Две публикации [Войнович В.Н.: травля за "Чонкина"]

А жить уже совсем не на что. Про других я слышал, они в такой ситуации продавали что-нибудь ценное. Дачу, шубу, фамильную драгоценность. А у меня ничего драгоценного. Я уже всем, кому мог, задолжал. Вся западная пресса занята Солженицыным .

В крайнем случае отвлекается на Вознесенского . Вознесенского не пустили в Америку, там, в Америке, - скандал.

Гроссман сказал: "Меня задушили в подворотне".

Со мной делают то же самое. И никто этого не видит, никто не знает, и я сам помогаю им душить меня тихо, чтобы никто не услышал. Мне говорят: ну, напиши что-нибудь самое нейтральное, самое безобидное. Ну просто, что ты недоволен самовольной публикацией и протестуешь. Ты же недоволен. Они тебя подвели. В такой ситуации написать протест не стыдно.

Солженицын написал протест издательству "Мондадори".

Братья Медведевы, Рой и Жорес , тоже написали Кому-то. Но что бы и как бы я ни написал, это будет выглядеть как унизительное покаяние. Зато они от меня отвяжутся на некоторое время, и я смогу продолжить свою работу.

Назло Шапошниковой останусь в СП. Ире и друзьям, которые меня уговаривают так поступить, я возражаю, что это будет бессмысленное унижение. Мое положение после этого не изменится. Знаю, что не изменится, но сдаюсь. Пишу приблизительно так:

"Мне стало известно, что журнал "Грани" напечатал небольшую часть моего незаконченного романа, на что я никому не давал разрешения. Я протестую".

Ильин пошевелил губами, взял авторучку и перед словом "журнал" вписал эпитеты: "антисоветский, так называемый" и еще что-то о грязной политической провокации. Я говорю, что это не пойдет. Он тут же согласился: вычеркиваем. Вычеркнули. Я подписал. Ильин доволен:

- Хотите яблочка?

- Нет, спасибо. Через неделю "Литературка" мой протест опубликовала. В версии Ильина. Со всеми его словами: "так называемый" и "грязная провокация". Так что автором по крайней мере половины слов является он. Но протестовать против этого бесполезно и негде. Разве что в тех же "Гранях". Как я и думал, тут же нашлись строгие люди, которые немедленно и сурово меня осудили. У матери Юлиуса Телесина Рахиль Баумволь случайно хранилась рукопись, которую Юлиус оставил, уезжая в Израиль. Старушка позвонила, высказала свое возмущение моим позорным поступком и говорит:

- Я не знаю, как вам передать вашу рукопись, я оставлю ее для вас в ЦДЛ. Речь шла о второй книге "Чонкина" , существование которой я скрывал и о которой было известно очень немногим. Вторая книга "Претендент на престол" была намного острее первой и, попади в то время она в КГБ или в секретариат СП (что одно и то же), мне и вовсе было бы худо. Я не хотел говорить о рукописи по прослушиваемому телефону, но принципиальная собеседница в своем праведном гневе с этим считаться никак не желала и, если нас кто-то слушал, продавала меня с головой. Я просил ее передать мне рукопись из рук в руки, но она настаивала на том, что отнесет рукопись в Дом литераторов и оставит у дежурной. Я разозлился.

- А зачем, - спросил я, - действовать таким косвенным образом? Если вы хотите, чтобы рукопись моя попала в КГБ, так прямо туда и несите. После этих слов она смилостивилась и согласилась встретиться в ЦДЛ. Мой "протест" был напечатан дважды. Сначала в издании "Литературной газеты" для провинции, а неделю или две спустя в московском выпуске. Через некоторое время Ильин разослал всем членам Союза письма:

"Просим сообщить, какие за последний год у вас были публикации, какие издания и какие гонорары". Я в ответ написал, что за год у меня были две публикации: мое письмо в "Литературной газете" от такого-то числа и то же письмо в "Литературной газете" от другого числа, никакого гонорара я не получил.

Ссылки: