В лаборатории Кобзарева создан опытный радиолокатор

Источник: Кокин Л., 1981

Двадцатилетний Кобзарев появился в Физтехе годом позже Курчатова, после окончания Харьковского университета . Там долгое время профессорствовал Рожанский . Он-то пытливого студента и пригласил в Ленинград. Сам уж несколько лет как туда переехал, но по старой памяти ежегодно навещал свою харьковскую обитель и вместе с этим "постоянным жильцом" физической лаборатории (хрестоматийная ситуация для Физтеха) проводил бессонные ночи за коротковолновым приемником, ловя сигналы ленинградской радиостанции, только что построенной под его руководством. За своим учителем Кобзарев перебрался в отпочковавшийся от Физтеха Электрофизический , а потом вместе с ним вернулся в Физтех - в новую лабораторию... Когда же в некий прекрасный день он первый раз вошел в ее дверь, то, заставши двух молодых людей, склонившихся над монтажными столиками, мог воскликнуть (и воскликнул): "Ба, знакомые все лица!"

Согласно лучшим традициям Физтеха, оба были дипломники, его собственные студенты по Физико-механическому факультету, где Кобзарев вел курс электрических колебаний. Он не раз встречался с обоими в учебной лаборатории, так что имел случаи убедиться и в познаниях их, и в сноровке... И подобно, скажем, химико-физику Кондратьеву, или Шальникову, или их старшему коллеге - радиофизику Термену, или еще раньше - Николаю Николаевичу Семенову свои дипломные работы радиофизики Павел Погорелко и Николай Чернецов делали не для гимнастики ума, но - по-физтеховски - для развития науки и техники (да простится громкая фраза, она не преувеличение; по сути дела, именно за эти работы оба потом удостоились лауреатского звания).

До лавров, впрочем, было еще ой как далеко... "Запасите побольше энергии в конденсаторе и разрядите мощным импульсом через радиолампы при помощи направленной антенны" - таков был совет Иоффе. В первой же беседе с Кобзаревым, объяснив в общем виде задачу, Абрам Федорович высказался за применение волн метрового диапазона, излучаемых в виде коротких порций. Хотя он обсуждал с Рожанским трудности такого метода, его целесообразность не вызывала у Иоффе сомнений. Ведь даже при небольшой мощности передатчика (а ее ограничивали возможности тогдашних радиоламп) удастся излучать импульсы, энергия которых весьма велика. Дело было совсем за немногим - за аппаратурой... Ее-то и требовалось создать...

Ощепков , к этому времени возглавивший конструкторское бюро, брал на себя передатчик. Остальное выпадало на долю Рожанского и его сотрудников. Если считать с лаборантом Сашей Малеевым , сотрудников было четверо... Четыре головы, восемь рук... Последнее было не менее существенно, ибо едва ли не все приходилось делать самим - и схемы паять, и катушки наматывать, а порой и детали вытачивать на станках. К счастью, на руки жаловаться не приходилось - у обоих новоиспеченных инженеров- радиофизиков (свои "действующие" дипломы они уже защитили в Физтехе, в тесной комнатке в присутствии всего нескольких человек,- в обстановке, весьма мало напоминающей, скажем, знаменитую защиту Термена, что не в последнюю очередь объяснялось особенностями тематики),- так вот, за плечами у них у обоих, помимо института и предшествовавшего рабфака, был заводской опыт - у одного на заводе "Красномый путиловц" , у другого на заводе "Красный треугольник ".

Они были исследователи новой формации... и рабочий опыт оказывался драгоценен. Вообще они неплохо дополняли друг друга - изобретательный Погорелко и надежный, педантичный, как бывший разметчик, Чернецов (обладавший к тому же организаторской жилкой), и вдумчивый, уравновешенный Кобзарев, поглощенный одной, но пламенной страстью - работой, и безотказный Малеев.

Приближались испытания с самолетами. Лабораторные макеты спешно превращались в конструкции, хоть мало-мальски пригодные к перевозке и к работе в полевых условиях. Однако у Ощепкова не ладилось с передатчиком, испытания все откладывались. Когда же наконец физтеховцев вызвали на полигон, с ними больше не было их учителя и наставника, человека, который (по характеристике старого его товарища Я.И. Френкеля ) всегда стремился держаться в тени и тем не менее, где бы ни находился, непременно становился источником света. Дмитрий Аполлинариевич Рожанский внезапно умер осенью тридцать шестого года, оставив лабораторию в наследство Юрию Кобзареву - осиротевшую лабораторию и ответственность за будущее всей работы... Итак, развернув свою аппаратуру на подмосковном лесном полигоне, группа Кобзарева ждала сигналов от мощного ощепковского передатчика, расположенного в Москве. Но вместо сигналов день за днем раздавались лишь новые обещания, что передатчик вот-вот заработает.

В существо неполадок не очень-то физтеховцев и посвящали. Говорили лишь, что передатчик страшно "стреляет", так что лампы, мощные и дорогие, разлетаются на осколки - непривычная импульсная техника демонстрировала свой норов; для безопасности пришлось даже ставить сетчатую загородку... А ожидание затягивалось. И хотя работы по доводке аппаратуры всегда хватало, и хотя места вокруг полигона были прекрасны,- с не меньшим - треском, чем злополучные лампы, готово было лопнуть терпение.

Однажды, должно быть, через месяц, Кобзарев уехал на выходной день в Москву. Возвращается - его товарищей как подменили. Куда подевалось уныние!

- Мы запустили передатчик! Такой напористости завлаб, признаться, не ожидал. Недоумевающего, его привели в домик, и там предстала глазам развернутая на столе и на полу "летучая" схема, наспех собранная из подручных средств. Что говорить, схема была далека от совешенства. Импульс получался куда слабее, чем ожидалось от мощного ощепковского передатчика, - и соответственно этому предстояло умерять аппетит во время опытов с самолетами. Но главное - в отличие от того, мощного передатчика, - в этом, слабосильном, все работало! Вот что было существенно. Однако оказалось, что радоваться еще рановато. Стоило включить приемо-индикаторное устройство, как полный ералаш возник на экране. Вместо четких импульсов-пиков какие-то паразитные колебания- они забивали все остальное, и никакой регулировкой не удавалось их уменьшить. Неужели причиной всему неисправность?..

Как ни огорчен был Кобзарев, ему опять предстояло ехать в Москву. Возвращался поздно вечером. От станции надо было идти вдоль рельсов как бы в туннеле - с обеих сторон плотной стеной лес. И вот встречный поезд. Какой он поднял шум! Эхо долго еще звучало после того, как последний вагон исчез из вида... "Не то же ли самое происходит и в установке? Реверберация!" (Казалось бы, знали и раньше: местные предметы сказываются на приеме радиоволн. Но свою аппаратуру сочли выше этого - в прямом смысле: для высоко поднятой направленной антенны такого воздействия никак не ждали. Потому и отыскивали, упорно отыскивали, где неисправность...) Озаренный догадкой, он почти добежал до уютного домика на полигоне, где все были в сборе, и выпалил прямо с порога: "Эхо- сигналы от ближних предметов! Помехи это, а не неисправность!"

И вот опыты с самолетами, долгожданные, решительные "экспериментум круцис"... Волнения были вполне объяснимы, когда прилетел самолет (биплан Р-5 ) и лег на курс,- вполне объяснимы, но, к счастью, как оказалось, излишни... Уже Чернецов из кабины приемного устройства кричал Кобзареву, что сигналы видны, что он фотографирует их! Почти два года ждали этого момента... В отличном настроении провели они на полигоне еще месяц, довели-таки мощность самодельного своего передатчика до киловатта. Это дало возможность обнаружить сигнал с расстояния в семнадцать километров. А далее простой пересчет по известной любому специалисту формуле - и будущее могло бы предстать перед ними в радужном свете!.. Да только, увы, сколь ни очевидны казались выкладки, приводили они к столь непривычным последствиям, что признанные авторитеты лишь пожимали плечами. ь...Недолгое время спустя, уже воплощая "простой пересчет" в действительность, кобзаревцы пригласили видного специалиста-радиотехника познакомиться с их первым успехом (не без тайного умысла привлечь его к своей работе). И вот уважаемому профессору показалось (свидетельствует Ю.Б. Кобзарев), что нарушены все каноны: налицо было то, чего быть не могло... О, эти трезвые знатоки-инженеры, на каких только направлениях не встречали они в штыки "фантазеров" физико-техников! Спору нет, "пересчеты" романтиков нередко сопряжены с риском. Зато их "летучие схемы", парадоксальные решения, непредставимые мысли, порожденные воображением, интуицией, "опасными - по де Бройлю - скачками ума", недоступны последовательному рассуждению. Или, на более близком Кобзареву языке: надо иметь достаточную степень непредвзятости, чтобы генерировать нечто новое... И пусть даже риск не во всех случаях оказывался оправдан (наиболее надежный способ избежать ошибок, как известно, не делать ничего нового),- удача большей частью искупала собою разочарования. Так или иначе кобзаревцы сделали тогда недвусмысленный вывод из опытов: пора приступать к разработке установок значительной - порядка нескольких десятков километров - дальности действия. Они настаивали на своем "пересчете".

Ссылки: