Угощение сигаретами [Войнович В.Н. сопротивление]

Судя по некоторым признакам, до Шапошниковой мои слова, сказанные Рослякову , дошли. Время от времени она через разных людей, через актрису Лидию Смирнову , через Гончарова и других, доводила до меня свои угрозы:

- Передайте ему, мы будем выводить его из Союза писателей,

- Передайте ему, мы с ним церемониться не будем,

- Передайте ему, мы не дадим ему заработать на кусок хлеба и уморим его голодом.

Я Гончарову однажды сказал: - Почему эта женщина всегда говорит со мной через вас или через кого- то еще?" Почему бы ей не сказать это все прямо мне? А я ей что-нибудь отвечу. Вы ей скажите, пусть она меня примет.

Я был тогда настроен очень агрессивно. И моя встреча с Шапошниковой вряд ли имела бы для меня положительные последствия. Но на положительные последствия я и не рассчитывал. Я тогда был готов и даже жаждал встретиться с ней и наговорить ей чего-нибудь такого, что она бы надолго запомнила.

Теперь, в ином возрасте, мне это намерение кажется бессмысленно- глупым. Излагать свои принципиальные взгляды я и сейчас считаю себя обязанным, но вряд ли это стоило делать в закрытых кабинетах дуракам и негодяям, которых у вас нет шанса убедить в чем бы то ни было и которые рады всякому поводу ухудшить вам жизнь, а если представится такая возможность, то и вовсе уничтожить.

Гончаров, пытаясь спасти спектакль, думал, что и я стремлюсь к тому же, и надеялся на мое благоразумие, которого во мне, увы, совершенно не было. Не вполне понимая, с кем имеет дело, Гончаров постарался и однажды позвонил и сказал, что Алла Петровна в настоящий момент очень занята и принять меня не может, но это с удовольствием сделает заведующий отделом культуры МГК КПСС товарищ Юрий Николаевич Верченко .

В назначенный день и час я пришел, заглянул в приемную и увидел: посреди комнаты стоит знакомый уже мне инструктор горкома Ануров , а перед ним в кресле сидит директор Театра юного зрителя Михаил Мерингоф , хотя по иерархии должно быть наоборот. То есть директор должен стоять, а Ануров сидеть. Но иерархия есть иерархия, и хотя директор сидит, а Ануров стоит, совершенно очевидно, что старший по положению здесь все же Ануров.

Пожилой лысый человек изгалялся перед молодым Ануровым и, кажется, достиг успеха. Ануров стоял посредине, весело и беззаботно смеялся и в этот момент увидел меня. И вот - мизансцена.

Ануров видит меня, перестает смеяться, даже совершает над собой некоторое насилие, стирает улыбку и резко поворачивается ко мне спиной. И так стоит. Директор тихонько поднялся со своего места и выкатился, прошмыгнув мимо меня. Ануров стоит, я смотрю ему в спину. Я смотрю в спину, он стоит. Я вижу, что он не выдерживает. Затем начинает поворачиваться, как стрелка часов, движущаяся рывками. Чуть повернулся, остановился. Еще повернулся, еще остановился. Так в процессе нескольких дерганий в конце концов стал ко мне лицом.

- Здравствуйте, - сказал я.

- Здравствуйте! - вдруг закричал он приветливо, словно только в эту секунду меня увидел.

- Вы к Юрию Николаевичу? Он вас ждет. Пойдемте.

У двери Верченко остановились.

- Минуточку. - Вскочил в кабинет, выскочил, распахнул передо мной дверь:

- Прошу. Я перешагнул порог, а навстречу уже плывет растянутая до ушей улыбка, и руки раскинуты для предполагаемого объятия.

- Сколько лет! Сколько зим! Я спросил удивленно:

- Разве мы когданибудь виделись? На пухлом лице - обида и разочарование. Но улыбка при этом не исчезает.

- Как? - Вы меня не помните? Мне кажется, я его где-то видел. Но я настроен агрессивно и намеренно демонстрирую свое высокомерие.

- Я вас? - Совершенно не помню. Давая понять, что нет в нем ничего такого, что могло бы запомниться. Он немножко погрустнел, но все же улыбается. Он и потом, почти до самого конца нашей встречи, улыбался.

На Верченко - хороший костюм, наверняка пошитый в кремлевском ателье или купленный на Западе, и маленький-маленький, элегантный значок с изображением Ленина. Верченко показывает на стул:

- Садитесь. Курите - протягивает через стол пачку сигарет "Новость", цена - 18 копеек. У меня в кармане "Ява", которая стоит на двенадцать копеек дороже. Поскольку я как-никак пришел жаловаться на жизнь, мне неудобно курить сигареты более дорогие, чем у того, кто меня принимает.

Я беру "Новость", прикуриваю от его зажигалки "Ронсон". Он затягивается, морщится, гасит сигарету в пепельнице, приоткрывает ящик стола и двумя пальцами вытаскивает оттуда сигарету, еще ни разу мною в жизни не виданную, "Филипп Морис" с двойным фильтром - бумажным и угольным.

Незадолго до того принимавший меня Сизов сам курил "Кент" и меня угощал им же. А этот мне - "Новость", а себе, двумя пальцами, что-то другое.

Когда я служил в армии, у нас самое большое презрение вызывали люди, прятавшие какието лакомства (например, присланные родителями) и поглощавшие их под подушкой. Во время приема я готов был уже перестроиться и даже отдать определенную дань благоразумию. Но трюк с переменой сигарет вывел меня из себя, и я заговорил агрессивно. Делая вид, что не понимаю, откуда что идет, стал обвинять Верченко и Шапошникову в самодурстве. Что они, преследуя писателей, наносят огромный и преступный ущерб нашей культуре и что вообще им надо заниматься не культурой и литературой, а чем-нибудь попроще, может быть, в сфере животноводства. Я говорил вполне враждебно и даже оскорбительно, а он не сердился. Он продолжал улыбаться и еще раза два попытался угостить меня сигаретами, но я сказал: "Спасибо, у меня есть свои - и курил "Яву". Он оба раза повторил тот же трюк. Закурил-загасил "Новость" и двумя пальцами вытащил "Филипп Морис". Я злился все больше и решил немного поблефовать. Сказал, что я этого дела так не оставлю, буду жаловаться и даже знаю кому. Иногда в подобных случаях некоторые мои собеседники пугались, думая, вероятно, а вдруг за такими моими словами действительно что-то стоит. Я сказал Верченко:

- Вот вы увидите, что вы здесь скоро работать не будете. И ушел, не заметив протянутой мне руки.

Придя домой, я рассказал о сигаретах собравшимся у меня в этот вечер гостям. Среди них был один писатель, который вскоре опубликовал рассказ о некоем гестаповце, который, допрашивая арестованного, угощает его одними сигаретами, а сам курит другие. Этот писатель потом сказал мне, что деталь с подменой сигарет взял из моего устного рассказа.

- Ты не возражаешь? - спросил он. Я не возражал, поскольку не считал свое наблюдение неприкосновенным, и чего уж возражать, если мой сюжет рассказан устно в узком кругу, а его напечатан и очень большим тиражом.

Тем временем мои спектакли уже тотально были запрещены, и, придя однажды в управление по авторским правам (на этот раз с большим тортом), я попросил бухгалтершу посмотреть, что там мне набежало заранее, испытывая неловкость за возможно большую сумму.

- Сейчас посмотрим! - запела бухгалтерша, готовая опять потрястись очередной многозначной цифрой. Раскрыла ведомости, поехала сверху вниз пальцем, еще раз повторила то же движение и повернула ко мне растерянное лицо:

- А сегодня у вас нет денежек, - сказала так, как будто была в том виновата.

Ссылки: