Галичане

Комендант лагеря Петренко заполнил лагерь, опустевший после контрольной комиссии с советским майором, галичанами. Это были всё молодые люди, за двумя-тремя исключениями. Один из них был старик Ильницкий. Он во время войны работал кладовщиком на цинковом заводе, находившемся недалеко от лагеря. Оттуда он благоприобрёл немало полезных предметов, среди них пишущую машинку. Про своих галичан он говорил:

"У нас нема злодиев, один господарь краде у другого". Второй пожилой галичанин, Лунев, бывший лавочник и мясник, большой пройдоха, был поставлен в лагере на работу по выдаче продуктов.

Среди галичан находились две польки. Одна из них, чёрная, крашеная, лет сорока, женившая на себе парня 22-х лет, была душой той воровской компании, которой служила ядром всей группы. Другая полька, лет 24-х, была замужем за галичанином Весёлым и отличалась хозяйственностью и добрым нравом. Весёлые были ближайшими соседями Беклемишевых. За Весёлыми в маленькой комнатке жил галичанин лет 45-ти. Все называли его "пан бюргомайстер", потому что он был бургомистром в каком-то местечке Галиции при немцах. Это звание так к нему и прилипло.

Сначала Глеб не знал его чина и когда какой-то посетитель лагеря спросил, где тут живёт бургомистр, Глеб ответил, что бургомистра надо искать в городе, где-нибудь в "Ратхаузе" [(ратуше)].

- Да нет, тут у вас есть свой бургомистр, - ответил посетитель.

Особо примечательной личностью в лагере стал сапожник Петро. Это был тщедушный молодой человек небольшого роста. Он был пьяница и вор. Когда он крал в пьяном виде, то всегда попадался. Тогда его били. Побои он переносил стоически. Тем не менее, он был незаурядной личностью.

Когда советские войска в 1939 году заняли часть Польши и Галиции, они мобилизовали Петра и отправили его на Дальний восток. Петро умудрился удрать и через всю Сибирь и европейскую часть Советского союза вернуться в Галицию. Вернулся он как раз вовремя, чтобы оказаться под немцами. Ими он был вывезен в Германию, после войны он открыл свою сапожную мастерскую. Работал больше на немцев, брал у них авансы и надувал их нещадно. Кроме того он занимался спекуляцией, брал у всех американские папиросы под будущую муку, яблоки и другие блага, и возвращал их или их эквивалент только после того, как его били. Напившись, он пел, шумел, лез ко всем целоваться, а также покушался на кражи.

У соседа Беклемишевых, Весёлого, были в особой загородке кролики. Петро забрался ночью в крольчатник и украл крольчиху. Он положил её в портфель, но по дороге, по пьяному делу, упал на неё и задавил. Будучи в крольчатнике, Петро уронил свой гребешок, почему Весёлый безошибочно установил, кто был вор. Он заставил Петра вернуть мёртвую крольчиху, и конечно Петро получил некоторое физическое возмездие.

По этому поводу у Весёлого с "бюргомайстром" произошёл такой разговор:

- Хто ж крольчиху вкрав?

- Та хто ж, як не Петро. Вин там и расческу загубыв.

- Ты його бив?

- Ни, не бив, тильки два разы в пику (морду) дав.

Петро от таких неудач нисколько не унывал, жил он один в железном американском бараке, где помещалась и его мастерская. К нему стала ходить немка, удовлетворявшаяся гонораром в вида "буханки" хлеба. Петро жаловался: "У мене вже и хлиба нема, а вона все ходить".

У некоторых галичан были "временные жёны" - немки. Такая немка-жена ходила к "бюргомайстру", была немка-жена и у одного из главных лагерных спекулянтов, сердцееда, похожего на парикмахера. Поссорившись с ней, он немедленно заменил её другой. Впоследствии он женился на ней.

Ещё более важный спекулянт, живший сначала в польском лагере под фамилией Килбаса, и ставший теперь Кивбасой, приобрёл большую известность не только в лагере, но и в Госларе. Когда русская тёща украинского лидера, доктора Лысяка пришла в лагерь, она без обиняков спросила:

- Скажите, где здесь живёт спекулянт Колбаса? - как обычно спрашивают о докторе или адвокате.

Однажды соседи заметили, что к сапожнику Петру ходит другая молоденькая немка. Он сейчас же объяснил:

- Батько циеи [(цей?)] нимкини [(немки)] маэ гарный садок и маэ шкиру. Так що я буду маты и шкиру, и яблука. Батько хоче що б я з нею одружився (Петро считал себя завидным женихом), я кажу, що одружуся, але я так соби кажу, я другу маю.

Вдруг Петро исчез. Прошёл слух, что полиция поймала его в ближайшей деревне, в чужом курятнике. Через неделю Петро опять появился в лагере. Приключение с курятником в его рассказе выглядело так:

- Привели мене з вязници [(тюрьмы)] до английского судди. Суддя пытаэ: як цэ трапилось [(случилось)], що вас знайшли в курнику?

Я кажу: пане суддя, я э честный швець [(сапожник)]. Вы можете запытати сержанта английской армии Честера. Вин е мий замовець [(заказчик)]. Але [(Но)] я не маю машины робыти заготовки. Тому [(Поэтому)] я пишов до нимецького швеця, що мешкае [(живет)] три километри звидсиля [(отсюда)], Вы розумиете, пане суддя, я не миг користуватися [(пользоваться)] його машиною задарма. От же я принис йому пляшку [(бутылку)] горилки. И мы ии [(ее)] удвох [(вдвоем)] выпили. Було вже запозно [(поздно)], колы я йшов до лягеру. Вы знаете, що нам заборонено ходити писля одиннадцати. Було як раз одиннадцать, коли я забачив патруль английской полиции. Тоди я сховався до курника. А тут як раз наскочила нимецка полиция и менэ схопила [(схватила)].

- Я бачу, що вы э дийсно честна людина, - каже английский суддя, - вы э вильни [(свободны)], можете идти.

- Дякую вам, - кажу я, - а хто мени поверне гроши, що я втратив, коли був у вязници? Я за ты ж день заробив бы дви сотни марок.

- "Вы маэте рац?ю [(право?)]", - каже суддя. О! Це був спради [(справедливый?)], розумный суддя. Вин каже: "Покличте того нимецкого полицая, що заарештував цю честну людину". Привели нимця-полицая. И суддя каже йому: "Заплатить дви сотни марок цьому честному швецю, якого вы затримали".

- Ни, кажу я, нехай ци гроши залишаются у цього полицая. Мы не нимци. Я дарую йому ци гроши.

Так в облаках славы и благородства Петро вернулся из тюрьмы. На следующий день Беклемишевы услышали какой-то равномерно повторяющийся звук.

- Кто-то выбивает тюфяк? - спросила Оля.

Глеб выглянул из дверей. Один из галичан бил Петра.

- Слухай, - приглушенно кричал Петро, - бий, але не пиднось галасу [(не подымай шум)], а то люди посбигаються.

Молодые галичане все были хорошо одеты. У них были изысканные манеры. Они целовали дамам ручки. Поэтому Глеб был крайне удивлён, когда обнаружилось, чем они занимались. А обнаружилось это случайно. Правда, уже раньше было замечено, что к лагерю по снегу вели какие-то кровавые пятна.

Затем дети наткнулись в кустах на группу, которая свежевала свинью. Дети испугались и убежали. Дело открылось, когда между промышлявшими ночью галичанами произошла ссора. Весёлый поссорился со своими друзьями. Однажды в лагерь приходил немец. Он нашёл свою курицу-пеструшку среди кур Весёлого. Весёлый уверял, что курица выросла у него из цыплёнка. Немец колебался. Условились, что завтра немец привезёт жену. Та уж не ошибётся.

После ухода немца Весёлый взял пеструшку, сел на велосипед, обменял в Госларе курицу на другую такую же пеструшку. На следующий день немка признала, что её муж ошибся - пеструшка похожа на её курицу, но это другая. Да, другая, хохолок не тот...

Но курица - это мелочи жизни. Дело было в свиньях.

Светила луна. У Весёлых было открыто окно. Весёлая проснулась от движения за окном. Через окно что-то брызнуло. Запахло эфиром. Она разбудила мужа. Он выглянул в окно и увидел при свете луны две убегавшие фигуры. Сомнений не было, их облили эфиром.

Весёлый оделся.

- Пане бюргомайстер, выходьте.

Но "бюргомайстер" не выходил. Нет уж, выходить глупо, ещё подколят.

Тогда Весёлый стал кричать:

- Пане Беклемишев, выходьте, на мене щось насыпали.

Глеб вышел. Было уже около трёх часов ночи. Было полнолуние. В спящем лагере всё было видно как днём. Рядом с Глебом стоял Весёлый. В правой руке он держал топор, левой ухватился за Глеба. Он весь дрожал мелкой дрожью. Первым долгом разбудили коменданта. Весёлый стучал в окно и кричал:

- Пане комендант, выходьте швыдче, на мене щось насыпали, и я можу заснуты.

Весёлый заставил коменданта звонить в английскую полицию. Полиция, узнав, что пока никого не убили, отказалась приехать.

Пошли к галичанину Федько, которого Весёлый узнал в одной из убегавших фигур. Федько лежал под одеялом и делал вид, что продирает глаза.

- Ты злодий, - кричал Весёлый, - на що ты пидходив до мого викна?

- Ты божевильный (сумасшедший), я весь час тут сплю.

- Ты злодий. Я тебе зарубаю сокирою [(топором)]. Може ты скажешь що ты не злодий? Це ж ты з Иваном вкрали свиню у нимця за млином.

- А не ты з Миколою вкрали свиню в недилю у кривого фермера?

Таким образом все карты были выложены на стол. Сомнений не оставалось - в лагере оперировала солидная группа свинокрадов.

Интересно было отметить, что несмотря на острую ненависть, существовавшую между поляками и галичанами, усиленную кровавыми действиями бандеровцев под Львовом , в криминальном мире была трогательная интернациональная солидарность. В украинских лагерях прятали польских преступников, которых разыскивала английская и немецкая полиция.

До прихода галичан в лагерь, в нём были только отдельные индивидуальные рыцари грабежа. Полиция арестовала казака Орлова (за ограбление магазина) и ещё Кузьмина, того самого, жена которого была "институткой" из Белграда. Кузьмин выдавал себя за югослава, но посланный к нему в тюрьму югославский офицер отрёкся от него. Суд приговорил Кузьмина к двум годам заключения, Орлова - к пяти. Им предложили на выбор - или отбывать наказание, или быть переданным Советам. Кузьмин решил сидеть в тюрьме, Орлов выбрал передачу Советам. Через год Орлов бежал и снова появился в английской зоне, в Брауншвейге. На нём был новый костюм. Физиономия была потасканная и опухшая.

Вторым новым работником была Софья Ивановна, художница из Эстонии. Привёл её священник, отец Мануил. Отец Мануил был священником православной церкви, по происхождению имеретин. Он имел иконописное лицо, появившись в лагере, троекратно расцеловался с комендантом Петренко. Евгения Петровна Базилевич пела в небольшом хоре его церкви.

Беклемишевы и жена Шимраба втроём работали над триптихом для отца Мануила. Триптих представлял собою складную раму из розового бука, куда должны были быть уставлены иконы. Рама выжигалась и раскрашивалась. Таким образом, пространство между иконами покрывалось церковным орнаментом. Глеб также сделал отцу Мануилу копию Владимира Святого ([работы художника] Васнецова) из Владимирского собора в Киеве. Отец Мануил хотел подарить эту копию другому священнику. Случайно эту копию увидели немцы, владельцы магазина. Они тотчас же попросили сделать и им Владимира Святого.

- Но это икона православной христианской религии, - предупредил их Глеб.

- Нас это интересует как "кунст" [(искусство)].

Глеб повторил копию и для них.

В связи с изготовлением триптиха отец Мануил часто бывал у Беклемишевых. Однажды он пришёл с миниатюрной девушкой, рекомендовал её как художницу и просил устроить её на работу в мастерскую. Софья Ивановна была беженкой из Ревеля. Она кончила там академию живописи. Она имела серые глаза, небольшой носик и особую причёску - волосы на затылке были зачесаны вверх. Она рассказала свою историю, наполненную трагическими событиями.

Жила она с матерью. Пережив раз приход большевиков и "добровольное" присоединение Эстонии к Советскому Союзу, мать и дочь не хотели всё это переживать вторично при отступлении немцев. Мать выехала первой, оставив Софье Ивановне адрес в Киле, по которому она должна была найти мать.

Софья Ивановна ликвидировала, как могла, вещи и выехала из Ревеля на пароходе. Был сентябрь месяц. Дул холодный ветер, по морю ходили свинцовые волны. Всем роздали спасательные жилеты. Их роздали недаром. Вскоре показался советский аэроплан. Сделав над беззащитным пароходом с беженцами круг, он сбросил бомбу. Бомба попала в корму и пароход стал тонуть. Спустили спасательные шлюпки. Несколько шлюпок перевернулось.

Софья Ивановна проплавала в холодной воде около двух часов. Терпящих бедствие подобрала немецкая канонерка. Их кое-как переодели в сухое, напоили горячим кофе и передали на следующий пароход с беженцами. Их опять догнал советский самолёт. Снова была сброшена бомба и повреждён пароход. Лётчик счёл свою миссию законченной, а пароход - тонущим, и улетел. Однако пароход, хотя и с большим креном, добрался до Киля . Мать свою Софья Ивановна не нашла. На месте дома, указанного в адресе, была груда кирпича. Софья Ивановна присоединилась к группе эстонок и попала в Дрезден .

Здесь она перенесла ужасную дрезденскую бомбардировку , которую Адя Белинг наблюдала из санитарного поезда. Был момент, когда Софья Ивановна считала свою гибель неизбежной. По обе стороны улицы, на которой она находилась, пылали дома. Горящий фосфор растекался по тротуарам и мостовой. Порыв ветра на миг разорвал дымовую завесу впереди. Мелькнула вода. Софья Ивановна, накинув пальто на голову, бросилась сквозь дым и пламя к воде. Те, кто не рискнул, погибли. Софья Ивановна прорвалась к речке и просидела на берегу её до конца бомбёжки.

Когда война кончилась, она получила от бургомистра справку, что идёт пешком на родину. Но пошла она не на восток, а на запад. По дороге она обращалась к бургомистрам городов, которые проходила, и получала у них продовольствие на три дня. Ей помогало знание немецкого языка. Так, после шести недель пути, она оказалась в Госларе . Здесь она стала работать на эстонцев, поставлявших в немецкие магазины тарелки с выжженными танцующими эстонками и видами Ревеля. Многие вещи, выставленные в витринах, были её работы.

Потом она пошла в православную церковь и встретилась с отцом Мануилом . Отец Мануил сказал, что эстонцы художницу эксплоатируют, и просил устроить её на работу в кооперацию. Софья Ивановна начала работать в мастерской резьбы и выжигания. Здесь она оказалась единственным человеком с художественным образованием. Она выжигала скачущие тройки на шкатулках и копию репинской картины "Запорожцы пишут ответ турецкому султану".

Здесь Софья Ивановна встретилась с участником капеллы бандуристов Георгием Яковлевичем Яркиным и вскоре вышла за него замуж. Софья Ивановна переселилась в украинский дом, где были мастерские и жили бандуристы. Здесь её, говорившую по-русски, встретили в штыки. Вскоре этот дом стал вообще ареной склок и ссор. Жалобы шли в английское управление. К квакерам, обслуживавшим беженцев, поступали постоянные требования. Один галичанин, числившийся директором капеллы, обратился к квакерше, которую звали мисс Ант (это было прозвище - "тётка" [от англ. aunt]), с просьбой выдать ему новое пальто. Квакерша, которой надоели постоянные требования новых вещей, спросила: "Разве вы находите своё пальто плохим?".

- Оно для меня плохо, но я могу его отдать кому-нибудь другому, получив новое.

- Если вы сами не хотите его носить, - ответила мисс Ант, - то почему вы думаете, что кто-либо другой захочет его носить?

Ссоры в доме бандуристов шли кресчендо, и, наконец, английский майор закрыл его и всё население дома переселил в обыкновенный госларский украинский лагерь.

Интересно, что уже ранее между лагерем и населением привилегированного лагеря чувствовался некоторый "классовый" антагонизм. Когда англичане дали коменданту лагеря распоряжение послать женщин для уборки "украинского дома", комендант отправил несколько "дивчат". Они вероятно думали, что идут убирать реквизированный для англичан дом, но когда увидели, что в доме живут "свои" бандуристы, сказали: "Можуть сами вымиты, не велики пани", повернулись и ушли.

Ссылки: