Елисаветградское кавалерийское училище

Одно из пяти кавалерийских военно-учебных заведений Российской Империи (наряду с Николаевским и Тверским кавалерийскими , Новочеркасским и Оренбургским казачьими училищами ). Основано 1 сентября 1865 г. в г. Елисаветграде Херсонской губернии в виде юнкерского кавалерийского училища для комплектования офицерским составом кавалерийских частей Киевского, Харьковского и Одесского военных округов. Число обучавшихся постоянно возрастало: с 90 чел. в 1865 г. до 300 чел. начиная с 1874 г. В 1902 г. из юнкерского преобразовано в военное училище (с приемом только лиц с законченным средним образованием). В 1908 г. в училище введена форма уланского образца. С началом первой мировой войны стало производить подготовку офицерских кадров по сокращенным программам (от 4 мес. до 1 года). В ноябре 1917 г. было расформировано. Воссоздано в 1920 г. в Крыму, затем вместе с войсками генерала Врангеля эвакуировано в Галлиполи , где было переименовано в Николаевское кавалерийское училище, а затем переведено в Югославию . В течение трех лет функционировало в г. Белая Церковь , осуществив три выпуска с производством в корнеты. В 1923 г. прекратило свое существование.

Я родился в Тамбове, где недалеко от города было наше образцовое имение с конным заводом и породистым скотом. С раннего детства каждое лето я проводил в имении, и особенно увлекался лошадьми. Свое конное дело я начал в пятилетнем возрасте на ослике, в специальном детском седле и на специальных детских беговых дрожках. В 10 лет я свободно правил тройками горячих молодых рысаков собственного завода и только на всякий случай садился рядом со мной кучер на козлы, чтобы тройка не понесла и не разбила бы экипаж.

Мой отец по окончании Царскосельского лицея быстро продвигался по гражданской службе, а его родные братья, мои дяди: один по окончании Николаевского кавалерийского училища был офицером 7-го гусарского Белорусского полка, а другой отбыл воинскую повинность во 2-м лейб- гусарском Павлоградском полку. Все это послужило к тому, что в грозный исторический момент, когда враг хотел поработить Россию, я решил встать на защиту Родины в рядах кавалерии, а не в инженерных войсках, куда вела прямая дорожка из Политехнического института.

Для того чтобы дать молодым людям, готовящимся стать офицерами военную подготовку и военное образование, Российская Империя еще в мирное время имела много всевозможных, прекрасно оборудо-ванных военных училищ. В них юнкера детально изучали службу офицера мирного времени, традиции и военный быт, а вместе с тем изучали и боевые уставы и тактики всех родов войск, чтобы встать во главе частей действующих армий, если случится война. Главным и доминирующим требованием, предъявляемым к каждому офицеру, была его готовность встать на защиту Родины, если Родина призовет его на подвиг.

Грянула первая мировая война. Все предыдущие "если" - отброшены. Война стала фактом, и русские люди призваны на подвиг. Каждому ясно, что было бы великим безумием, по случаю войны закрыть все военные училища, за их ненадобностью. Не меньшее безумие заключается в утверждении некоторых лиц, что военные училища потеряли свое прежнее высокое значение, что они обесценились, и что стали выпускать каких-то офицеров 2-го сорта, не составляющих штата частей действующей армии. Напротив, именно теперь, во время войны, можно говорить об исключительном значении военных училищ, об исключительном темпе занятий и об исключительно боевой подготовке, так как именно теперь юнкера учились с юношеской пылкостью и с жаждой подвига, при сознании, что каждый из них обязательно попадет на фронт.

Первая мировая война началась среди лета 1914-го года и застала училища в следующем положении. Старший класс полностью закончил программу учения. Младший класс перешел на старший, и вскоре был произведен в подпоручики и корнеты. На младший класс, получивший позже название 1-го ускоренного выпуска, уже были поданы прошения о приеме еще по мирному времени, но будущие юнкера не успели прибыть в училища (начало занятий было 1-го августа 1914 года). Они проходили сокращенный курс во время войны, но по существу эта группа, так сказать, кастовая, поступившая в училища независимо от того, будет ли война или нет. 1-го октября 1914 года прибыли в училища мы, то есть та молодежь, которая подала прошения о приеме, сразу же после первого призыва Государя к русскому народу встать на защиту Родины. Поэтому состав юнкеров, начиная со 2-го ускоренного выпуска, вышел из обычных училищных норм и образовал особую группу, которую я и хочу описать.

Образовательный уровень для юнкеров Елисаветградского кавалерийского училища, в которое я поступил, не мог быть ниже законченного среднего учебного заведения, как минимум. Однако национальный порыв и патриотический подъем того времени, так захватили и всколыхнули русскую идейную золотую молодежь, получившую и получавшую высшее образование, что число поданных прошений о приеме в училища многократно превысило расширенное число приемных мест (стало 5 взводов в эскадроне). Это дало возможность училищному начальству произвести еще и отбор. Таким образом, среди нас, юнкеров с университетскими значками было не меньше 10-ти процентов, а все остальные были близки к окончанию высших учебных заведений. Высокий образовательный уровень моего выпуска, по-видимому, был непривычен и сильно смущал наше училищное начальство. Поэтому, чуть что, конечно без злобы и в шутливой форме, по нашему адресу прорывались замечания: Это Вам не университет, а эскадрон, здесь думать надо". "Это Вам не политехническое заведение" - а юнкеру, учившему раньше в консерватории: - "Это Вам не на клавикордах играть, а вольтижировать"... Все это были, конечно, безобидные шутки, но шутки, подтверждавшие исключительно высокий, не дававший покоя училищному начальству, образовательный ценз юнкеров, небывалый по мирному времени.

Побуждающим началом юнкеров моего выпуска, для поступления на военную службу, и в частности в Елисаветградское кавалерийское училище, был исключительно подъем и желание послужить Родине. Ведь большинство из нас были бывшие студенты, имевшие, по тому времени отсрочки от военной службы, или легко могли устроиться по своим специальностям, тыловыми военными чиновниками, земгусарами или гидроуланами. Я лично в случае мобилизации студентов, легко мог устроиться техническим военным чиновником, на любом военном заводе, снабжаю-щем армию тяжелыми боеприпасами, на пороховом заводе или в военном транспорте, так как для этого я имел значительное высшее техническое образование, прерванное идейно, в политехническом институте. Движимые порывом боевого служения Родине и привычные воспринимать серьезные науки, юнкера прибывшие из высших школ, естественно искали и в военной школе, прежде всего науку, науку побеждать, науку как вести войска в бой, а не на убой, чтобы с наименьшими потерями, достигать наиболее успешные результаты. Другие военные требования, парады, выправка, красота военной службы и проч. стояли на втором плане, позади жажды боевых знаний. Этим сильно отличалась программа обучения ускоренных выпусков от занятий мирного времени. Судя по себе, могу сказать, что теоретические науки юнкеров, поступивших из университетов, очень интересовали. В противоположность юнкерам мирного времени, юнкера военного времени изучали их очень серьезно, без лени и с большой охотой.

О характере ведения занятий приведу примеры из своей личной жизни. Вызывает меня к доске преподаватель топографии. После нескольких вопросов и моих ответов, он спрашивает, где я учился раньше? - Отвечаю: "В Варшавском политехническом институте Императора Николая II-го. Сдал экзамен по геодезии и отбыл летнюю геодезическую практику". - "Садитесь - 12 баллов". Тот же разговор с преподавателем конно-саперного дела; то же "садись" и то же - "12 баллов". Преподавателю артиллерии, я доложил аналогично о сданных экзаменах по аналитической геометрии, интегральному и дифференциальному исчислению, теоретической механике, лабораторной химии и прочее. Опять "садитесь" и опять - "12 баллов".

Обладая в то время привычкой воспринимать серьезные науки в институте, мне не трудно было одолеть и все остальные, весьма интересные, теоретические предметы Кавалерийского училища. С таким же приблизительно успехом прошли курс военных наук и остальные юнкера моего выпуска.

Несколько иначе обстояло дело на плацу и в манеже. Хотя все юнкера были в прошлом лошадниками, и с детства крепко сидели на лошадях, мало кто из нас за езду и вольтижировку имел больше 7-ми баллов. Что касается строевых, коллективных эскадронных учений, где мало понять, а нужно еще сжиться, втянуться и свыкнуться, училищный курс был несколько короток. Но он был пополнен нашим назначением в чине прапорщиков в маршевые эскадроны своих драгунских, уланских и гусарских полков, находящихся при запасных кавалерийских полках. Там ежедневно с 6-ти часов утра начинались эскадронные учения, и только к вечеру мы освобождались от занятий.

Уровень познаний юнкеров военного времени в области изучения тактики войск и боевых уставов, я думаю, стоял наравне или даже несколько выше юнкеров мирного времени. Это объясняется двумя причинами:

1) что юнкера, из бывших студентов, обладали чрезвычайно высокими навыком и способностями воспринимать всякие науки и

2) что люди добровольно, в сознательном возрасте, пришедшие учиться военному делу, с целью обязательно попасть на фронт, безусловно, интересовались изучать то опасное и ответственное за жизнь будущих подчиненных дело, на которое они пошли. Военные познания в области службы офицера по мирному времени, гарнизонного устава, парадов и проч., стояли у нас не на большой высоте. С одной стороны, они не представляли для нас главного интереса и практического значения, ведь не на то мы шли, а с другой стороны, жажда боевых военных знаний, непосредственно нужных для лучшего служения Родине на поле брани отнимали время и внимание от всего того, что нам казалось очень красивым, но не столь важным. В мирное время вопрос боевого обучения не мог стоять так остро и на исключительно первом месте, как во время войны. Придя в Кавалерийское училище со стороны, как говорится "мальчиком с вокзала", военную жизнь я знал только с внешней стороны, любя военные парады и студенческие балы с танцами обязательно под военный оркестр.

Поступая в кавалерийское училище во время войны, с жаждой и целью обязательно попасть на фронт, я и мои однокашники все же стремились выйти из стен училища блестящими и отшлифованными драгунскими, уланскими и гусарскими офицерами. Как по мирному времени, так как даже во время войны кавалерийская среда требовала от нас знаний ее условий и традиций. Даже и теперь, нельзя было не уметь ответить на вопрос, какого цвета глаза были у жены командира 5-го эскадрона лейб-гвардии Конного Его Величества полка? Необходимо было знать, что полки лейб-гвардии Кирасирской дивизии были четырех эскадронного состава, и что жены командира 5-го эскадрона не могло быть.

Зная, что в училище, по мирному времени существует цук, я не сомневался, что в грозный час постигший Россию, призывной Манифест Государя Императора встать на защиту Родины, всецело гарантирует откликнувшихся от всяких унизительных оскорблений цука, и я не ошибся. Училищное начальство действительно приступило теперь к обучению нас военному делу и запретило всякое "традиционное лаянье на луну", объяснения в любви с печкой и тому подобное и неуместное зло. Ясно, что кавалерийский цук, ронявший достоинство кавалерийских юнкеров и тем самым, в свое время "зацуканных" офицеров, вызывал презрение и неуважение всего прочего офицерства и штатского интеллигентного общества, где все инженеры, доктора, агрономы, историки, юристы, математики, педагоги и прочие были людьми с высшим образованием, и уже в свои студенческие годы были людьми науки. Отдельные детали кавалерийского уклада в области цука и невежества заставляют возмущаться, так как во многом было виновато не юношество зараженное хулиганством под видом "традиций", а само училищное начальство, ответственное за воспитание и образование вверенной ему молодежи. К сожалению, цук и невежество черным пятном легли на довоенную историю русской кавалерии, но к счастью с началом войны, все эти недочеты исчезли, и кавалерия доблестно закончила своей существование, оставив о себе по заслугам вечную память! Для большей убедительности еще раз коснусь этого вопроса. На 7-й странице истории Елисаветградского кавалерийского училища сказано: "В эскадронах не было отдельной комнаты, где можно было бы заниматься или даже просто написать письмо и спокойно почитать. Приходилось заниматься сидя на кровати у своего небольшого ночного столика, где помещались книги и белье". К этому следует добавить, что в эскадронных спальнях стояли десятки кроватей, был постоянный шум и говор, в 10 часов вечера свет уменьшался на ночное освещение и о каком либо пользовании учебниками или занятиях по ним и думать не приходилось.

Мои воспоминания учения в политехническом институте, где ежедневно я проводил время от 8-ми часов утра до 8-ми часов вечера за работой в лабораториях, в чертежном зале и в аудиториях, а, придя домой, в отдельную комнату, при полной тишине и в одиночестве брался за учебники до полуночи, а в экзаменационное время - на всю ночь напролет. Кто же виноват, что в громадных зданиях училища не нашлось ни одной комнаты, ни для библиотеки, ни для читальни, где юнкера при полной тишине и запрещении всяких разговоров могли бы сидя за столом углубиться в изучение наук по учебникам, хотя бы до 12 часов вечера. Здесь уже всецело виновато училищное начальство, а никак не "корнетские комитеты школы". Все это способствовало невежеству.

Но это отнюдь не должно было отвлекать меня от главной идеологической задачи - получить в училище боевую подготовку к войне и получить права и знания для совершения на фронте офицерского воинского подвига. К сожалению, прекрасное довоенное кавалерийское училище, никак не реагировало на текущую войну и продолжало обучать юнкеров как по мирному времени, без связи с фронтом, как будто никакой войны вовсе и не было. За все время моего пребывания в училище нас только один раз водили на стрельбище, где каждый из нас выпустил по одной пятипатронной обойме - и это было все наше стрелковое обучение, считавшееся делом пехоты. Один раз нам показали, но не дали в руки пулеметную стрельбу. За все время училище не пригласило ни одного боевого офицера с фронта, хотя бы из числа раненых для доклада нам о событиях на войне и ознакомления с ходом войны. До моего производства в офицеры 1 февраля 1915 года, ни танков, ни химии, ни боевой авиации еще не было, и единственным оружием аэроплана был револьвер на поясе летчика. И тактики этих будущих родов войск в мое время в программу училища входить не могли. Поэтому я и мои однокашники получили здесь блестящий кавалерийский лоск, отличную посадку на коне, строевое обучение, физическое развитие гимнастикой, фехтованием, приемами шашкой и пикой, и право на офицерский подвиг, но знаний для совершения подвига нам не дали. Этих знаний не имело и само училищное начальство, но позже в действующей армии, мы получили их от фронтовых офицеров, кровью и доблестью заслуживших боевой опыт, что компенсировало этот училищный недочет.

Мое мнение по поводу несогласованности училищной программы с ходом событий на фронте, разделяет в своей книге и Маршал Советского Союза Василевский , до революции бывший, в 1915 году, юнкером Московского Алексеевского военного училища. Он, в частности, пишет:

"Обучали нас, почти не учитывая требований шедшей войны, по устаревшим программам. Нас не знакомили даже с военными действиями в условиях полевых заграждений, с новыми типами тяжелой артиллерии и с элементарными основами применения на войне автомобилей и авиации. Почти не знакомили с принципами взаимодействия родов войск. Зато много внимания уделялось строевой муштре. О противнике доходили до нас крайне скудные сведения".

Хотя ускоренный курс Елисаветградского кавалерийского училища за несколько месяцев не мог дать полных военных знаний, он все же удовлетворил требования того времени, выпустить на фронт молодых офицеров, изучивших и понявших суть военного дела, умеющих владеть оружием и подготовленных к воинскому подвигу на поле брани за Родину. Это высокое назначение училище выполнило!

По окончании Елисаветградского кавалерийского училища я по- лучил послужной список, содержание которого я привожу дословно, так как данный частный пример, имеет общее историческое значение. Текст моего послужного списка гласит:

"Сын действительного статского советника, потомственный дворянин, Сергей Васильевич Вакар Высочайшим повелением производится в прапорщики действительной службы, в 1-й гусарский Сумской полк, со всеми правами Елисаветградского кавалерийского училища мирного времени с правом производства в корнеты через 8 месяцев и за боевые заслуги во всякое время, со старшинством в чине корнета с 1-го октября 1914 года, т.е. со дня поступления в училище".

Как видно из этого текста, закон не сделал разницы в правах и обязанностях между офицерами довоенных и военных выпусков из училищ. Нововведением был только чин " прапорщика действительной службы ", чтобы как бы удлинить училищный курс, но с исполнением уже офицерской должности командира взвода в полку и чтобы задержать их в старшинстве, в первом офицерском чине. Эта задержка не противоречила общему духу и положению в армии, что офицеры позже окончившие училища, становятся младшими по отношению к ранее окончившим. Таким образом, ни юридически, ни фактически в продвижении по службе и в наградах в Императорской армии не было деления офицеров по времени окончания военных училищ до или во время войны, а было лишь деление на офицеров действительной службы, окончивших военные училища или сдавших офицерский экзамен при них и на офицеров запаса, вышедших из вольноопределяющихся или из школ прапорщиков. Во время войны появилось новое деление на "кадровых офицеров" и на "офицеров военного времени", среди последних многие начинали свой офицерский стаж с чина прапорщика. Добровольный патриотизм золотой интеллигентной молодежи, не всем оказался понятен, так как было принято считать, что для отбывания воинской повинности призывные являются в армию только из под палки и, как так могло быть, что, когда военная служба стала жертвенной и опасной, студенчество, имевшее, в то время военные отсрочки само явилось на Царский зов? Такое непонимание патриотической психологии национального порыва, привели к такому случаю. Корнет ускоренного выпуска из кавалерийского училища командует маршевым эскадроном одного из полков, пополняемого из 7-го запасного кавалерийского полка в Тамбове. На обычном учении эскадрон в сомкнутом конном строю прошел не как по ниточке. Полковник постоянного состава запасного полка, раскричался на корнета и добавил:

- Корнет, я завтра же отправлю Вас на фронт!

- Покорно благодарю, господин полковник, - радостным тоном ответил корнет.

- Нет, я не буду с Вас так строго взыскивать, и ограничусь лишь Вашим арестом.

- Никак нет, господин полковник! Потрудитесь исполнить Ваше обещание с моей отправкой на фронт. Я для того и офицер, чтобы быть там, а не здесь. Я не обвиняю старших офицеров, называвших нас, ускоренно окончивших военные училища "недоносками", это так естественно с их стороны, как естественно, что они считали нас "обмундированными шпаками" или как тогда говорилось - "мальчиками с вокзала".

К чести русского законодательства и чисто русской справедливости, во время войны фактически совершенно сгладилось и это чисто официальное деление, и офицеры запаса, так же стали занимать штатные командные должности в полках, так же стали продвигаться по службе, так же награждаться за боевые заслуги и так же пользоваться уважением, как офицеры действительной службы, хотя на бумаге еще существовали какие-то ограничения для офицеров запаса. Если же говорить о привилегиях, то они должны скорее принадлежать даже офицерам военного времени, так, например, при поступлении в кавалерийское училище в военное время юнкера освобождались от крупных взносов реверса на лошадь и седло, а при производстве в офицеры, получали из училища полное, бесплатное офицерское обмундирование, оружие, бинокли и крупные подъемные деньгами. В новой жертвенной военной службе появилось новое явление, когда новое офицерство, внешне не столь вымуштрованное, оказалось с боль-шими научными знаниями и образовательным цензом, чем кадровое, что было использовано в быстротечных технических новшествах первой мировой войны.

Позднее, уже на фронтах белого движения никакие деления офицеров на кадровых, не кадровых, царских, нецарских, действительных и запасных уже никого не интересовали: старшинство в чине часто нарушалось, и вопрос о кадрах уже не существовал. Сама-то армия была не кадровая, а вновь образованная. С полным напряжением сил по залитым кровью русским полям шли ради спасения поруганной Родины плечо к плечу и нога в ногу старые и дети: гимназисты и кадеты, и внесение деления офицеров по сортам было бы там и в то время святотатством (неуместным). Это могло иметь место только в тылах Добровольческой армии , где, к сожалению, мало воевали и много кичились, а часть офицеров опустилась до степени спекулянтов, ловивших момент.

Ссылки: