заразы и где текут чистые свежие воды. Ибо там им придется жить не сто, или пятьсот, или тысячу годов, но столько, на какое время Господь благоизволит продлить размножение рода нашего человеческого. Но Господь провидел и то, что вы скажете: "Разве не Всемогущ Господь, разве не может отстранить эту язву?" - то приказал и на это сказать: действительно Всемогущ, но Он вместе с тем праведен и постоянен в воле Своей, и, дав однажды пределы, устав и чин естеству, Он без особенной нужды не изменяет их никогда. А провидя вред, могущий быть от них людям Своим, Он извещает о том тех, кого избирает на свершение Своих дел, и чрез то дает им знамение во еже бежати им от лица лука, то во время свое вспомните это, ваше Боголюбие, и волю Божию не забудьте исполнить. А о том, что у вас теперь злые люди отнимают земли, имения, чины и отличия и препятствуют вам в службе государству Русскому и Его Императорскому Величеству, не горюйте, батюшко ваше Боголюбие, во время свое Господь все вам это сугубо возвратит. Какой чин дадут вам, не знаю, как назвать и разъяснить, а только скажу, что сделают вас великим кавалером, тогда помянете слова убогого Серафима, и это не мои слова, но слова Господни, вспомянете же, что я вам о том по Бозе говорил.
Он далее продолжал о борьбе своей с бесами, начав речь свою так:
"Господь и то открыл мне, что у вашего Боголюбия, когда вы читывали святых жития в Минеях Четиих, рождалась нередко мысль, как бы хорошо побороться с бесами, как славна победа над ними и что как вы и сами с ними храбро поборолись бы, когда бы и у вас дело дошло до того. Оно все это точно хорошо, когда Господь подаст помощь в том и не только не допустит погибнуть, но и победу изволит над ними дарствовать человеку Своему. А все-таки надобно крайне беречись, чтобы не вызываться самому на эту крайне опасную и отчаянную борьбу, потому что тут уже средины нет - или победа, или смерть - и при самомалейшей на себя самого надеянности и самые великие чудотворцы погибали. И потому, всячески смиряя себя, надобно человеку, елико возможно, избегать этой борьбы, не обольщая себя высотою наград за нее, победою увенчанною, предоставляемых Господом победившему. Ибо если сами выходить будем на эту битву без особенного Божиего звания, то и конец не известен, чем Господь благоволит нам покончить оную. Я сам, убогий Серафим , на себе самом испытал эту борьбу с бесами и погиб бы совершенно, если бы Господь и Божия Матерь не помогли бы мне в том и не защитили бы меня от силы их. А сила их так велика, что и малейший из них ногтем своим может всю нашу землю в одно мгновенье, как мячик, повернуть и повернул бы, если бы в том не препятствовала им Всемогущая десница Божия, даже до того смирившая их за гордость и превозношение над Вседержительным Его Всемогуществом, что даже, как видим из примера Архангела Рафаила - по книге Библейской святого Товии, - и желчь рыбья может его отгонять от людей. Я вспросил батюшку отца Серафима: "А разве есть у бесов ногти? Он отвечал мне: "Как же, ваше Боголюбие, полный курс наук в университете кончили, а вспрашиваете, есть ли ногти у беса? Разве сами не знаете, что бес хотя и падший, но все-таки ангел, то есть дух, а дух плоти и кости не имать, как сказал Сам Господь, хотя и бес может иногда преобразоваться и в ангела светла, будучи ангелом тьмы. Но Святая Церковь, не могши никак чувственно представить для простых людей и Духом Святым не у премудренных все внутреннее и наружное безобразие духовное падших ангелов, принуждена представлять их в елико возможно большем для глаз наших чувственных доступном безобразии и потому поневоле их изображает с когтьми, хвостом и всеми другими безобразиями, как, например, рогами, синим или черным цветом кожи, толстыми, обрюзглыми губами и высунувшимися клыками вместо зубов, и отвисшим языком, - в самом же деле этого нет у них, и они сохранили все первозданное свое ангельское естество. Но, лишившись благодати Духа Святого, сделались столько скаредными, что и это их изображение, какое им теперь Церковь придает, все-таки сноснее того, как они сами по безблагодатности и злости своей суть на самом деле гнусны поистине. "Как же вы это знаете? - вспросил я его. "Как же не знать, ваше Боголюбие, когда я с ними очевидно боролся. Они так гнусны, что человек, не освященный и не исполненный вполне Духом Святым, не может и видеть их очевидно, ибо может умереть от ужаса, равно как подобному непросвященному же благодатию Духа Святого человеку невозможно видеть и ангела святого, ибо от одной радости от лицезрения сего, объять его долженствующего, умрет, пожалуй, он в одно мгновение.
Но я благодатию и помощию Царицы Небесной остался невредим, и случилось это вот как со мною. Еще задолго до избрания Фотия в архимандриты Новгородского Юрьевского монастыря Святейший Правительствующий Синод указом предписал Саровской пустыни выслать ему для замещения настоятельского места над сею обителию такого человека, который бы по благодати был подобен иеромонаху Назарию, игумену Валаамской пустыни, взятому тоже из Саровской пустыни и исправившему там образ жизни монашествующих, до такого благочиния и благочестия, что слава о его собственной святыне, и благоустройстве обители, и благочестии учеников его достигла до Санкт-Петербурга, по каковому поводу и для Юрьевского монастыря Святейший Правительствующий Синод желал получить из Саровской пустыни другого, подобного Назарию, старца. Так строитель и все братии старшие нашего монастыря и пришли ко мне в дальнюю мою пустыньку, где в оной я находился тогда, и объявили, что они меня избирают на это место. Когда же после многих отговорок моих и представлении им, что я в грамоте малосилен и с трудом подписываю имя мое и что я решился на достижение полного пустынного жития и милости Божией, ожидаемой от оного, они все-таки приставали ко мне с уговорами и наконец предложили мне по примеру апостольскому решить дело это жребием, и пять крат выпадало все убогому Серафиму быть архимандритом Юрьевского монастыря, то я горько заплакал, припал к ногам отца строителя и, обвив их моими руками, стал умолять, чтоб помиловали меня и оставили в пустынножительстве. А приползши на коленях к ногам иеромонаха Авраамия, сказал ему: "Сотвори, брате, любовь - замени меня и иди на это звание, а мне дай жить и умереть в пустыни, как я решился ради Господа Бога, и хочу того невозвратно". Тогда строитель и братия решились меня оставить в покое, а его послать в Санкт-Петербург. И после того месяца с два или три я был совершенно покоен. Но потом стали ко мне приходить многие из великих отцов Саровской пустыни, и не простые монахи, а старцы, явственною благодатию почтенные от Господа, и стали говорить мне, что я дурно сделал, отказавшись от пятикратного по жребию избрания на архимандритство, что я противник Божий и не могу ничего доброго приобрести для себя от пустынножительства после такого ослушания явному указанию воли Божией - быть мне архимандритом в Юрьеве, что я здесь погибну, заблудясь от пути спасения, а там бы был многим тысячам людей вместо святильника и привел бы в несметном счете их во спасение. И это продолжалось до полугода. И я был в таком обуревании - душевном волнении и смятении, не знал, что мне делать, и только ко Господу вопиял, что Он Сам знает незлобие сердца моего и что не хотение ослушаться воли Его Святой заставило меня отказаться от архимандритства, а подражание преподобному Сергию Радонежскому, который и от митрополитства Московского отказался, чтобы не лишиться плодов, начинавшихся в нем, - блаженного и богоблагодатного пустынножительства. Но слава Богу, отцы и братия оставили меня в покое, и я опять месяца два или три отдохнул. Потом напали на меня помыслы, что я действительно противник Божий и погибну в пустыни, то уже тяготы этой борьбы, ваше Боголюбие, я вам никакими словами выразить не могу, а только чтоб показать вам, как это тяжко и неудобовыносимо, то скажу, что я должен был часто ощупывать у себя на голове, тут ли лоб мой, тут ли затылок, чтобы увериться, что я еще не изуродован силою внутренних в крови моей треволнений и приливов крови к темени моему. Но и в этом мысль моя укрепилась, что Господь Сам свидетель чистоты намерений моих, и я успокоился - но уже ненадолго. Когда же твердо решился остаться в пустыни до того конца, когда удостоит меня Господь, от силы в силу восходя, достигнуть меры возраста исполнения Христова, то бесы явно уже стали говорить и нападать на меня, требовали, чтобы я покорился и поклонился им, и что если я послушаю их, то не только архимандритом, но и архиереем меня сделают и до митрополитства доведут; а в противном случае по-свойски со мною разделаются. Вот если вы помните Феофила, то Феофил пал, а убогий Серафим 1001 день и 1001 ночь благодатию Божиею стоял и устоял так, что они никакою силою не могли понудить меня к богоотступничеству. Но и тут если бы не Царица Небесная особенным Своим заступлением спасала и спасла меня, то они, как зерно пшеницы, растерли бы меня в прах на камне, на который бросались на меня с высоты верхушек лесных, а в келлии задушили бы меня, превращаясь в мошек и наполняя собою весь воздух так, что мне нечем и дохнуть было, кроме пыли этой бесовской, - одним словом, скажу - аще бы не Господь был в нас убо живых пожерли быша нас. Я сокращаю рассказ великого старца и скажу, что он заключил его тем, что Бог даровал ему после того полную и равноапостольную силу над бесами и они не могли к тому уже приражаться ему, а делали только то, что совращали с пути тех, за кого он маливался Богу и кого спасти молитвами своими хотел, и потом в заключение всего прибавил:
"Только вот что еще хочу я вашему Боголюбию сказать: знаете ли вы Симона Зилота ?" А так как он мне о многих соседних помещиках говаривал неоднократно, то я, не поняв, о чем дело идет, и сказал, что такой фамилии не слыхал я поблизости Сарова. "Да, - отвечал он мне, - не о помещике каком-нибудь говорю я вам, а о Симоне Зилоте иже и Кананит прозывается и был един от двунадесяти апостолов, - так о нем и о его невесте хочу я вам сказать. Царица-то Небесная крайне любила и его, и невесту его. Когда Ее пригласили к ним на брак в Кану Галилейскую, то Она упросила и Сына Своего, Господа нашего идти туда же, а когда сели все за брачный пир, то Она и говорит тихонько Ему: Сыне мой, сотвори знамение, чтобы они уверились, что Ты не простой человек, но Сын Божий, Спаситель и обетованный миру Мессия, - а Он, как в Евангелии сказано, отвеща Ей: "Что Мне и Тебе, Жено; не у прииде час Мой", то есть: стоит ли того жених, чтобы сотворить для него знамение. Понимаешь ли ты, батюшко, о чем я и о ком тебе говорю?" "Нет, батюшко, - сказал я ему, - я так прост сердцем и так малодогадлив, что не пойму хорошенько, о чем вы говорить изволите. Прошу вас говорить со мною попростее. Я верую, что устами вашими Сам Господь говорить изволит, и потому хотел бы понимать все яснее. "Да я, ваше Боголюбие, ; сказал он мне, - не о Симоне Зилоте, а о вас говорю. Я ныне видел Господа и Божию Матерь. Они мне сказали судьбу жизни вашей. Они же и о вас говорили при мне. Царица Небесная просила Господа нашего, а Сына Своего, Богочеловека Иисуса Христа, чтобы Он сотворил с вами знамение, а Господь вспросил Ее: "Да стоит ли Мотовилов того, что Ты, о Мати Моя, просишь Меня за него?" И Она отвечала: "Стоит ли, или не стоит, но Ты все-таки послушай Меня и сотвори с ним знамение". И Господь еще сказал Ей: "Мати Моя, да Мотовилов не воздаст Тебе, как следовать будет, за добро Твое". Она еще, и в третий раз поклонившись Ему, изволила сказать: "А воздаст ли, или не воздаст, это уже не Твое, а Мое будет дело, а Ты не для него, но для Меня, Матери Своей, сотвори с ним знамение". После такого-то усердного умоления Ее и Господь обещал Ей сотворить с вашим Боголюбием просимую Ею милость. Так вот, батюшко, стоим ли мы, убогие, такой милости Господней и чем воздадим мы Царице Небесной за толикую Ее любовь к нам и неизреченную Ее милость? А Она, батюшко, немногого просит от вашего Боголюбия - вон видите ли там сирот моих, - и он махнул рукою тем двум, которые, как я выше сказал, копали картофель, и отец Гурий отдал им плащ мой, и они, подойдя, подали плащ. "Не плащ нужен, - сказал он, - а сами подойдите ко мне. Когда они подошли к нему, то он, взяв по правой руке их, сложив обе их сии руки с моею правою и с моею левою рукою, взяв наши руки своими обеими руками и крепко сжав, держа их в таком положении, стал говорить ко мне: "Царица Небесная просит, чтобы вы не забыли сирот моих сих и прочих с ними дивеевских и посылали им в память Ее милостей столько неизреченных к вам - по сту четвериков ржи* каждый год - и творили эту заповедь Ее каждогодно до успения вашего. Я отвечал:
- Не только по сту, но хотя по пяти сот четвертей.
- Батюшко, - отвечал он мне, - Царица Небесная заповедывает не менее ста четверичков, то есть пудовок, а не четвертей, а более сколько Господь вам поможет, это уже ваше дело и умножение таланта, но чтобы уже непременно присылку этих заповеданных ста четвериков ржи каждогодно творили без опущения по успение ваше.
Разумеете ли вы, для чего это так и что это значит? В Писании говорится, что овые из рабов Господних приподоваху Ему на тридесят, овые на шестьдесят, а овые и на сто, - так вот в честь этого-то во сто трудов уплодоношения Она и желает, чтобы вы всегда творили эту заповедь Ее. Батюшко, у них место-то как рай Божий, и только недостает им садика одного. Я подумал, что у меня в Нижегородской и Симбирской губерниях большие сады, так я насажу оный им сам, и только хотел было сказать, "позвольте, батюшко, я насажу им сад этот из моих садов", а он, зажав мне рот, сказал: "А вы, ваше Боголюбие, умолчите да сотворите." И потом, крепко держа наши руки в своих руках, сказал "Вот, батюшко, как мне Царица Небесная дала свое послушание служить им, так и я вам по Ее повелению приручаю из рук в руки при них самих при двух свидетельницах по слову Господню, при двоих или при триех свидетелех станет всяк глагол так и я теперь творю, потому что с которою беседовал, третья будет, - а им сказал: "Вот, матушки мои, вы все плакали и вспрашивали меня, на кого я вас оставляю и кто после меня питать будет вас? Так духовною-то пищею Господь и Божия Матерь питает и напитает вас всех, а во временной жизни - вот вам Сама Царица Небесная назначает питателя. Он будет питать вас во всю свою жизнь - после меня по смерть свою. Я говорю это ему при вас двух, а вы возвестите о том и всем прочим о нем, что Сама Божия Матерь избрала и назначила его вам всем чрез меня питателем, а вашему Боголюбию я вручаю двух, а с ними и всех остальных сирот моих, послужите Царице Небесной и попекитесь о них, как я сам служил Ей и пекся о них. Всякая милостыня, подаваемая Христа ради нищему, угодна Господу, подаяй нищему, взаим дает Богови, и в жизнь будущего века не только сугубо воздастся за это, но как Господь говорит, сотворите себе други от маммоны неправды, да егда оскудеете, приимут вы в вечныя своя кровы. Но лучше подавать милостыню монаху, чем простому нищему, ибо простой нищий или нищая, куда ни пойдут, всюду обретут себе милостыню, монахов же все тунеядцами зовут, и потому не всякий подаст, а если и подадут, то с укором, но, по крайней мере, монах и престарелый даже может сам себе снискать пропитание или трудами рук своих, вот как я, например, убогий делаю: мню, что я до двух сот сажень дров нарублю в год и из них и свою келлию топлю, и на Саровскую обитель отдаю часть, а все остальное на этих сирот моих ради Царицы Небесной посылаю. И до семидесяти четвертей картофелю родится на грядочках, мною самим из моху сделанных, и его так же делю на трое: часть себе, часть Саровской пустыни, а остальное сиротам моим. Но если бы монах и по сбору пошел, то ему нет такой опасности и сбирать милостыню и нет такого вреда чрез сбор этот для души его, потому что насильно не заставят же его в грех впасть, все это, то есть дело сбора милостыни по миру, вредно только девицам и вдовицам, освященным Богу, потому что не только они страждут немощами, много отнимающими у них сил и времени, но если бы изъяты были от сих немощей и даже некрасивы собою были, то естество женское и без того прелестно и многих влечет к себе, а немощь сил и беззащитность пола способствует удобству ко греху, а что сказать, если девица прекрасна собою, то она хотя и все приобретет по сбору, да главное-то сокровище свое, святыню девства и целомудрие, удержит ли? Вот о чем подумать надобно. А что за польза и от цветка, когда он потеряет благоухание. И какой же это сахар будет, когда в нем сладости не будет - соль аще обуяет чим осолится и на что будет годна точию да изсыпана будет и попираема ногами. Вот отчего лучше давать милостыню монаху, чем простому нищему, но лучше всего подавать милостыню девицам и вдовицам, освященным Господу, чтобы они сидели на одном месте, благоугождая Господу чистотою и смирением, а не ходили бы по сборам по миру и не упражнялись бы в таких занятиях, которые их, отшедших от мира, снова возвращали бы в тесные сношения с миром. И потому-то лучше всего благодетельствовать сирым и вдовицам, освятившим чистоту девства и целомудрия своего Господу Богу. Такие-то люди не только состоят под покровом Божией Матери, но и служат Богу, находясь всегда под личным и непосредственным Ее особенным Царицы Небесной начальством, - так вот чего и вам Матерь Божия желает, чтоб и ваше Боголюбие под Ее собственным личным начальством находились. Так вот не забудьте же, что в моей обители сей, которую укажут вам эти сироты мои, нет ничего, чтобы я сам устроил, а все сделано лишь по собственной воле Божией Матери. Подробно рассказывать мне вам обо всем теперь некогда, потому что вам надобно поспешать в Воронеж, и Господь не велел мне удерживать здесь вас долго. Так я вкратце все нужное объясню, - вот, батюшко, вот уже теперь год целый мы с вами знакомы, и вы видали не только всегда, но даже и вчера у меня сирот моих, а я никогда не говорил вам о них ничего, потому что я завел и устроил эту обитель мою не самопроизвольно и не по моей человеческой выдумке, но как мне Царица Небесная, обещавшая великой старице монахине Александре на месте жительства ее в Дивееве устроить обитель, приказала, так я и сделал. И не только эти две сироты мои, с руками которых я сложил руки ваши, Самою Божиею Материю избраны, но и все, которых вы увидите после меня в обители моей, сестры их, - все до одной собраны и указаны мне лично Самою Царицею Небесною. Многих я сам иногда избирал, но Царица Небесная не благословляла их, и потому, несмотря на слезы и усильные просьбы оставить их в моей обители, я принужден был переводить их в другую обитель. А иных не знал, и у меня не бывали они, живучи отсюда за несколько верст, но Царица Небесная указывала мне на них, и я посылал их звать в мою обитель, а когда отказывались, то должен был претить им за ослушание это гневом Божиим. Так твердо, батюшко ваше Боголюбие, знайте, что не только устав и правило жизни в этой, сирот моих, обители - не мною, но Самою Царицею Небесною им чрез меня, убого-го Серафима, даны, - но и все строение, какое после меня у них найдете, все заведено и выстроено мною по личному Самой Царицы Небесной указанию. Так что колышка одного я, убогий Серафим, самопроизвольно сам не поставил, так вы все это обстоятельно заметьте и во время свое будьте свидетелем всего. А вы, матушки мои, - обращаясь к девицам двум, с коих руками соединены были мои руки, сказал он, - скажите всем прочим сестрам вашим, чтобы после меня они ему все до точности рассказали, как что я у вас завел, устроил и что вам по воле Божией Матери заповедал, все до тонкости скажите. А вы, ваше Боголюбие, опять скажу, помните, знайте и в свое время засвидетельствуйте, кому потребуется, что все это не я, убогий Серафим, по своей собственной выдумке или человеческому желанию, но по воле только одной Самой Царицы Небесной завел, и устроил, и заповедал. Ну, матушки мои, теперь вот вам после меня питатель. А вам, ваше Боголюбие, скажу, как и прошлого года сказал, когда рассказывали вы мне три сна ваши, в дальней вашей деревне виденные вами, и два сна, что вы в ближней деревне вашей видели, когда сказал я, что они от Бога вам явлены, и прибавил, что Господь наш Иисус Христос и Божия Матерь Сами управят ваш путь, - так и ныне то же скажу - горы окрест Иерусалима и Господь окрест людей Своих отныне и до века . Но повинися Господеви и умоли Его и Той сотворит и Той изведет яко свет правду твою и судьбу твою яко полудне, Господь благословит вхождение твое и исхождение твое отныне и до века. Так-то, ваше Боголюбие, так-то: укоряеми, благословляем; гоними, терпим; хулими, утешаемся; злословими, радуемся и претерпевый до конца той спасется, - вот наш путь с тобою. Грядите же с миром в Воронеж, Господь да благословит вас. Но вот самые последние слова его беседы, которыми он после того закончил свою предсмертную беседу со мною "А во грядущее-то лето на этих трех грядочках мы поработаем с вами. Те самые слова, которые, как я выше поминал, и заставили меня спорить с высокопре-освященным Антонием, что я еще увижу на земле и должен буду лично с ним о многом переговорить. По поводу каковых слов его, пиша набело записки мои о жизни сего великого старца Серафима в 1835 или в 1836 году, хорошенько год не припомню, слышал я дивные речи невидимого благодатного посетителя, растолковавшего мне подробно, что значит откровение ему, отцу Серафиму, бывшее за несколько месяцев до кончины его, что смерть его будет подобна смерти семи отроков, спавших в пещере Ефесской, что тогда сбудутся слова великого старца сего, сказанные сиротам его, следующие: "Это что за диво, что следователи за сто сажень не дошли до моей мельницы и не разломали ее, - диво вот, когда будет и вот в чем будет, когда убогий Серафим плоть свою принесет к вам в Дивеево и почиет у вас, и навсегда будет мощами своими пребывать с вами, и тогда-то среди лета Пасху запоют".
О чем хотя и напечатано в издании в передаче иеромонаха Иоасафа, но в искаженном виде, чтобы запутать дело, чего еще в действительности не было и о чем в подробности мне было здесь в Воронеже, как я выше пояснил, в 1835 или в 1836 году сказано. И когда я хотел вписать это сказание в мою книгу, то явившийся и растолковавший мне это, крепко схватив правую руку мою и невидимо удерживая меня от вписывания этого, сказал мне: "Нет, не пиши этого и во всеобщее безразличное известие не передавай, потому что это только для мудрых дается знать тебе и для крепких в вере удобопонятно, слабые же в вере и непонимающие вполне путей Провидения Божиего или не поверят этому, или, по-верив, будут недоумевать, как же это будет, а передавай это на словах всем тем, которые в вере Христовой и в благодати Божией утверждены и твердо убеждены в величии пред Богом заслуг святого старца Серафима, и не сомневаются в том, что он истинный угодник Божий, тем подробно все рассказывай, а с тебя будет и этого вдоволь, что когда слова мои сбудутся и все увидят сами сбытие этих рассказов твоих о моих словах то скажут: "какое чудо - за столько лет Мотовилов неоднократно сказывал нам обо всем этом подробно и ясно, а мы и тут все-таки ему ни в чем не верили и его же считали сумасшедшим, а ведь вот сбылось же наконец так, как он нам задолго еще сказывал". Но первому из всех поди и скажи высокопреосвященному Антонию и вспроси его, что это такое, прелесть ли, или правда, и от Бога ли я тебе сказал все это? А я тебе скажу, что я послан к тебе от Господа Бога и сказал все это тебе по Его Святой воле. А что теперь четыре часа утра и что преосвященный не отворялся еще, как ты думаешь, то не бойся, иди к нему. Он уже встал и встретит тебя в дверях своих этими словами: "Что с вами? Неужели опять нападение от бесов?" Но он сам тебе скажет, что это не прелесть, а двери к нему все отворены, иди и скажи ему все, что я передал тебе от Господа Бога о великом рабе и угоднике Его Серафиме".
Я высокопреосвященного Антония точно с сими словами встретившего меня нашел в дверях его канцелярии. Хотя все келейники спали, но двери были к нему наружные кем-то растворены, и когда я подробно все ему рассказал, то он мне, подумав немного, сказал: "Да, это не прелесть, а Божественное откровение вам и очень легко может быть и даже нужно [и] необходимо для Церкви Святой, ибо вера в воскресение из мертвых столько важный православно-христианский догмат, что святой апостол Павел прямо говорит: Аще воскресения из мертвых несть, то суетна вера наша, и окаяннейши есмы паче всех человек. Но Господь наш Иисус Христос Богочеловек истинно воскрес из мертвых тридневен и, об.женною Плотию Своею питая нас, сидит одесную Бога Отца, есть истинная Живоносно из мертвых воскресшая, всесотворившая и всеискупившая нас Глава Единая всей Святой Вселенской Апостольской Церкви вовеки, которой и молимся мы на всякой литургии о еже соединитися Святым Божиим Церквам под эту истинную и Единственную всей Вселенской Церкви Божией Главу Христа Жизнодавца - Бога же и Человека и Всетворца нашего Единого Сущего от Пресвятой Троицы - по предстательству Пречистой Его Матери и Приснодевы Богородицы Марии, Единой по Бозе всемогущей".
Так кончилась беседа моя утренняя с высокопреосвященным Антонием по поводу сего откровения невидимым посетителем переданного мне о кончине великого старца Серафима и о смысле того, что значит, что она подобна будет смерти семи отроков Ефесских, спавших в пещере. Это происходило в тот именно год, когда в Бозе почивший - второй из знакомых мне русских архиереев - архиепископ Казанский и Свияжский Филарет , что потом митрополит Киевский и Галицкий и святой чудотворной Киево-Печерской лавры священноархимандрит, по высочайшему вызову ехал из Казани в Санкт-Петербург для присутствования в Святейшем Правительствующем Синоде, пославши певчих своих чрез Арзамас, сам по усердию своему заехал в Воронеж, где я тогда находился, живучи в доме высокопреосвященного Антония. О чем я и ему тогда рассказывал. Когда же мы были все вместе и с начальником Boронежской губернии Дмитрием Никитиевичем Бегичевым на обеде со многими из воронежцев и приезжих богомольцев в загородном архиепископа Антония Троицком доме, то после обеда высокопреосвященный Филарет вспросил меня:
"Ну что же ты не скажешь мне ничего, как твои дивеевские сироты отца Серафима поживают?" "Какие же мои, - сказал я ему, - вы сами свидетельствуете, что они сироты отца Серафима, а я прибавлю - дочки Божией Матери и невесты Христовы". "Ну что тут за философия, говори попросту, - сказал высокопреосвященный Филарет, - мне известно самому, что отец Серафим тебе вручил свое послужение Божией Матери при них, так что же ты не устрояешь их?" Я отвечал, "что в чем же я буду устроять их, когда они и без меня уже совершенно вполне и во всех духовных отношениях устроены, ибо в Дивееве две общины, первая и о которой я сам произвольно по своему усердию после кончины его узнал и принял намерение не оставлять ее, устроенная отцом Пахомием, строителем Саровской пустыни - на месте последнего полугодичного жительства священномонахини Александры , постриженницы Киево-Флоровского монастыря, что в мире была полковница Мельгунова . В состав этой общины входят и могут входить вдовицы и девицы, так как это во всех женских монастырях почти повсеместно вообще принято, устав ей дан Феодора Студита, общепринятый в российских монастырях, с некоторыми добавочными по усердию монахини Александры в обычном правиле при жизни ее употреблявшимися ею молитвами. Что в оной положены две трапезы в день, обед и ужин; особая, никому не подчиненная начальница, не подчинявшаяся вполне даже и всем наставлениям великого старца Серафима, Ксения Михайловна Милованова с дочерью своею Ириною Кочауловою , поступившая из Тулы вдова оружейного тамошнего мастера и державшаяся строго и неуклонно только одних наставлений бывшего строителя отца Пахомия, почему и сам отец Серафим называл обитель сию Старушкиною обителию, иногда же Ксении Михайловны обителию, а чаше всего Вдовическою, а по местоположению против церкви к сему присовокуплялся еще и иной эпитет, и в таком случае звалася Церковною обителию, в противуположность чему собственная, истинных сирот великого старца Серафима вторая самобытная Дивеевская обитель называлась Мельничною Девическою, при которой от лица Божией Матери вручено было батюшкою отцом Серафимом мне по смерть мою служение Царице Небесной. Та состоит на особом, совершенно новом, нигде никогда, ни в одном монастыре до того не существовавшем уставе и положении. Ибо начальница ее первая состояла лично под надзором самого батюшки отца Серафима, и все сестры ее собраны, как мне он сам изволил сказать, по личному назначению Самой Божией Матери только из одних девиц, а если и состоит при этой обители одна вдовица, то вроде работницы принята была и живет для копки канавы и для поправки ее за оградою обители близ канавки, а вместе с сестрами, в числе коих по собственной особой воле Божией Матери вдовицы не должны быть принимаемы - никогда. И к сей-то обители великий старец Серафим причислял из прежней Вдовической обители лишь девицу Марью Семеновну и сестру строителя общинской церкви Елену Васильевну Мантурову , которых хотя и не успел перевести в новую свою обитель сию, но называл их начатком ее сестер на небесах и утверждал, что по святыне их жизни они удостоены быть близкими к Самой Царице Небесной. Правило этой обители, в первый раз особо из уст Самой Царицы Небесной батюшке отцу Серафиму данное, состоит из троекратного в день, утром, в обед и пред ужином совершаемого и всегда долженствующего совершаться чтения два[на]десяти псалмов, возвещенных от Ангела Пахомию Великому, с прибавлением нескольких кратких молитв и обыденного для всякого христианина отцом Серафимом заповеданного троекратного же в день правила: "Отче наш", "3раза", "Богородице Дево, радуйся" - 3 раза и "Верую во Единаго Бога Отца..." и прочие члены Символа Веры - 1 раз, о чем у меня от начальницы той Мельничной Девической общины хранится собственноручное уведомление официальное, равно как и от другой начальницы Вдовической Дивеевской общины, полученные мною при начале вступления в исполнение обязанностей моих по службе Божией Матери на основании заповеди батюшки отца Серафима, что в одной этой Девической Дивеевской Серафимовской общине установлено разрешено Самою Царицею Небесною три трапезы в день: завтрак, обед и ужин, - дозволено даже и в другие времена хлеб и квас употреблять невозбранно, - следовательно, вполне и навеки отсечены грехи тайно - и безвременноядения.
Вместе с тем и вопреки обычаю других монастырей воспрещены навсегда всякие пышные и в мире уважаемые работы, требующие особенного душевного и умственного внимания, крепких и всегдашних связей с миром для ведения выгодного этих работ, каковы суть: золотошвейство, живопись и все подобные тому затейливые фабричные производства, хотя и чрезвычайно выгодные для простых мирских девушек и женщин, но не полезные для девиц, посвятивших себя на чистое девственное служение Господу Богу и желающих достигнуть вполне достояния невест Христовых. Но что при сей обители Девической заповедано старцем Серафимом от лица Царицы Небесной простое полеводство, огородничество, садоводство и смиренные рукоделия женские, не требующие особенного на производство свое умственного напряжения и не мешающие непрестанному в Боге пребыванию духом и всегдашней сердечной молитве. И что при обеих общинах находится только по одному благоговейному старичку для поправки деревянной посуды и землепашных орудий, что все полевые, огородные и садовые работы производят сами сестры обеих общин. И что хотя во Вдовической общине начальница и сестры прибегают к пособию и сбору посторонних разных жизненных потребностей и денег, но что в Мельничной Девической Серафимовской обители даже и сбор совершенно воспрещен великим старцем Серафимом согласно воле и указанию Самой Царицы Небесной. И несмотря на то, что они твердо держатся заповеди Божией Матери и батюшки отца Серафима, но оскудения ни в пище и ни в чем потребном никогда не было, потому что не только им иногда и чрез ворота от неизвестных вовсе людей были подаваемы приношения, но даже при недостатке денег на покупку деревянного масла для тепленья всегдашней лампады денно и нощно пред образом Божией Матери "Радости всех Радостей"<...>, то пред этою подлинною чудотворною иконою нередко масло в лампаде само свыше сходившим от Бога огнем было зажигаемо, и елей кипел, изливаясь из стаканчика лампады. Что у сей же Мельничной общины есть своя двухпрестольная церковь, выстроенная в честь Рождества Христова и Рождества Божией Матери нижегородским помещиком Мантуровым , и доходы с нее идут на сию Мельничную обитель, и содержится она на иждивении Мельничной Девической Серафимовской общины; что в сей церкви заведен отцом Серафимом чин неусыпаемого Псалтирнего чтения с неугасаемою лампадою пред местною иконою в нижней церкви Рождества Пресвятой Богородицы и неугасаемою свечою пред местною же Спасителевою иконою.
И что несмотря на совершенную независимость двух Дивеевских общин одной от другой, несмотря на совершенно противуположную различность их уставов им, однако же, по воле Божией Матери, при полной их неслиянности дано и некоторое Божественное - в Духе Святой Православной веры нашей общение, - нимало не могущее вредить этой их заповеданной им неслиянности именно же при чтении неусыпаемой Псалтири - шесть сестер по два часа из Мельничной обители Девической и шесть сестер из Вдовической отправляют оное. Клирос правый принадлежит хозяйкам церкви сестрам Мельничной Серафимовской Девической общины, а левый предоставлен гостьям - сестрам Вдовической обители; и даже в нижней церкви дозволено сим Вдовической обители сестрам совершать и правило свое вечернее. И это в память того, что первоначальница их - священномонахиня Александра, на месте сей церкви видела второе явление Божией Матери, заповедавшей ей тут окончить жизнь свою и обещавшей в селе Дивееве сем основать нигде не бывалую обитель, которой обещала дать благословение с Иверии, с Афона и Киево-Печерской лавры и которую основала Она Сама чрез великого раба Своего Серафима, именно Мельничную Девическую - вторую Дивеевскую самобытную общину, о служении при которой, как неоднократно поминал я выше, и дал мне он в 4-й день сентября 1832 года заповедь. Так что же тут устроять еще мне, когда уже все это так священнолепно и Богоблагодатно им самим, угодником Божиим Серафимом, было при жизни его заведено и все вполне устроено, и мне заповедано только питать их, и быть свидетелем великих дел его, и засвидетельствовать некогда о них, кому следовать будет. А если и придется поработать при них, так по слову его с ним же одним самим батюшкою отцом Серафимом, ибо он сказал мне:
"А на этих трех грядочках во грядущее лето мы поработаем с тобою". Терпеливо выслушал все это архиепископ Филарет, сказал мне и что ему известно, что Иван Тихонов [Толстошеев], а нынешний иеромонах Иоасаф , обманывает меня, прикидываясь мне другом и товарищем в служении Божией Матери при сих сиротах великого старца Серафима, и что друг истинный и товарищ необманчивый не делает того, что, как известили его из Москвы, сделал Иван Тихонов, решившись тайно от меня, Мотовилова, переписываться с важными особами светскими и великими духовными и прельщать их неправильною передачею сведений об обителях Дивеевских, и поручил мне передать ему, Иоанну Тихонову, все его высокопреосвященства архиепископа Филарета предостережения; а меня самого просил писать ему в Святейший Правительствующий Синод как о сих двух Дивеевских Девической и Вдовической общинах, так и о третьей Куликовской . Что я и исполнил в последствии времени письмом, от 14 января 1838 года из Симбирска на имя его сиятельства графа Николая Александровича Протасова адресованным.
Но передача слов и предостережений его высокопреосвященства Ивану Тихонову, что ныне иеромонах Иоасаф, не только не исправила его отношений ко мне и к сиротам великого старца Серафима, в Мельничной Девической Дивеевской общине находившимся, и лишь только в сестрах единственно этой общины и заключающихся, и не смягчила враждебности сих отношений, но лишь только еще непримиримее озлобила Ивана Тихонова против меня и против них. Так что он посредством разных происков и злоупотребляя средствами ради святыни имени батюшки отца Серафима подаваемыми устроил неугодное благости Божией, противное заповеди великого старца Серафима соединение двух общин Дивеевских, допущенное дивным Промыслом Божиим, вероятно, лишь только для того, чтобы любящие Бога сироты его дивеевские и хранящие заповеди его, несмотря на более нежели двадцатилетние страдания свои, сим соединением на них воздвигнутым, убелилися душами паче снега и светлейшими солнца могли явиться во Царствии Отца нашего Небесного за то, что Иоанну Тихонову, Иоасафу тож, не имевшему, не могшему никогда иметь над ними никакой власти, удалось во всем Русском царстве прославить сих сирот батюшки отца Серафима бунтовщицами против Ирины Прокофьевны Кочауловой , дочери вышеписаной Ксении Михайловны Миловановой , а потом, как то было ныне 1861 года в мае месяце, подчинить их совершенно всей своей партии и угрожать им чрез Нижегородского епископа Нектария всеми возможными притеснениями и высылкою, хотя бы даже и четырех сот сестер, усердных к великому старцу Серафиму, в угодность лжесловесиями лишь одними прославившей себя партии его, иеромонаха Иоасафа. О чем я и вынужденным нашелся утруждать запискою не только господина обер-прокурора графа Александра Петровича Толстого , но даже и всеподданнейшею докладною запискою Самого Его Императорское Величество, а в дополнение того и еще особыми письмами от 4 сентября сего 1861 года Ваше Высокопреосвященство и высокопреосвященнейшего Филарета , митрополита Московского и Коломенского, а равно уведомить и архиепископа Иоанна Черкасского подобною первым двум запискою, как иерарха не только совершенно уважающего великого старца Серафима, но и единственно лишь одного вполне посвященного во все тайны дел его и твердо знающего, почему неправильно соединены две совершенно самобытные Дивеевские общины в одну такую общину, из которой все-таки партия Иоасафовская, двадцать лет исподтишка действующая, силится или выгнать более четырех сот сестер и завладеть всем, вопреки воли Божией Матери и согласных с Нею заповедей великого старца Серафима, или по крайней мере прославиться ради имени Иоасафовского и в удовлетворение мщения его им, - поставить все на своем, - стерши с лица земли не только дела, но даже и память великого пред Богом и пред людьми отца Серафима. И хотя я как по заповеди, данной мне 4 сентября 1832 года, так и по повторительному приглашению архиепископа, что потом митрополита Филарета Киевского, и начал переписку мою о сих двух общинах Дивеевских и третьей Куликовской чрез обер-прокурора графа Протасова письмом от 14 января 1838 года со Святейшим Правительствующим Синодом, но деятели Иоасафовской - или сначала Ивано-Тихоновской - партии наполнили архив Святейшего Правительствующего Синода столь гнусными клеветами не только на меня, достойного, может быть, за грехи мои клевет и укорений сих, но даже и на самих праведниц и истинных рабынь Божиих сирот батюшки отца Серафима, что Святейший Правительствующий Синод, видя всеобщее молчание наше противу оклеветающих нас со стороны моей и с их стороны, мог невольно впасть в ошибочное мнение, что, вероятно, в этих клеветах, сколь ни отвратительна гнусность их, да есть же и доля правды, и потому, вероятно, дошел до такого странного результата, что не мог ничего лучшего придумать, как мне же сделать предложение, чтоб я не стеснял общину моими условиями (Указ Святейшего Правительствующего Синода от 12 июня 1842 года.). Тогда как и условия сии я неминуемо должен был включить в бумаги о всех моих пожертвованиях единственно лишь для того только, чтоб в точности исполнить волю Божией Матери, чрез великого старца Серафима мне возвещенную, и воспрепятствовать слиянию обителей, ими не благословлявшемуся. И [Святейший Синод] не потрудился даже уяснить, да которую же именно общину стесняю я? Вдовическую? или Девическую? или ту третью, тайную? и тогда еще едва зарождавшуюся общинку, которую я в бумагах моих всегда называл людьми, превратно толкующими заповеди великого старца Серафима, и которую двадцатилетним долготерпением всех возможных клевет и притеснений с ее стороны, едва было не лишивших меня последнего куска хлеба, хотел и старался я чрез то долготерпение преклонить к должному покаянию, и которую, видя неуспешность всех стараний моих о том, назвал и называю только в нынешнем 1861 году партиею Иоасафовскою. (Здесь Н.А. Мотовилов имел в виду тех сестер, которые были привержены отцу Иоасафу, участвовали в смуте 1861 г. и, в конце концов, ушли и основали Серафимо-Понетаевский монастырь.) Ко всему этому - странному противу меня со стороны Святейшего Правительствующего Синода - и весьма недоуменному действованию могло подать повод еще и то обстоятельство, что даже самые важные особы государства, каков, например, был сенатор Федор Алексеевич Дурасов , бывший во время сиротства моего, а своего служения за обер-прокурорским столом, поверенным родительницы моей, перебравший в десять лет вдов-ства родительницы моей до двухсот восьмидесяти тысяч рублей с нее из моих сиротских денег - на что отчасти его записки с достаточными намеками у меня есть - на хлопоты по татарским тяжбам нашим, которые мне же все- таки и уже бессребрено приходится ныне оканчивать, а он ничего и за эти деньги не сделал для меня, отплатил же только за все наше мотовиловское это добро матери моей лишь злейшею и бесстыднейшею клеветою на меня, сына ее.
Прикажите, Ваше Высокопреосвященство, подать дело о двух Дивеевских общинах, и Вы изволите увидеть там его письмо Святейшему Правительствующему Синоду, в коем он оклеветал меня, что будто бы я купил землю у него в селе Дивееве за три тысячи рублей ассигнациями и ему денег сих не отдал и что будто бы он только скрыть хотел благодеяние свое Дивеевским общинам, [поэтому] позволил мне от имени своего пожертвовать эту землю им - и усугубил свою клевету, сказавши, что я не отдаю будто бы этой земли обителям батюшки отца Серафима. (Доказательство истинности слов Н.А. Мотовилова содержится в рапорте 1839 г. в Нижегородскую духовную консисторию начальницы Дивеевской церковной Казанской общины Ирины Прокофьевны Кочеуловой :
"<...> в 1834 году г. Николай Александрович Мотовилов по усердию своему к религии, купив в дачах села Дивеева<...> для содержания, как ее (т. е. Казанской общины), так и другой, называемой Мельничной, пашенной земли с угодьи 57 десятин, из коих 33 десятинами пользуется Мельничная Девическая обитель, остальными 24 десятинами - обитель, заведываемая мною, каковую землю обрабатываем сами, имея для сего рогатый и конный скот<...>" (Государственный архив Нижегородской обл., ф. 2).)
Утрегубил, если можно так выразиться, это неблагородное дело свое еще большею безбоязненностию Бога, ибо просил его Святейшество усовестить меня, чтобы я сознался в возводимой им на меня клевете. И это усовещевание было поручено Нижегородскому преосвященному Иеремии. Однако он вел дело на словах со мною, а письма господина сенатора Дурасова не предъявлял мне, и оно по этой только причине осталось без должного оправдательного ответа с моей стороны в числе более шестидесяти семи или семидесяти писем со стороны лжесловесных деятелей партии иеромонаха Иоасафа, исполненных еще более постыднейшими не для меня, а для них клеветами.
О письмах сих я слышал от генерала Бороздина, бывшего другом и ближним человеком у обер-прокурора графа Протасова , еще в бытность мою в Санкт-Петербурге в 1854 году, и терпел все это лишь только потому, что термин внутренних страданий моих не был окончен (под коим разумею открытие мощей святителя и угодника Божиего Тихона, которого Господь удостоил не только меня одного, но и всю Россию дождаться в 13-й день августа сего 1861 года). Я как непременный исполнитель воли Божией ждал моего времени, а дождавшись, прошу и умоляю Ваше Высокопреосвященство обратить на сии клеветы внимание Ваше и, приказав предъявить мне все оные в подлинниках, дозволить мне иметь честь представить на все приличные ответы для уяснения дел великого старца Серафима и правоты, нагло угнетаемых ныне сирот его, а не для одного лишь только своего собственного оправдания, хотя и оно мне тоже необходимо, ибо из чего же я жил на земле, из чего же страдал так страшно, из чего же столько десятилетий так долготерпел Христа ради? Сошлюсь на слова святого апостола Павла, что он, когда изведен был из темницы после несправедливого заключения, то сказал: Леть ли есть так обижать человека неосужденно и Римлянина, то есть дворянина, ибо граждане республики Римской были из одних дворян, и потребовал, чтоб дело его было до кесаря доведено. И если святой апостол Павел же сказал: лучше ми есть умрети нежели кто славу мою испразднит - и Давид молится Богу: "Избави мя от клеветы человеческия, и сохраню заповеди Твоя", то, принимая в соображение примеры столь великих святильников Церкви Христовой, желаю я и себе са-мому того же, чего и они просили. В доказательство же, что господин сенатор Дурасов несправедливо оклеветал меня, прошу обратить внимание на переписку мою с ним по сему случаю в 1844 или 1845 году чрез господ нижегородского губернского предводителя дворянства тайного советника Сергея Васильевича Шереметьева, военного губернатора нижегородского же князя Михаила Александровича Урусова и уездного ардатовского предводителя полковника Щербакова, из коих ясно окажется, что я не только три тысячи рублей уплатил господину сенатору Дурасову, но даже дал ему пятьсот рублей и двадцать пять душ, или рабочих сил, чистой выгоды сверх заплаченных им двух тысяч пятисот рублей ассигнациями за у своего [же] чиновника купленных крестьян двадцать пять душ и тридцать десятин земли. Да еще обителям двум Дивеевским не тридцать, а пятьдесят семь десятин по этой покупке земель пожертвовано мною, всего же до четырехсот десятин. Да если и числится Зевакинская дача пожертвованною не от меня, а от госпожи Ладыженской, тогда бывшей в числе партии Иоасафовской, ныне же раскаявшейся и живущей возле Свято- Троицкой Сергиевской лавры, то и это лишь потому, что во время покупки мною земель Дивеевских и Княж Ивановских в долг на несколько десятков тысяч рублей и во время нужды моей заложил по сему случаю симбирские и нижегородские имения мои. Партия Иоасафовская посредством своих деятелей, в главе которых в тогдашнее время стоял нижегородско- ардатовский посредник Караулов, мешала мне очень долгое время заложить мои имения, опираясь на то, что я пожертвовал часть земель моих двум общинам Дивеевским, и чтобы я и их не включил в число залога моего, клевеща тем на меня, будто бы я мог быть столько подлым. И в это бедственное, по их непрошеной милости для меня, время партия Иоасафовская на деньги, жертвованные для имени батюшки отца Серафима, перекупила у меня сторгованный еще в 1837 году у Зевакиных участок. Так что если бы Иоасаф, что прежде Иоанн Тихонов, не искал своих си, а еже ближнего, то не то бы было и с моей стороны для сирот великого старца Серафима сделано. Да и собор Божией Матери Дивеевский Всех Ее явлений, задуманный и проектированный не (Собор во имя Пресвятой Богородицы Всех Ее явлений, или "Всех Радостей Радость" для Дивеевских общин предполагался Н.А. Мотовиловым к построению на месте, заповеданном батюшкой Серафимом, на 15 десятинах, купленных М.В. Мантуровым. Н.А. Мотовилов предполагал, чтобы вся железная руда, добываемая из земли, жертвуемой им в Дивеевские общины, продавалась, а деньги шли на строительство собора. Название собора Всех явлений связано с предсказанием преподобного, что в Дивеевском соборе соберутся списки всех чудотворных икон Богоматери).
Собор был задуман не кем-либо другим, а лишь только самим мною одним в память четырех вышеписаных явлений явных Божией Матери, был бы теперь уже вполне устроен в том громадном величии, о коем было предречено по особенному явлению великому старцу Серафиму, когда приказано было купить под место будущего созидания его три гумна господ Ждановых в селе Дивееве. (Три гумна господ Ждановых, или 15 десятин, были куплены по указанию преподобного Серафима Е.В. Мантуровой (преподобной Еленой) под будущий собор, а в 1845 году насильственно отняты у М.В. Мантурова в пользу объединенной общины сторонниками Ивана Тихонова ). Cообразно с каковым Божественным откровением - по разным и мне невещественным и неземным указаниям - я проектировал его по последней, в день Покрова Божией Матери 1848 года, указанной мне модели в восемьдесят семь с половиной сажень длиннику, в пятьдесят семь с половиной сажень ширины и во сто восемнадцать сажень вышины - до креста, а крест на соборе Всех явлений Божией Матери в тридцать три с половиной сажени вышины и в пятнадцать сажень ширины, а колокольню при сем соборе в сто пятьдесят три сажени вышины до креста и в тридцать три с половиной саже-ни ширины в основании; крест на ней в пятнадцать сажень вышины и в восемь ширины. Я сам скажу, что действительно громадны размеры сии, но если принять в соображение [в] миллиарды миллионов раз громаднейшие милосердия и милость Божией Матери, являемые, и явленные, и еще неявившиеся, но тем не менее хотящие явитися земле Русской милости Божией Матери, мне в полноте известные, то и этот мнимогромадный храм совершенно ничтожен будет в сравнении с ними. Да и то открыто великому старцу Серафиму, он должен быть лучше Соломоновского храма . Если б мне не препятствовали в том покровительствующие партии Иоасафовской люди, то Господь и Божия Матерь давным бы давно уже помогли мне все это сделать, как Они же Сами и наставили меня на это великое и другие еще более величайшие предприятия, хотя и бесы, и смущаемые бесами люди мне всегда и во всем, вопреки Их Святой воле, но по допущению Их, препятствовали. И это допущено было для того, дабы доказалось их бессилие и явственнее явилась миру сила Божия над всеми препятствиями торжествующая. Ибо, однако же, и за всем тем Господь и Божия Матерь сохраняли, сохраняют и сохранили меня даже до открытия святых мощей святителя Тихона, Провидением Всесвятого Промысла Их Божественного назначенного прежде, нежели мир не бысть, как предел страданий одного из земнородных червей по ничтожеству сущности своей действительной, но не червя - по Божественному на Их Святое дело это предызбранию и предопределению. О чем и великий старец Серафим, говоря, так выражался, относясь ко мне: "Их же бо предуведе сих и предызбра, их же предызбра сих и освяти, сих и прослави, сих и блюдет да и соблюдет, так что же нам, ваше Боголюбие, унывать. Кто споемлет на избранныя Божия, Бог оправдаяй, кто осуждаяй, Иисус Христос умерый же и воскресый, да и мертвыми и живыми обладает, и да из несущих сущая изведет".
Дело же об устройстве собора Божией Матери не "Умиления", как говорят несправедливо исказители смысла и толка дел батюшки отца Серафима, а "Радости всех Радостей" и Всех спасительных явлений Ее мирови, на всем земном шаре бывших доселе с двумя церквами: 1) святого пророка Богоотца Давида и 2) святого Иосифа Псомпсомфаниха или Спасителя Египетского, и с церковию Семи Верховных Архистратигов силы Господней, и с церквами Всех Святых, от века благоугодивших Господу Богу, а во главе их большего из рожденных женами святого Иоанна Предтечи и неподходящих под эту категорию Бого-зданных праотцев наших Адама и Евы есть таково:
В "Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря" (СПб., 1903) приводится следующий рассказ: "Затем дал поручение Елене Васильевне съездить к г-ну Жданову и купить у него эту землю за триста рублей, которые батюшка и передал ей. "Святой царь Давид, - сказал он Елене Васильевне, - когда восхотел соорудить храм Господу на горе Мории, то гумно Орны туне не принял, а заплатил цену; так и здесь. Царице Небесной угодно, чтобы место под собор было приобретено покупкою, а не туне его получить. Я бы мог выпросить земли, но это Ей не угодно. Поезжай в город Темников к хозяину этой земли Егору Ивановичу Жданову, отдай ему эти мои деньги и привези бумажный акт на землю?".
Когда в 1828 году, в память четырех мне явлений Божией Матери во время студентства моего в Казани бывших, я задумал в нижегородской деревне моей или сельце Бритвине строить храм сей, определив ему меру шестьдесят сажень длины, сорок ширины и семьдесят семь вышины, то великому старцу Серафиму было откровение около этого времени о покупке трех гуменных участков господ Ждановых в селе Дивееве. И земля сия названа подобною земле гумна Оры **, и сказано, что на ней некогда устроится храм в честь Божией Матери, славнее храма Соломоновского, и велено было вместо ста рублей, чего стоит участок этих трех гумен, заплатить по-Давидовски вчетверо больше, то есть четыреста рублей. Когда же я вступил в исполнение служения моего Пресвятой Владычице нашей Богородице по заповеди Ее, данной мне в 4-й день сентября 1832 года, то решился строить предположенный мною помянутый храм уже не в сельце Бритвине, но на сих участках ждановских, вследствие чего стал скупать земли села Дивеева и в 1840 году, будучи по случаю тяжкой одиннадцатимесячной болезни в одной из келлий Серафимовской общины, за год до женитьбы моей, импровизировал план и фасад сего собора при особенном, как мне одна Боговдохновенная старица сказывала, посещении Самой Царицы Небесной с двенадцатью Ее ближними святыми девами. Величиною собор в восемьдесят сажень длины и в пятьдесят ширины, а высота его и колокольни такова же, равно и кресты, как я выше сказал. Но когда план сей партиею Иоанна Тихонова, а потом Иоасафа, был осмеян и отвергнут как непотребный ни на что им, зиждущим, и на место того после многократных перемен планов и фасадов сего собора решено было основаться на одном, и высокопреосвященный Иаков, архиепископ Нижегородский в 1848 году насилу- насилу после двухдневных с моей стороны и других, усердствовавших к отцу Серафиму людей, настояний решился заложить оный на средине сих трех ждановских прореченных участков.
То в эту же осень, бывши в Ардатовской Нижегородской Покрова Божией Матери Митрофано-Варваринской общине , имел я счастие за всенощною вместе с великою старицею начальницею сей обители праведной жизни Евдокиею Андреевною видеть необыкновенный свет. В этом свете в церкви их обительской указан был мне сообразный с волею Божиею несколько увеличенный крестообразный план внутренности сего собора, на чем основываясь я немедленно тогда же план его и на бумагу начертил, и до сих пор желаю, чтобы средствами синодитного поминовения или другими, о коих ниже скажу, мне дозволено было бы устроить сей храм на месте нынешнего, под предлогом какового строяния сбираемы были партиею Иоасафовскою не сотни тысяч рублей, а может быть, и миллионы, [которые] шли неизвестно куда и имели результатом только вещественное усиление этой партии его и даже искажение и порчу святых и Боговдохновенных дел великого пред Богом и людьми священноиеромонаха Серафима, и равномерно и неотступно даже и досе-ле с остервенением продолжающееся гонение сирот его. А чтобы Ваше Высокопреосвященство не подумали, что я утрирую речь мою, говоря о сотнях тысяч [рублей] сборов под предлогом построения мною задуманного собора Божией Матери Всех [Ее] явлений, построение которого я никогда не только партии Иоасафовской, но и никому другому не доверял, не доверяю, да и доверять не хочу, а это все, так же как и служба государственная, насильно и совершенно несправедливо от меня было отнято, имею честь сослаться на его высокопреосвященство преосвященнейшего Тамбовского Николая. Он в 1846 году вспрашивал меня, знаю ли я, сколько на имя послушника Саровского Иоанна Тихонова сбирается именем батюшки отца Серафима денег? Сказал, что в полгода или в год по справкам Тамбовской консистории о том в почтовых конторах арзамасской, нижегородско-ардатовской и темниковской оказалось сто сорок семь тысяч рублей серебром. И прибавил: "Судите же, сколько доставляется ему на имя сирот отца Серафима прямо в руки". А сироты отца Серафима лишь только гонятся, преследуются и притесняются его пресловутою партиею, насколько попущением Божиим это по недоведомому, но всегда благому Промыслу Им допускается и насколько сил у действующего вследствие того врага диавола чрез ослепляемых им людей становится. Но предел всякому делу и всякой вещи положен Богом на земле, и обетования Его небесные верны. На них-то лишь только уповая, скажу: Всеблагий Промысл Божий, предрекший мне имя прежде, нежели сочетались браком родители мои, и по недоведомым судьбам Своим допустивший бесу Аббадоне разбить меня и вселиться в меня во мгновенье Крещения моего 6 мая, на память святого Иова Многострадального, 1809 года и явственно открывший мне о том при неложном свидетельстве архиепископа Антония чрез святителя Митрофана в 1834 году, явивший мне, сверх того, в разные времена безвестная и тайная Премудрости Своея, завязавший такими странными узлами нити происшествий жизни моей, что о каждом более или менее, но значительном происшествии можно навести справки в известных и теперь мною вышеуказанных местах, удостоил меня наконец дождаться и конца термина моих внутренних страданий - 13 августа 1861 года, открытия мощей святителя Тихона, - наводит меня на следующее заключение: брение может ли рещи скудельнику - почто сотворил мя еси сосудом не в честь? Могу ли и я сказать Господу: зачем Ты отдал меня на поругание бесу, на попрание всех людей - в притчу, и поношение во языцех, и в покивание главами всем, так что и ближние мои чуждались меня и все до сих пор смотрят на меня как на полусумасшедшего? А если бы и я мог сказать то, если бы даже Сам Господь, как некогда Иову, дозволил мне встать пред Ним и, препоясав чресла свои, вступить с Ними в прения, то и тут не только да не возглаголят уста моя дел человеческих, но и да не дерзнет мысль моя и в тайных глубинах моего троичного естества, троичность которого открыл мне Господь Бог на двенадцатом году жизни моей, зашевелиться там и хотя на одно мгновение приподняться укором Всетворцу и Богу моему. Да не будет этого - Его я вековечный раб, и никакой эмансипации от Него не хотел, и не хочу, и не дозволю себе желать. Раб я Богу Отцу, раб я Богу Сыну, раб я Богу Духу Святому, Троице Единосущной, и Нераздельной, и Неслиянной, раб я Присно-деве Пресвятой Владычице нашей Богородице Марии, единой по Бозе Всемогущей. Слава Богу о всем, слава Ей о всем, слава Вселенской Церкви Христовой о всем, за все истинно благодарю Бога.
И никому даже из тех людей, которые, как я выше описывал, делали мне зло, притеснение и портили всю жизнь мою, не только праведным, но и грешным не желаю никакого зла. И как я сам простил и прощаю их во всем от всей души и сердца моего, так и Господа Бога всенародно о том же прошу. Но я изнемог от пятидесятидвухлетних непрерывных страданий, коими, как некогда Петр, верховный апостол, веригами, так и я был подобно ему отягчен и, может быть, паче его, и как тогда не иначе же как молитвами Церкви Святой разрешены были узы вериг его, так и ныне прошу и умоляю, Ваше Высокопреосвященство, сами помолитесь и его Святейшество Святейший Правительствующий Синод попросите как первенствующий член его помолиться за меня, чтобы разрешены были вполне вериги сии духовные столь долго, в течение более нежели пятидесятидвухлетней жизни моей связывавшие меня, и чтобы Подавший мне силы перенести такое страшное адское, более полувека, состояние дал бы мне хотя несколько лет обновленной, свежей, чисто человеческой жизни, изъятой не только от вериг сих бесовских или подобных преж-нему людских стеснений, но и от всех козней вражеских и от всех притеснений людских. И как святой апостол Павел после несправедливых угнетений, принужден будучи нарещи кесарь, допущен был до него беспрепятственно, так и я вследствие всего вышеписаного вынужден покорнейше просить.
Ваше Высокопреосвященство, соблаговолите все это всеподданнейше довести до Высочайшего Его Императорского Величества Августейшего Государя Александра Николаевича сведения. И убеждением Богодарованньм Святой Церкви Вселенской тронуть его благочестивейшую высокомонаршую душу, да помилует наконец он меня и силою неограниченного самодержавства своего возвратит мне как несправедливо отнятые во времена вышеписаных ни с кем в такой силе не бывалых бедствий моих, так по поводу же оных и еще отнимающиеся у меня земли имения по тяжебным делам моим и Его Величеству небезызвестным, так равно и чины, отличия и летосчисление службы несправедливо от меня, как я выше пояснял, отнимаемые. На всеподданнейшей моей записке, о некоторой части которых в 1854 году он высочайшею рукою своею начертил: "Помочь Мотовилову", но и за всем тем все еще и до сих пор по сему высочайшему повелению не получающему всемилостивейше повеленной помощи. А в заключение всего да соблагоизволит высочайше разрешить мне:
1) Начать действия моего Спасо-Преображенского банка, на которые получил я благословение Божие еще в 1832 году чрез великого старца Серафима и, лишь только на это единственно Всемогущее Божие благословение уповая, дерзнул тревожить всеподданнейшими письмами моими
А) в Бозе почившего Августейшего Родителя Его от 14 апреля 1854 года, [каковые письма] хранятся ныне в архиве Военного министерства с высочайшею пометою "Браво и Ура, Великолепный Проэкт", вследствие чего я был сопоставлен тогда же в прямые сношения с военным министром, что ныне шеф жандармов его сиятельство князь Василий Андреевич Долгорукий , и
Б) от 19 марта 1858 года Самому Его Императорскому Величеству, каковое последнее письмо ныне хранится в архиве Министерства финансов. О чем с разрешения господина министра внутренних дел, в июне месяце сего 1861 года данного мне в Москве, я отсюда же и вместе с сим из Воронежа пишу его высокопревосходительству от 20 октября сего 1861 года.
2) От избытков сего банка никому не вредного, а всем имеющего принести хотя и неимоверные, но совершенно истинные и Богом предреченные пользы, построить храм вышепомянутый и мною проектированный Божией Матери "Всех Радостей Радости" и Всех Ее явлений Вселенских, в селе Дивееве в общинах великого старца Серафима. К сей докладной записке, с моей собственной импровизации набело переписанной, на сорока двух листах и везде, где следовало, моей же собственною рукою выправленной, и в том, что в верности всего показуемого, как в оной, так и в прежней от 13 августа 1857 года я готов принять присягу, во всем том собственноручно подписуюсь 26 октября 1861 года, симбирский совестный судья, почетный смотритель Корсунского уездного училища, директор Симбирского тюремного комитета, коллежский асессор и Анны 3-й степени ка-валер, имеющий два <неразб.> (жетона или же две медали ) отечественных войн за 1812 и 1853/1855 годы и драгоценный бриллиантовый, всемилостивейше жалованный во 2-й день октября 1854 года с вензелевым изображением высочайшего имени Государя Императора Николая Павлови-ча I перстень.
Николай Александров Мотовилов
Записки Николая Александровича Мотовилова, служки Божией Матери и преподобного Серафима. Свято-Троицкий Серафимо-Дивеевский монастырь, "Отчий дом", М., 2009 (Отдел рукописей РНБ, фонд С.-Петербургской духовной академии)
Ссылки: