 |
Правда и мифы о коллоборационизме калмыков
Обвинение народу, подкрепленное громкими судебными процессами, оставило несмываемое "пятно на репутации" калмыков. Упрек в пособничестве оккупантам держат наготове и молодые российские расисты. В соперничестве футбольных фанатов элистинской команды "Уралан" и астраханской команды "Волгарь" последние нашли и исторические причины. Это давало право астраханцам нападать и избивать калмыцких болельщиков, поскольку: "Взаимоотношения калмыков и жителей Астраханской области испорчены уже давным-давно. Еще во время войны 1941-1945 гг. при обороне села Хулхута имели место факты наглого перехода калмыков на сторону фашистов и оказывание гитлеровцам нехилого приема в процессе захвата калмыцких селений [ 45 ].
Однако память актуализируется в связи с современными проблемами. Не случайно внуки военного поколения стали припоминать эти факты истории. Они всплыли как реакция на вопрос о невозвращенных областях Астраханской области - чтобы оградиться от территориальных притязаний, легче всего вспомнить аргументы эпохи сталинизма.
"К тому же, калмыки шалили и в мирное время. Не секрет, что до определенного времени Лиманский район был частью Калмыкии, но потом был присоединен к нам. Калмыки же, добиваясь возврата территорий, частенько похаживали в "гости" к астраханцам в Лиманский район и занимались их вырезанием (в удачном случае порезанием) [ 46 ].
Обличительные публикации о Корпусе, написанные в этом же стиле, появлялись в центральной прессе в периоды, когда обсуждались Указ о реабилитации репрессированных народов, а также льготы и компенсации, которые могли бы быть выделены государством в связи с этим указом. Так, в 1991 г. в "Советской России" вышла большая статья почетного чекиста СССР Тарасова "Большая игра. Стреноженные эскадроны" [ 47 ]. Автор повествует, как была сорвана операция по высадке воздушного десанта из 36 калмыцких эскадронов, которые должны были поднять восстание в советском тылу. Статья вызвала отклик калмыцких журналистов. М. Конеев парирует удар:
"Что же меня заставило взяться за перо? Признаюсь, обидно читать такое. После того как принят закон о репрессированных народах, перед съездом представителей этих народов появилась для вящей убедительности статья, написанная чекистом. Мне думается, что не просто так написана "Большая игра" и не просто так начинается со стреноженных эскадронов.
Нам, калмыкам, "документальным", сухим выдержанным языком указывают на якобы позорное прошлое, где-то подвергая сомнению священный для калмыков закон о репрессированных народах. Газета раскрывает глаза нашим соседям, особенно астраханцам, с которыми возникают территориальные споры... Примут ли на веру люди в России, что так крупномасштабна была операция по высадке целого корпуса калмыков в калмыцкие степи? Могут. Верили ведь в начале незлобивые сибиряки, что едут переселенцы с кинжалами у пояса, любители полакомиться человечиной... Как знать. Может, на этот раз иной читатель хмыкнет: надо же, 36 эскадронов хотели открыть германский фронт в нашем тылу. Оно-то ясно, калмыков же выселяли не просто так [ 48 ].
Массовый коллаборационизм советских людей Р.Конквест расценил как плебисцит [ 49 ]. Однако, по справедливому замечанию П.Поляна, результаты плебисцита всегда зависят от конкретных условий его проведения. Можно ли рассматривать второй исход как результат раскола в калмыцком обществе? Следствием раскола был самый массовый исход калмыков из России в 1771 г. [ 50 ] и первый исход в ХХ в. в гражданскую войну. В 1920 г. часть народа ушла, бежав навстречу неизвестности. Который раз в истории народа именно в движении, в миграции виделся спасительный выход. Это была откочевка от старых бед навстречу новым. Исход 1943 г., будучи ситуативным и стихийным, оказался результатом раскола в обществе, когда часть населения была поставлена в такие условия, что оставаться означало погибнуть.
Первая волна эмиграции способствовала возникновению второй волны. Во-первых, среди лидеров Калмыцкого корпуса были бывшие реэмигранты, уже имевшие представление об уровне и качестве жизни в Европе, во-вторых, активному сотрудничеству с оккупантами также способствовала деятельность Калмыцкого национального комитета , созданного эмигрантами первой волны.
Наконец, в Корпусе оказались многие родственники эмигрантов первой волны, которых притесняли за родство с классовым врагом.
Как же относиться к людям второй волны эмиграции? Уместны ли оценочные термины при освещении малоизученного периода? Не было ли это "предательство" вынужденным ответом на действия военного руководства, отказавшего в приказе * 260 от 17 августа 1941 г. своим воинам в праве на жизнь, не подписавшего Женевскую конвенцию о военнопленных , из-за чего из 5,7 млн. советских военнопленных за годы войны погибли в плену из-за голода и болезней 3,3 миллиона [ 51 ]? Значительная часть калмыцких коллаборантов была завербована в остлегионы из лагерей для военнопленных. Вначале военнопленным калмыкам предлагалось идти на службу в северокавказские легионы, с 1943 г. - в 1-й и 2-й туркестанские легионы , откуда ими доукомлектовывали Корпус [ 52 ]. Успех таких вербовок, по выражению П.Поляна , "зависел только от одного фактора - от уровня ада, который в данном лагере существовал". Наиболее вероятной альтернативой коллаборационизму для советского военнопленного была смерть. О том, насколько бесчеловечными были условия в лагерях для военнопленных, говорят неоднократно зафиксированные факты каннибализма [ 53 ].
Среди корпусников были военнопленные, которые понимали, что путь к своим, в Красную Армию, у них один - через службу в Корпусе. Эти люди стали перебежчиками из ККК, а позднее - героями французского Сопротивления или партизанского движения в Югославии .
В наши дни, когда ценность человеческой жизни в России существенно выросла по сравнению с описываемым периодом, вправе ли мы идти на поводу у старых клише? Является ли измена воинской присяге безусловно тяжким преступлением, относящимся к категории неоправдываемого? Но армия и государство не обеспечили безопасность семей фронтовиков в тылу, не поддержали солдат подкреплением, оружием, едой. Можно ли абсолютизировать факт присяги в таких обстоятельствах? Или же коллаборационизм - всегда судьба проигравших войну?
Действительно, измена своему государству - явление, сплошь и рядом встречающееся в истории. А почему, собственно, надо быть ему верным? Если человек живет в стране, руководство которой проводит в жизнь чуждую ему идеологию, если он несвободен в своей стране, о какой лояльности можно говорить? О лояльности заключенного начальнику тюрьмы? Ведь не случайно в СССР возникли термины: "малая зона" (лагерь) и "большая зона" (вся страна) [ 54 ]. Должен ли был любой проживавший на территории Третьего рейха оставаться верным своему государству, включая цыган, евреев и гомосексуалистов? Этот вопрос нуждается в изучении [ 55 ].
Если вопросы вербовок рассматривать, отстраняясь от идеологических оценок, на базе личностно-ориентированного подхода, то "существуют достаточно признанные положения эволюционной теории, что индивид должен рассчитывать свое поведение и при возможности максимизировать свой собственный интерес во имя социального преуспевания и даже выживания. Поэтому пренебрежение собственным интересом есть отклонение от стандартной нормы, которое происходит в результате определенных когнитивных провалов личности, ошибки в расчетах" [ 56 ].
Таким образом, миллион военнопленных, выбравших вместо голодной смерти службу в остлегионах , следовали правилам видового поведения человека.
Человеческая природа такова, что стремление выжить нередко оказывается сильнее идей, как природа часто сильнее культуры. Тяжкое испытание войной ставит перед каждым человеком вечный вопрос: быть или не быть, и чаще всего человек должен искать ответ на него самостоятельно. А подсказок нет, если только это не нажитый опыт.
В мирных условиях человеку помогает найти выход традиция, которая сохраняет коллективный опыт. Но ХХ век, с его мировыми войнами и революциями, нарушил весь миропорядок. В это тяжелое время культурные приобретения отказывали, и редко кому удавалось превозмочь инстинкт выживания. А впоследствии стремление к жизни формулировалось в тех же терминах, что и сама необходимость воевать: ради семьи, ради жены и детей, ради самой жизни.
В оценках второй волны эмиграции нередко всплывает вопрос о присяге . Многие мужчины полагают, что, если коллаборационисты ранее не давали военную присягу, то "еще ничего", а если кто-то дал присягу и нарушил, он совершил преступление. Для многих людей в прошлом и в настоящем присяга имеет особое, символическое значение. Вопрос о ней волновал и других военных - "коллаборационистов наоборот", немецких генералов, попавших в плен Красной Армии и решивших бороться против Гитлера за освобождение Германии от нацизма, более удачливых "немецких Власовых". Эти пятьдесят пленных генералов вермахта организовали комитет "Свободная Германия" , который в годы войны вел идеологическую диверсионную работу среди солдат армии, которой они изменили. Свое обращение от 15 декабря 1944 г. они начинают с объяснения того же морально сложного вопроса:
"Вначале пришлось преодолеть много предрассудков, связанных с ошибочным представлением о солдатских присягах. Закон соблюдения присяги и беспрекословного выполнения долга = все это нельзя было просто отбросить".
С 1933 г. в Германии совершенно отсутствует право свободно высказывать свои убеждения. Немецкие офицеры и солдаты, попав в русский плен, вновь обрели это право. Провозглашение борьбы против Гитлера и против нынешнего немецкого государственного руководства является определенным и сознательным нарушением присяги, принесенной в свое время Адольфу Гитлеру, но по существу присяга относилась к народу и нации" [ 57 ].
Как убедительно доказала Ханна Арендт , у обоих режимов - коммунизма и нацизма была одна бесчеловечная тоталитарная природа. Оба режима остались в истории как антинародные, разнящиеся тем, что нацисты уничтожали других, используя риторику превосходства одной расы над другими, а коммунисты уничтожали своих противников в стране, используя риторику превосходства одного класса-гегемона. Если нацисты отличались отлаженным механизмом изуверского государственного истребления людей в концлагерях, то и Советы уничтожали социальные группы и классы, репрессировали многие народы, - в целом в СССР было истреблено и репрессировано значительно больше людей, чем в нацистской Германии.
Итак, люди уходили в 1943 г. на Запад, чтобы выжить, потому что боялись. Эти страхи были связаны в первую очередь с тем, что многие не смогли эвакуироваться и остались на оккупированной территории, что само по себе было наказуемо. Другие страхи относились к Красной Армии, в которой, по слухам, были "китайские части", безжалостные ко всем, но к калмыкам особенно, ведь в мифологическом сознании всех монголов в китайцах сосредоточено мировое зло. Боялись, что в Красную Армию наверняка бы забрали всех парней, а возможно и девушек, потому что парней не хватало, и говорили, что девушек тоже мобилизуют. Последним к тому же надо было опасаться возможных надругательств. Другие страхи были связаны с советской властью, которая не простила бы не только сам факт нахождения на оккупированной территории, но и не простила бы всех родственников дезертиров из 110-й ОККД, всех участников "эскадронов самозащиты", всех, кто был вынужден так или иначе сотрудничать с оккупантами. А границы родства у калмыков практически безразмерные. Люди бежали из-за страха перед своим государством, механику террора которого они уже видели в 1930-е гг. Многие беженцы, если не подавляющее большинство, не сознавали своих целей, кроме желания выжить в тот год, в тот месяц.
Имели значение и этнодемографические параметры. Законодательно признанный многими странами долг беречь малые народы распространялся в СССР в основном на малочисленные народы Севера. Калмыки, численность которых по переписи 1939 г. составляла 123 тыс. чел., подлежали плановой мобилизации как и другие, более многочисленные народы, а также должны были дополнительно формировать добровольные соединения. Достаточно было одного некрупного сражения, чтобы истребить всех мужчин репродуктивного возраста. Людские потери были ощутимыми. Старшие стремились спасти молодежь, и это тоже влияло на ее поведение. Без одобрения старших столько молодежи в корпус не ушло бы. То был конец 1942 г., когда многие семьи уже получили похоронки, а в армию призывали 17-летних [ 58 ].
Надо отметить, что опасность войны для малых народов была очевидна и тогда. Известна реакция генерала Власова на слова Ш.Балинова о готовности калмыков участвовать в "общей антикоммунической борьбе народов" против России. Его решение было следующим: "Мы постараемся в предстоящей нам общей борьбе беречь живую силу таких малых народов, чтобы было кому на свободной родине наладить жизнь своего народа" [ 59 ].
Замалчивание темы военнопленных и остарбайтеров в исторической науке в годы застоя прорвала русская проза [ 60 ]. Так было и в калмыцкой литературе. В 1978 г. вышла повесть А.Бадмаева "Белый курган" , среди ее персонажей есть коллаборанты, попавшие в плен и завербованные в восточные легионы. Автор оценивает сотрудничавших с оккупантами людей с позиций традиционной калмыцкой этики. Неважно, какой мундир носит герой, вот что важно: родственник это или нет, добрый это или злой человек, готов ли он входить в положение других людей и помогать или нет.
Приблизительно так и оценивают судьбы корпусников в современной Калмыкии. Действия Корпуса как формирования осуждаются, а про судьбы конкретных людей мало что известно, разве что про родственников. А разве родственники могут быть плохими? Они по определению такие, как мы, только попали в неблагоприятные обстоятельства, им не повезло.
Репатриированные корпусники скрывали от детей этот период своей биографии. Бывало, что их взрослые дети приходили в военкоматы с жалобой, что забыт и не получает соответствующих льгот их отец - участник войны.
Как-то в интервью женщина рассказывала, что ее отец был угнан в Германию в 1943-м, но вдруг упомянула, что отец спас еврейскую семью: зная, что утром их ждет расстрел, он их ночью освободил. Такую возможность мог иметь только военнослужащий Корпуса. Как будто какому-то человеку удалось скрыть свою службу в вермахте, но, выпив, он начинал рассказывать военные байки и на вопрос: "Какие же "наши" самолеты так красиво планировали - Илы или МиГи?", - он гордо отвечал:
"Нет, Юнкерсы!" [ 61 ].
До настоящего времени сохранились разные мифы, связанные с корпусниками. Иногда в них моделируется более благополучная судьба Корпуса. Например, есть сюжет о счастливом спасении корпусника: будто бы человек не остался на чужбине, как преступник (тогда считалось, что на западе остались те, кто был карателем), но и избежал репатриации. Он в той же (немецкой) форме и с оружием пешком дошел до родных мест и жил сам по себе вольным охотником. Даже когда калмыки вернулись из Сибири, он продолжал жить отшельником вне населенных пунктов. Но когда у него кончались "промышленные товары", он приходил в сельский магазин средь бела дня с неразлучной винтовкой и спокойно покупал все, что нужно. Даже после денежной реформы у него были купюры нового образца, что означало тайную поддержку населения; так было до 1980-х гг., когда он умер. Органы НКВД будто бы знали о нем и знали также, какой он меткий стрелок, поэтому облавы, которые они устраивали, были формальными, чтобы дать ему уйти [ 62 ].
Принадлежность людей к Корпусу было непросто скрыть (никто не забыт, ничто не забыто). Как мне рассказывал бывший сотрудник КГБ, в 1970-е гг. пришло по разнарядке звание Героя социалистического труда для женщины-калмычки. Одна за другой были рассмотрены три кандидатуры, но все отклонены из-за того, что кто-либо из родственников каждой кандидатки был связан с Корпусом или был в оккупации. В итоге было решено присвоить это звание женщине славянского происхождения, которую, как было сказано, "и проверять не надо" [ 63 ].
Многие жители республики знают или слышали что-нибудь о корпуснике из их родного селения. Отношение к таким людям было сложным. О них упоминали как о чужих калмыках, "не наших".
"И в оккупации были. Фашисты последнее отбирали, да мы и сами готовы были последнее отдать, лишь бы не приставали. Ничего, яйца возьмут и уедут. Однажды остановился у нас эскадрон. Одни калмыки, а во главе их немец. Чужие калмыки, не наши. Людей они не тронули, но забрали с собой нашего лучшего скакуна. Хороший был скакун, до войны выставляли мы его на скачках от всего села. Холили его, берегли. От немцев бы уберегли, а от калмыков этих немецких разве убережешь" [ 64 ].
В народном сознании они остались людьми умными, сильными, храбрыми, неординарными и в то же время зловещими фигурами, которые имели отягощающий жизненный опыт, знали, что такое убивать людей. Эти люди достойно перенесли наказание родины, многие отсидели 25 лет.
Например, в поселке Х с осторожным уважением относились к старику по имени Замг Баджигаев, имевшему в вермахте чин обер-лейтенанта. Не забыли, что во время оккупации он иногда миловал земляков, хотя и расстреливал других, но хорошее (спасение) помнилось дольше. По слухам, вместе с другим корпусником они в военные годы спасли известного в республике буддийского священнослужителя Намку Кичикова, который не забыл об этом и всю жизнь считал себя им обязанным. Односельчане воспринимали их как особенных людей, живущих по другим законам, не так, как остальные. Например, тот же Баджигаев после освобождения из заключения нигде не работал, но жил хорошо, ездил на "Жигулях", даже на ферме ходил в костюме-тройке, а когда умер, оставил дочерям по 25 тыс. руб. [ 65 ].
По другой легенде, в 1942 г. д-р Долль упал с лошади, и знаток тибетской медицины Бюрчиев вылечил его. В благодарность Долль предлагал Бюрчиеву возглавить духовную академию, но врач отказался. Люди запомнили слова Бюрчиева о том, что "рыжая собака как пришла, так и уйдет", то есть оккупация будет временной [ 66 ].
Ссылки: