Вернадский за границей, Прага, Париж

Почему он издавал свои старые статьи, почему посылал бутылочную почту в будущее? Надеялся, что они дойдут до живой души, разбудят свободную мысль, "сильнее которой ничего нет в мире". И без обиняков написал, что именно сейчас особенно необходимо утверждать первенство свободной человеческой личности, в пору ее унижения, в пору ликвидации всякой свободы. Опасные фразы, возможно, и объясняют, почему власти проигнорировали его обращение. Во всяком случае, перед отъездом Вернадский узнал, что у издателей возникли неприятности в связи с "Очерками и речами". Итак, денег на физические инструменты и на разъезды по научным центрам он не получил. Ехал практически как частное лицо - просто читать лекции. Академия отпускала его в командировку на пять месяцев. Но из-за волокиты, когда пришлось объяснять, почему они едут втроем, он не успевал к началу весеннего семестра и просил перенести свои лекции на осень. Ехали вместе с Ниной , что подразумевало некоторые планы учебы ее за границей.

Первым пунктом остановки намечена Прага . Они уже знали, что там обосновался Георгий , и предупредили его о приезде. Провожал их Ферсман . Глядя на два чемодана рукописей и книг, Александр Евгеньевич шутил, что с таким багажом на пять месяцев не едут. В чемоданах лежала рукопись о живом веществе: киевский и крымский тексты. Вернадский надеялся из них многое извлечь. И думал, вероятно, не о пяти месяцах. Жизнь покажет.

Пятого июня их встречали в Злата Праге Георгий с Нинеттой . Встречали как вырвавшихся из большевистского ада, что до некоторой степени верно. Что же происходило с младшими Вернадскими после расставания с ними в ноябре 1920 года в Симферополе? См. Вернадский Георгий и Нина в эмиграции За первый месяц в Праге Вернадский наладил старые связи с чешскими учеными, прочел лекцию в университете. Здесь же, на медицинском факультете, начала учиться Нина . Она оставалась, таким образом, с братом. Далее Вернадский и Наталия Егоровна отправлялись одни. Восьмого июля они вновь вступили на землю Парижа . На Восточном вокзале их радостно встречала старый друг Александра Васильевна Гольштейн и отвезла к себе в Пасси . Вернадский не был в Париже девять лет, Наталия Егоровна - тринадцать. Казалось, прошла целая вечность, столько великих и страшных событий в нее вместилось. Через несколько дней они перебрались ближе к университету. Поселились в сердцевине Латинского квартала, рядом с Сорбонной на коротенькой улочке Тулье в доме 7. Сняли квартирку из двух комнат с кухней. Наталия Егоровна сама готовила еду на газе, а в остальное время, как и всегда, помогала мужу. На факультете условились, что лекции состоятся в декабре-марте. А пока Лакруа предоставил ему возможность работать в лаборатории Музея естественной истории. Это давало небольшие средства, чтобы оплатить квартиру. Поскольку минералоги всех стран объединены, у Вернадского в каждой есть коллеги, с которыми легко возникают и деловые, а иногда более чем деловые, дружеские отношения. Такие, как с Лакруа . Он снова восстановил теплые связи с Гротом , с Замбонини , тем самым неаполитанцем, что назвал открытый им новый минерал вернадскитом. Теперь, узнав, что Вернадский в Париже, Замбонини прислал ему большую пачку книг, вышедших в Италии за военно-революционные годы.

Париж - знакомый незнакомец. И, конечно, первое, что бросилось в глаза: эмиграция из России . Драма русских изгнанников состояла не только в катастрофе на родине, но и в вековой французской ориентации всей культуры, из- за чего все знают только этот язык. Самая большая интеллигентная и военная колония - здесь. Русские на каждом шагу. Издаются русские газеты, журналы, собираются политические и иные съезды. Еще сохраняются партии, произносятся речи. Люди как бы не остыли от борьбы и мечтают о ее возобновлении. Однажды и он получил приглашение на заседание кадетской партии, но решительно отказался. Он сжег все мосты и не видит смысла возвращаться в политику. Социальная борьба - царство третьего и четвертого апостолов веры, где все самые лучшие и чистые стремления быстро покрываются грязью, опошляются и превращаются часто в свою противоположность, - теперь не для него. Разве не идеальные стремления социалистов к справедливости открыли клапаны дикого разгула и грабежа? Нет, для него лично отныне - только наука. Так он больше сделает для страны. А потом, эмиграция есть эмиграция. При всем сочувствии к многим здешним знакомым, при всех личных отношениях надо принимать реальность, которая заключается в том, что центр русской жизни - не здесь. Его не принесли с собой тысячи лучших и честных людей на своих башмаках. Россия осталась в России. Какая ни есть, она будет делаться там, творчеством образованных людей. Создан поистине страшный режим. Как ни противно, но приходится сотрудничать с ним, а не с эмиграцией. В дневнике 9 ноября 1922 года много сведений от очевидца о научных новостях из России, о закрытии научных обществ, об университетах, в том числе и в Симферополе (работает только А. Г. Гурвич ), о высылке философов и ученых , о положении на Украине и обобщение: "Научная работа в России идет, несмотря ни на что. <...>

Очень интересно это столкновение - частью поддержка, частью гонение - научной работы в Советской России. Сейчас должна начаться идейная защита науки - но и наука должна брать все, что может и от своих врагов, какими являются комунисты. Может ли развиваться свободная научная работа вообще во всяком социалистическом государстве? Говорят (вероятно, в эмигрантской печати. - Г. А.) о том, что сейчас реакция движется "вправо" - но куда идти "вправо", идти дальше в существующей реакции с точки зрения свободной научно творящей человеческой личности? Сейчас нет свободы слова и печати, нет свободы научного искания, нет самоуправления, нет не только политических, но даже и гражданских прав. Нет элементов уважения и обеспеченности личности. Худшее, что может быть - сохранение режима при замене советских "Правды" и "Известий" - "Новым временем" или "Колоколом", насилия комунистов - Союзом русского народа - но это безразлично. Даже в последнем случае гражданские права упрочатся" 7-17 . Он чувствует себя иногда лазутчиком в большевистской стране. Скрываться и зашифровывать свои произведения особенно нет нужды, ибо его научные идеи и язык им недоступны. Значит, пока сохраняется этот режим, нужно блюсти профессиональную честь и творить недоступные им духовные ценности. Впрок. Усилия кадетской эмиграции в политической области благородны, но обречены. Дневник 1 марта 1923 года: "Статья Милюкова о монархии и республике в "Последних новостях". Схоластический спор, далекий от жизни. Демократия, монархия - все это сейчас получило другой смысл. Кто верит этим формам жизни как формам? Важно содержание: свобода слова, мысли, веры. Обеспечение личности, собственности - как необходимое условие защиты личности. Работа культурная. Работа над будущим человечества: организация знаний. Это может быть при любой форме. Кто сейчас может дать больше? Царь или "республика"? Важно, чтобы мысль молодежи и других направлялась на содержание, а не на форму" 8-17 .

С Милюковым виделся несколько раз, но политические вопросы не обсуждались. Виделись по-дружески, "старая с молодости связь не порвалась", как он писал. Из всей новой эмиграции он больше всего хотел бы увидеться с Иваном Ильичом Петрункевичем , для которого он чудесным образом воскрес из мертвых. Зимой 1921 года, когда Петрункевич жил в Америке у сына, преподавателя Йельского университета, он в отчаянии писал Федору Измайловичу Родичеву: "Имеете ли вы какие-нибудь сведения о Влад. Ивче Вернадском? В Нью- Гавен на днях приехал из Нью-Йорка помощник заведующего биологической станцией в Севастополе. <...> Вот этот г. Гольцов рассказывал нам, что в русском посольстве в Вашингтоне получено известие о расстреле Владимира Ивановича. Его образ с той поры не покидает меня. Я очень люблю его, даже больше, чем думал, только теперь это чувствую, и его умные глаза все время смотрят на меня, точно говорят мне: вот видите, я остался здесь, чтобы служить России и погиб. <...> Этот вопрос я читаю в его глядящих на меня глазах и мне бесконечно тяжело думать, что его уже нет" 9-17 . Теперь они оба, и Иван Ильич, и Федор Измайлович, живут рядом, в Женеве и Лозанне. Очень хотел и даже готовился приехать к ним, но средств так и не нашел. Зато остались девять замечательных писем Вернадского к Петрункевичу, написанных из Франции и Германии. С ним обсуждает и ему объясняет свое неучастие в политике, которое основано на сознании, что гораздо важнее сейчас культурная и бытовая работа. Быт сильнее в борьбе против коммунистов, чем все заговоры, интервенции, которых к тому же нет, а есть "болтовня а la Милюков, Кускова и т.д.". Сил у эмиграции нет, идеалы многих чужды в современной русской среде. Как изменится власть - трудно сказать. Сохранится ли единство страны - тоже неизвестно. "А сила русская сейчас в творческой культурной работе - научной, художественной, религиозной, философской. Это единственная пока охрана и русского единства, и русской мощи" 10-17 .

Ссылки: