|
|||
|
Артузов работет по составлению истории ВЧК-ОГПУ, пишет Ежову
Работа по составлению истории ВЧК-ОГПУ, фактически навязанная ему сверху, чтобы чем-то на время занять уже никому не нужного корпусного комиссара, неожиданно захватила Артура Христиановича по-настоящему. Он затребовал и получил из архива многотомное дело Сиднея Рейли , которое раньше знал назубок во всех тонкостях, но теперь, конечно, много подзабыл, дело о похищении генерала Кутепова - с ним в деталях ознакомился впервые, освежил в памяти операцию "Трест" . В феврале к Артузову зашел полковой комиссар Борис Гудзь . Как он рассказывал автору, Артур Христианович выглядел нездоровым, очень усталым, по всему чувствовалось, что настроение у него неважное. Одет он был в полувоенный костюм (чтобы никого из сослуживцев в более скромных чинах не смущать своими тремя ромбами), но с орденом Красного Знамени на груди. Указав на стол, заваленный старыми белогвардейскими газетами, Артузов сказал: - Вот, просматриваю! - и объяснил: - Работаю над историей ВЧК, историей создания пограничной охраны. То, что тема чекистской работы была близка Артуру Христиановичу, понятно, но почему он хотел рассказать и о первых пограничниках? Дело в том, что в период работы Артузова в Особом отделе на него было возложено и руководство борьбой с контрабандой. Начальник КРО Особого отдела был и начальником пограничной охраны. Эту должность Артузов занимал в 1922-1923 годы, возглавляя комиссию по обследованию советско- польской и советско-румынской границы. Тогда многие сотни километров ему пришлось проехать верхом. После образования Главного управления погранохраны его начальником был назначен ближайший помощник Артузова Ян Ольский . Гудзь и Артузов разговорились, вспомнили Дзержинского, Менжинского, других ушедших из жизни ветеранов ВЧК- ОГПУ. Они попрощались. Больше Борис Гудзь никогда не видел своего многолетнего начальника, учителя и старшего друга. Только спустя полстолетия, перелистывая один из трех томов следственного дела за номером 612388 с жутковатой надписью "Хранить вечно", он натолкнулся на приведенное выше письмо Артузова Ежову , в котором Артур Христианович, сам уже стоя над пропастью, счел своим долгом вступиться за жизнь и доброе имя его сестры. Кроме копий двух писем Артузова Менжинскому и одного Сталину, в его деле остались черновики пяти (!) писем наркому Ежову ,\ а также конспект его выступления на партактиве НКВД. Все эти записи относятся к первым четырем месяцам 1937 года. Разобраться в них сегодня довольно трудно, они частично перемешаны, какие-то места повторяются, так что бывает порой сложно понять, что Артузов писал наркому, а что говорил на партактиве. Тем не менее они дают возможность лучше понять характер Артузова, трагедию его жизни и трагедию страны. Он писал всесильному наркому так, как не писал ему никто, выступал на партактиве так, как больше не выступил никто, он открыто говорил о вещах, о которых многие его сослуживцы и знакомые боялись даже подумать наедине с самими собой. Можно с позиций нынешних дней обвинять Артузова в чем угодно: фанатизме, наивности, преданности ложным идеалам - нельзя, однако, отказать в одном - честности и порядочности. Что же касается заблуждений - мы же не упрекаем тех, кто жил на земле до Коперника, за то, что они верили в нелепость - будто Солнце вращается вокруг нашей Земли. Сегодня достаточно хорошо известны методы, с помощью которых следователи добывали от арестованных признания в самых чудовищных преступлениях: призыв к партийной совести - "это надо партии!", обещание сохранить жизнь, "если подпишешь", избиения, многочасовые "стойки", лишение сна на протяжении десяти-двенадцати суток, угрозы расправиться с семьей. В случае с Артузовым мы встречаемся с иным - изощренным обманом, когда человека, еще находящегося на свободе, но фактически уже обреченного (чего сам он не знает), вынуждают покаяться в грехах, которых он не совершал! Причем покаяться не из-за страха, а вполне искренне. Второе применение этого иезуитского метода автору неизвестно. Но об этом несколько позже. Ссылки:
|