Елагин Н.С. и Катя Елагина

До своего вынужденного отъезда отец уделял мне много внимания. По вечерам мы с ним рисовали, перед сном заказывала ему нарисовать отдельные сценки из дачной жизни. Как-то вместо заказанных лошадей в "ночном" изобразил он меня восседающей на горшке посередине нашей комнаты на раскинутом по полу ковре, чем осталась очень недовольна. Перед сном на память цитировал сказки о Царе Салтане или о Коньке Горбунке. Пел убаюкивающие песни, часто повторяя особенно мне нравившуюся "Как-то поздним вечерочком я коров домой гнала". Попутно рассказал про удивительную судьбу крепостной девушки Параши Жемчуговой с ее чудесным голосом, благодаря которому стала она примой Останкинского театра, а потом женой графа Шереметьева. Ездили мы с ним посмотреть и сам Останкинский театр. Вечером катались на санках, быстро проскользнув по склону выходившего на Остоженку Коробейникова переулка и стремительно вылетая на лед Москва-реки, на которой еще не было гранитного парапета. Наибольшее удовольствие доставляли спектакли "Конек-Горбунок" и "Руслан и Людмила" на сцене доставшегося мне в наследство от Мариши картонного театра с занавесом и подсветкой, для которого отец дорисовывал дополнительные декорации и некоторые перемещавшиеся фигурки. В годы войны этот театр украден был нашими ближайшими соседями - вороватым семейством Буре - из кладовки с лежавшими там дачными вещами, многие из которых таинственно исчезали. Первый музей, в который привел меня отец, был музеем Нового Западного искусства , помещавшийся на Пречистенке в бывшем особняке коллекционера Ивана Абрамовича Морозова , где ныне находится Академия Художеств. В годы войны уникальную коллекцию этого музея по приказу Сталина собирались продавать за рубеж. Однако весьма уважаемый и очень импозантный директор Эрмитажа И.А. Орбели успел увезти к себе в Ленинград значительную часть картин. Наименьшую же забрал в Музей изобразительных искусств его директор, далеко не импозантный Замошкин. Но многие шедевры уплыли все-таки за границу. Картины не произвели на меня никакого впечатления, гораздо интереснее было смотреть в открытое окно, как пробегали по Пречистенке дребезжащие трамваи. Однако когда после войны впервые попала в Эрмитаж, многие из тех картин сразу же узнавались. Наибольший интерес представляли для меня манекены в национальной одежде народов Севера. Не сразу удалось сообразить, что то не живые люди, громко выражая удивление, чем очень рассмешила отца, старавшегося спрятать под усами улыбку. Выставка была представлена в бывшем дворце великого князя Сергея Александровича , генерал-губернатора Москвы, погибшего под бомбой революционера Каляева, где ныне находится Президиум Академии наук . Побывали в музее фарфора в Шереметьевском дворце в Кусково . Очень мне там понравились фарфоровые изображения известных актеров: Мейерхольда, Москвина и др., пока для меня неизвестных.

На лето отец снимал обычно дачу в наиболее живописных местах. Первое мое лето приходилось на Никольское-Урюпино , о котором никаких естественно впечатлений не осталось. Потом было Мураново . Два лета жили мы в селении Братовщина по сев. ж/д в доме хороших знакомых отца архитекторов. Мариша завела там флирт с их сыновьями, а мы по вечерам ходили на станцию встречать дедушку и отца. В ожидании поезда сидели на больших бревнах, между которыми завалился у меня грецкий орех, что только и запомнилось. Братовщина больше известна тем, что маму , отправившуюся собирать на просеке землянику, подцепила на рога бодливая корова, которую боялись отпускать со стадом. Рваная рана пришлась немногим ниже паха. Рану зашивали в местной больнице, а к вечеру поднялась у нее высокая температура, и отец срочно повез в Москву. Там в Сокольниках в бывшей Благушинской больнице хирургом был его ближайший друг Глеб Андреевич Кокин , он залютовал, узнав, что противостолбнячной сыворотки ей не вводили. Ликвидировав швы и введя сыворотку, сам сделал повторную операцию и вскоре она благополучно вернулась домой с сохранявшимися до конца жизни багровыми рубцами.

После Братовщины, остававшейся в памяти о бодливой черной корове с некрасивыми рубцами на материнской ноге, два лета мы жили на Оке . Примерно в десяти километрах от Каширы на берегу Оки с чудесными чистейшими пляжами раскинулось селение Соколовская Пустынь . Там между избами по всему свободному пространству расстилалась густая изумрудно-зеленая трава, на которую ступали как на тугой пружинивший под ногами пушистый ковер. Со склона окской террасы открывалась живописная панорама на простиравшиеся заокские дали с источающими тончайшие ароматы заливными лугами. Позади добротных изб к самым почти строениям подступали смешанные леса с многочисленными семействами белых и иных грибов. Сосновые боры перемежались с липами и густыми дубравами со столетними могучими дубами. Колхоза пока тут не было и зажиточные крестьяне вели единоличные хозяйства. В ближайшем же будущем большая их часть была раскулачена, а цветущие хозяйства разорены. Друг против друга стояли большие ладные избы, образуя единственную зеленую улицу, на которой проезжающие телеги не вздымали колесами густых облаков пыли. За огородами находились сараи, забитые душистым сеном. Выше по склону красовались добротные амбары и рига, где цепами обивали снопы, загружая потом крупным зерном амбары. По самой бровке окской террасы располагалась пчелиная пасека, принадлежавшая нашим хозяевам. За пчелами ухаживал старый отец хозяина, большую часть времени проводивший на пасеке, изредка появляясь вместе с янтарными сотами, заполненными душистым медом. У хозяев имелись лошадь с жеребятами, корова, телки и большое количество овец, которых все тут нарекали "Таньками". По вечерам хозяйки выходили встречать возвращавшееся стадо и на разные голоса громко созывали своих овечек - "Таня, Таня, Тань, Танечка", создавая своеобразный какофонический хор. На зеленой улице много было колодцев, из которых приносили на коромыслах ведра, Возле околицы выбивались из-под земли родники с хрустальной чистоты ледяной водой, от которой стыли зубы. Опасаясь замутить прозрачность удивительной Оки, полоскали белье с мостков на огороженном участке проточной воды. Жили дружно, всем селением отмечая престольные и всякие иные праздники. На Троицу извлекали из сундуков нарядные крестьянские одежды, водили веселые хороводы и плели венки. Большие костры раскладывали на всю ночь накануне Ивана Купаны и с песнями и плясками веселились до утра. Никогда больше не приходилось видеть такого искреннего крестьянского веселья с умеренными возлияниями. Отсюда родители вместе с Маришей направились в Ясную Поляну . Как уж они туда добирались, плохо себе представляю, но вернулись довольные, переполненные впечатлениями. Поместили их в большом барском доме и весь вечер слушали они классические произведения, великолепно исполняемые на рояле старшим сыном Толстого Сергеем , который в то время там отдыхал. Вечером перед сном Сергей Львович неторопливо прогуливался по аллеям под чарующим лунным светом, фигурой, походкой и всем своим обликом похожий на своего отца. Это произвело на них наиболее сильное впечатление. По соседству с нами В Соколовской Пустыне поселилась жена Г.А. Кокина Августа Васильевна с дочерью Таткой, с которой мы пекли на пляже пирожки и полны были своих забот и развлечений. На следующий год уехали они в Китай , а сюда приехали дружившие с нашей семьей соседи по московскому дому. Дочь у них была верной моей подружкой, а сын грудным младенцем, которого изредка доверяли нам понянчить. По другую сторону от нашего дома поселилось семейство большого друга отца Николая Дмитриевича Виноградова . Он был архитектором, очень знающим интересным человеком с широчайшим кругозором. Они и в Москве вели с отцом увлекательные разговоры, продолжавшиеся весь вечер и захватывающие добрую половину ночи.

Последнее дачное лето провели мы уже не на Оке, а на Москва-реке в Усадках , неподалеку от Андреевского шлюза. Там же в Усадках поселился с женой и дочерью сослуживец отца Станкевич , сыгравший в жизни нашей семьи роковую роль. Ранее Усадки принадлежали какому-то имению, от которого оставались руины фундамента и великолепная липовая аллея из столетних деревьев. Отец приезжал с продуктами не чаще двух раз в неделю. Добираться сюда можно было либо пароходом и очень долго, либо по казанской ж/д до станции Томилино и потом несколько километров пройти пешком с тяжелейшим рюкзаком. Московский зоопарк возглавлял тогда Петр Александрович Мантейфель , с которым отец был в самых дружеских отношениях. Как-то он предупредил отца, что при перевозке на подступах к станции Томилино сбежал из клетки громадный удав. Однажды отец появился у нас поздним вечером взволнованным и бледным, не сразу решившись рассказать, что при свете полной луны отчетливо видел переползавшего через его дорогу этого огромного полоза. Благодаря его сообщению удава, не успевшего причинить никаких неприятностей, вскоре там поймали.

Ссылки: