Барановская Мария Юрьевна

Источник:  "Дорога": воспоминания К.Б. Вакара

У обладательницы уникальной памяти Марии Юрьевны интересы ограничивались деятелями сороковых годов ХIХ столетия, в частности Грановским . Тут она могла блеснуть памятью со всей своей доскональной осведомленностью о малейших этапах их жизненного пути и даже помыслов, с подробнейшими биографиями всех окружающих их людей вместе с дальними знакомыми. Ее наиточнейшие знания простирались вплоть до того, кто и на ком подумывал жениться и по каким причинам того не сделал, в кого тайно влюблялся, не обнародуя своих не сформировавшихся еще чувств, и многое подобное. Но за пределами сороковых годов ее уникальные познания практически кончались.

Помимо работы в музее, выполняла она роль подобия секретаря при составлении " Московского Некрополя ", главным редактором которого был И.Э. Грабарь . Многие деятели науки и культуры, мечтающие о занесении в него в будущем собственных их имен, оказывали ей всяческие знаки внимания. Ей были знакомы многие московские знаменитости от известных актеров, музыкантов, художников до прославленных писателей. А поскольку отец у нее был в Петербурге первой скрипкой оркестра Мариинского оперного театра, то предпочтение оказывалось музыкантам. Прослышав про ее уникальную память, многие приходили к ней за консультацией, но если их интересы простирались за рамки сороковых годов, разочарованно удалялись. Ираклий Андронников частенько бывал у них в отделе, потешая своим остроумием сотрудников и получая от них многое для себя интересного. Игорь Грабарь частым гостем бывал у них а доме с совмещением своих интересов к обоим супругам. После ареста П.Д.Барановского лишились они своей хорошей квартиры на Софийской набережной, поселившись в бывшей келье Новодевичьего монастыря . Вдоль и поперек эта историческая келья была уставлена полками с книгами, под которыми ели, спали, работали, рискуя, что какая-нибудь оборвется и заживо придавит. Между двумя окнами с широчайшими монастырскими подоконниками, на которых были разложены уникальные изразцы, стоял книжный шкаф, к которому вплотную примыкал небольшой круглый стол с навечно расставленными по нему "гарднеровскими" молочником и чашками со столь же красивым фарфоровым кофейником, из которого радушно поила она гостей кофе. К другому краю шкафа прислонялся письменный стол Петра Дмитриевича с кипами книг, за ним по стенке протянулись до дверей книжные полки. А от двери поперек кельи, стенка к стенке стоял двойной ряд полок, образуя букву "Г", внутри которой едва умещалось спальное ложе. Среди такой теснотищи сподручнее было бы передвигаться с легкостью балерины, а Мария Юрьевна с годами становилась грузной женщиной, с искривленными ревматизмом ногами, благоприобретенным от неистребимой в монашеской келье сырости. Как-то вдвоем с шестилетним сыном отправились мы погулять по территории Новодевичьего монастыря и заглянули к Барановским. Дома у нас книг было немало, однако, такое книжное изобилие в бывшей монашеской келье произвело на него неизгладимое впечатление. Изумленно оглядывался он по сторонам и, увидав над спальным хозяйским ложем литографию, радостно воскликнул: "А вот это Кижи!" Такое восклицание шестилетнего ребенка вызвало у эмоциональной Марии Юрьевны восторженное "аханье". Петр Дмитриевич , угрюмо ее останавливая, мрачновато изрек: "Нечего ахать, он внук Николая Сергеевича , и не только должен, а обязан знать Кижи". Петру Дмитриевичу неоднократно предлагали переехать в благоустроенную квартиру, но он из опасений, что при переезде растащат, либо растеряют половину книг, к негодованию своей супруги отвергал все заманчивые предложения. Так и прожили они оставшуюся жизнь в этой отсыревшей келье, на внешней стороне которой появилась посвященная П.Д. Барановскому мемориальная доска.

Мария Юрьевна в молодости была весьма красивой, оставаясь потом очень эффектной. В ней совместилась русская кровь отца и армянская матери, что отражалось на внешности. Она была на голову выше худощавого мужа при становившейся с годами безобразной тучной фигуре, с искривленными от грузности и ревматизма ногами. Зато верхняя половина туловища с пышным бюстом, красивыми покатыми плечами и гордо посаженной на лебединой шее головой, оставались привлекательными и красивыми. Очень красиво лицо со смягченными генами отца армянскими чертами. Тонкая линия носа с легкой горбинкой, темные зажигательные глаза, казавшиеся бархатными, а при мрачности ее настроения пугающими. Вся посадка головы при классической линии шеи с густыми волнистыми волосами, уложенными в замысловатую прическу с непременными черепаховыми гребнями, необычайно была привлекательной и эффектной. При тяжелой походке от грузности тела, она переваливалась как утка. Больные ноги давали ей повод обращаться ко мне с просьбами сходить к кому-то по делам Некрополя или с иными мелкими поручениями. С удовольствием их выполняла, что позволяло познакомиться с интереснейщими людьми из неизвестного мне круга общества. Так отправилась к Надежде Андреевне Обуховой , которая жила в угловом доме Брюсовского переулка. В светлой просторной крмнате с балконом, на котором поили меня чаем с превкусными бутербрдами. По всем трем стенам этой комнаты вплотную висели фотографии Шаляпина, Собинова, Станиславского, Лемешева и др., с дарственными надписями. Некоторые вставленные в рамки, иные окантованные под стеклом, производили сильное впечатление. Основную площадь просторной комнаты занимал прекрасный рояль и пара удобных кресед с небольшим инкрустированным круглым столиком, за которым великая певица завтракала. Этот визит позволил мне несколько раз побывать в Большом театре на таких трудно доступных операх как "Хованщина" и "Кармен", главные партии в которых исполнялись Обуховой. Забавным получился поход к артисту Малого, театра Михаилу Францевичу Ленину , к которому направлялась поздравлять с рождением и вручать блеклую гортензию в горшочке с землей - единственным экземпляром живых цветов, продававшихся в цветочных магазинах. После общей двери в небольшую прихожую-тамбур рядом находились две квартиры М.Ф. Ленина и Е.Д. Турчаниновой, великолепно игравшей главные роли в спектаклях Малого театра. Она-то и вышла на звонок, а увидав на пороге молодую румяную девицу с нелепейшим, торчащим из горшка цветком в руках и посчитав за досаждающую всех известных актеров полоумную поклонницу талантов, в испуге обомлела.

Такой же испуг отразился и на лице супруги рожденника. Однако магические слова - "От Марии Юрьевны" широко распахнули мне двери, обласкали столь же широкими улыбками и потоком любезнейших слов. Визит был вознагражден возможностью попасть на недоступного "Пигмалиона". Много было подобных визитов, включая секретаря Ульянова-Ленина, редактора "Искры" - В.Д. Бонч-Бруевича , но на этих двух остановимся. По инициативе М.Ю. Барановской прах Гоголя переносили на Новодевичье кладбище. В процессе повторного захоронения и звучавших подобающих случаю речах Мария Юрьевна принялась так громко рыдать, что сердобольный милиционер жалостливо промолвил: "Вдова-то как убивается!" Появившаяся у них в отделе после окончания МГУ молоденькая сотрудница Надя Гончарова , с которой мы вскоре подружились, поделилась со мной соображениями, что по ночам грешит она со своими кумирами из сороковых годов прошлого столетия. А как-то сама она нам поведала, мечтательно закатывая при этом глаза и плавно приподнимая и опуская двумя руками свой пышный бюст: "Девочки! Приснился мне сегодня сон, что меня ласкал Серго Орджоникидзе". Закатившись после сказанного продолжительным смехом, еще более впечатляющим, чем хохот моей мамы. Это высказывание о ее современнике становилось чем-то новым в постоянном для нее репертуаре. А эротические сны с кумирами из сороковых годов частенько ей снились. Наиболее же страстная и незыблемая любовь относилась к Грановскому , портрет которого в красивой старинной рамке красовался у нее дома над ее письменным столом, наряду с посмертными масками Пушкина и Бетховена, несколько выпадающими из круга ее интересов. Вопреки многим своим странностям и проявлениям оригинальности, Мария Юрьевна Барановская безусловно оставалась яркой и незаурядной личностью с проявлявшимися иногда склонностями к клептомании по отношению к редким книжным изданиям. Своих детей она никогда не имела, а к чужим любви не питала, своеобразными шуточками чаще их пугая. Если в детском возрасте я при ее появлении тут же в страхе забиралась под кровать, то после возвращения с Урала она всегда ко мне прекрасно относилась, проявляя заботу и внимание. О кончине Марии Юрьевны Барановской спустя время узнала из мемуарных очерков Лидин а в каком-то периодическом журнале, сохранив о ней светлую и добрую память. Зав. отделом у них была Анна Лазаревна , с забытой фамилией считавшаяся в молодости красивой, потом сломавшей ногу и постоянно заметно прихрамывающей. Насколько это вероятно, не знаю, но говорилось, что приходилась она двоюродной сестрой известной большевички Землячке , именем которой называлась даже улица неподалеку от Курского вокзала. Так или иначе, но, судя по родству, это позволяло ей оставаться заведующей во все смутные времена, при своей весьма "сомнительной" биографии. Была она любовницей эмигрировавшего за границу крупного меньшевистского деятеля Церетели , долго жила в Германии и немецким языком владела лучше, чем русским. Даже думала по-немецки и в разговорах каждое слово переводила на русский язык, от чего произношение было странноватым.

Ссылки: