Не проходите мимо [Войнович В.Н. в Москве]

Речь на вечере шла о человеческом достоинстве и гражданском мужестве. Публика призывалась не проходить мимо отдельных, редких, но все еще, к сожалению, бытующих в нашем обществе таких нетипичных пережитков прошлого и негативных явлений, как пьянство, хулиганство, не товарищеское отношение к женщине. Хулиганство - это болезнь, с которой должна бороться не только милиция, но все общество.

Борис Егоров прочел на эту тему фельетон. Он подавался как очень смешной, но никому таким не показался, хотя Егоров добросовестно жестикулировал и голосом управлял так, чтобы подчеркнуть наиболее достойные смеха или по крайней мере улыбки места.

Роберт Рождественский ознакомил публику с длинным стихотворением о наступающем над какойто мелкой речушкой Иня рассвете. Не успел он это прочесть, как вскочил гражданин в красном свитере и с очень буйно вьющимися седыми волосами.

- У меня есть вопрос к товарищу Рождественскому,- сказал он голосом, похожим на ленинский в исполнении Бориса Щукина. Да и манеры у него были из того же кино.

- А скажите, пожалуйста,- он выкинул вперед руку, словно с броневика,- если вы говорите о речке, над которой наступает рассвет, то это не значит ли, что еще совсем недавно над этой речкой царила ночь?

Рождественский почему-то заволновался, стал заикаться и шепелявить одновременно.

- Ну, естественно, над этой речкой, как и везде, имеет место смена времени суток. Там тоже бывают утро, день, вечер, ночь, рассвет.

- Это все понятно, понятно, - деловито перебил слушатель. - А ваше стихотворение носит прямой или аллегорический характер? А если аллегорический, то не хотите ли вы сказать, что ночь царила не только над речкой, не только над этим маленьким, безобидным и узким речным потоком, но и над гораздо более обширными географическими пространствами?

В публике прошел ропот. Все сразу поняли, что вопрос не столько литературного, сколько юридического характера и имеет отношение к еще не отмененной к тому времени статье 58 Уголовного кодекса - антисоветская пропаганда и агитация. Рождественский потел и заикался. Он начал объяснять, что стихи - это вид искусства, которое нельзя понимать буквально. Слушатель резонно возразил, что он как раз не буквально и понимает. Тут Рождественскому на помощь пришел Егоров.

- А вам не кажется, - спросил он дотошного слушателя, - что ваши догадки - плод вашего собственного и странного воображения? Вы не могли бы мне сказать, кто вы?

- Я - советский человек, - сказал гордо кудрявый.

- Что значит - советский? Мы тут все не турецкие. Как ваша фамилия и чем вы занимаетесь в рабочее время?

- Это неважно. Я просто слушатель.

- В каком смысле просто - настаивал на своем Егоров. - У каждого просто слушателя есть имя, фамилия, профессия, место работы, дирекция, местком, партком! Пока он говорил, вопрошатель стал передвигаться к выходу, махнул рукой и скрылся за дверью. В дело вмешался Григорий Михайлович.

- Вот оно, лицо анонима, - произнес Левин, указывая на дверь. - Вот он, мещанин, который мутит воду, призывает всех к ответственности, а сам чуть что уходит в тень. Именно о таких людях я и собирался сегодня говорить. Недавно в редакцию "Литературной газеты", где я временно замещаю Огнева. Тут я быстро глянул на соседку и попытался понять, не удивляет ли ее фамилия Огнев, не нахмурила ли она брови в недоумении, мол, кто такой Огнев, но она ничего не нахмурила и продолжала смотреть на сцену, как будто Огнев был для нее такой же известной личностью, как Толстой или Чехов.

Между тем Левин продолжал свою речь: о том, что в редакцию, где он замещает Огнева, пришло письмо без подписи и, разумеется, без обратного адреса.

- Ваша газета, - писал аноним, - постоянно выступает за то, чтобы люди, сталкиваясь с проявлениями хулиганства, не проходили мимо, вмешивались и давали отпор, а не дожидались милиции. А что значит дать отпор? Вот хулиган толкнул девушку, вы хотите, чтобы я кинулся ей на помощь? А мне тот же хулиган воткнет нож в сердце. А я тоже человек. У меня есть семья, дети, и сам я тоже хочу жить! Сначала Левин читал, сидя за столом. Но потом распалился, вскочил, подбежал к краю сцены и, размахивая цитируемым письмом, стал выкрикивать что-то гневное. Об этих самых анонимах, лишенных гражданских чувств и ответственности за свою страну. О мелких людишках, которые забились в своих углах и заботятся только о личном удобстве и своем мещанском благополучии.

- Писатель Бруно Ясенский однажды правильно написал:

"Не бойтесь врагов, они вас могут только убить. Не бойтесь друзей, они вас могут только предать. Бойтесь равнодушных. С их молчаливого согласия, - Левин поднял голос до самой высокой ноты и завертел письмом так, словно ввинчивал его в небо и сам с ним пытался ввинтиться, - совершаются предательства и убийства".

Левин выдержал паузу и продолжил голосом тихим, усталым и разочарованным:

- Эти замечательные слова, как ни к кому другому, относятся к этому вот, - поднял письмо и указал им в сторону двери, - анониму. Заключительным пассажем он как бы идентифицировал мерзкого анонима и вычислил в нем того кудрявого в красном свитере, который столь трусливо бежал, не открыв своего имени. Именно к нему относились слова Бруно Ясенского.

- И ко мне тоже, - честно подумал я. - Ко мне эти слова тоже и даже прямо относятся. Вспомнилось Запорожье, шестой поселок, парк, танцплощадка и бессмысленно жестокие драки, случавшиеся возле нее. Когда местный бандит Грек со своей шпаной без всякой реальной причины нападали на кого-то одного и всей компанией или, по фене, "кодлой" били жертву чем попало: сначала руками, потом ногами и каждый бьющий старался попасть в зубы, в глаз, в печень, чтобы если не убить, то изуродовать, превратить в калеку. При этом все до единого свидетели проходили мимо, втянув головы в шеи, и каждый в отдельности понимал, что если он сунется на помощь лежачему, то и сам ляжет рядом, а всякие слова, что если бы мы все, как один, остаются словами. Это они все как один, а мы, проходящие мимо, проходим в одиночку, пока нас самих в одиночку не бьют.

Ссылки: